1. Жас
— Смотри, Жас! Дельфины!
Я прикрываю глаза от солнца и смотрю туда, куда указывает моя сестра. И действительно, там в океане играет стая из пяти дельфинов. Мы находимся на вершине колеса обозрения Pacific Place, поэтому нам открывается беспрепятственный вид на то, как они катаются по волнам.
Моя мама притягивает Белль к себе.
— Как ты думаешь, как их зовут?
Мы втроем играем в эту игру всякий раз, когда замечаем животное. Белль настаивает на том, что у всех животных есть имена, даже у бездомных или диких. Моя мама терпеливо ждет, откидывая в сторону свои длинные темные волосы. На такой высоте дует легкий ветерок, поэтому она постоянно смахивает их с лица. Мои волосы собраны в неаккуратный пучок на макушке, а у Белль заплетены в косы, так что у нас нет такой проблемы.
— Хмм… — Белль постукивает указательным пальцем по губам, глубоко задумавшись. — Карамелька, Тюльпан, Петуния, Радужная Роза и… Тупак!
— Ты хоть знаешь, кто такой Тупак? — мамины глаза сверкают от удовольствия.
— Конечно, знаю, — настаивает Белль. — Киара говорит, что в давние времена был такой рэпер Тупак Шакур. Мама Киары выросла, постоянно слушая его музыку. Ее мама говорит, что все знают, что Западная сторона — лучшая сторона! — Белль делает необычный жест рукой и каким-то образом растягивает последнее слово на три слога.
Наша мама смеется так сильно, что на ее глаза наворачиваются слезы.
— В давние времена, да? О каких годах идет речь?
— О, да, — Белль с энтузиазмом кивает головой. — Типа, ты должен быть очень, очень старым, чтобы слушать его.
— Эй! — протестую я. — «California Love» одна из моих любимых олдскульных песен. Я слушаю Тупака, и я не старая.
Белль морщит свой маленький носик.
— Эээ… да, ты старая. Тебе уже семнадцать. Это очень много.
Я поднимаю брови.
— Если я такая старая, то кто же тогда мама?
Белль поднимает на нее взгляд.
— Очень, очень, очень старая. Как динозавры.
Мама снова смеется, дергая Белль за одну из косичек.
— Большое спасибо, малышка. Я всегда могу рассчитывать на то, что ты поднимешь мою самооценку, когда она будет на исходе.
За сарказмом скрывается скрытая печаль, придающая этому утверждению нотку правды. Я смотрю на маму, пока колесо спускается, и удивляюсь, как ее самооценка может быть низкой. Махалия Ривьера — самая красивая женщина, которую я когда-либо встречала, как внутри, так и снаружи. И ей только что исполнилось тридцать пять лет, что совсем не много. Когда аттракцион останавливается, мы выходим из кабины и направляемся вниз по пирсу.
Мама переплетает свою руку с моей.
— Ты готова к мороженому, именинница?
Я улыбаюсь, держа маму за одну руку, а Белль за другую.
— Я считаю…
— Восемнадцатилетняя девушка с колотой раной левой нижней части живота.
Я оборачиваюсь, гадая, откуда доносится этот крик. К тому времени, как я делаю полный круг, мамы и сестры уже нет.
Какого черта?
— Мама? Белль? Куда вы пошли?
Я прокладываю себе путь через огромную толпу людей, высматривая их.
— Мама! Белль! Где вы?
Куда они могли подеваться? Они только что были здесь! Я говорю себе не паниковать, может быть, Белль захотела в туалет или что-то в этом роде. У этой девочки есть плохая привычка ждать, пока она вот-вот обмочится, прежде чем сообщить кому-то, что ей нужно пойти. Я даже не могу сказать, сколько раз нам приходилось выскакивать с автобуса пораньше, чтобы забежать в общественный туалет. Я продолжаю искать, и чем больше времени проходит, тем больше я беспокоюсь. Я проверяю все туалеты, но по-прежнему безуспешно. Когда солнце начинает садиться, я вся в слезах, но все еще не могу найти их.
Я бегаю от одного конца пирса к другому пять раз, обливаясь потом и тяжело дыша, когда мне нужно перевести дух.
— Мама! Пожалуйста, ответь мне!
— Множественные ушибы… Легкие чистые.
Кто это?
Когда солнце опускается за горизонт, я наконец, замечаю маму на противоположном конце улицы и начинаю бежать в том направлении. Когда я добегаю до нее, Белль нигде нет, а на ее лице застыло недоуменное выражение.
— Мама, что случилось? Куда ты пошла? Где Белль?
Она мягко улыбается, проводя нежными пальцами по моей щеке.
— Я так сильно люблю тебя, Жасмин. Я горжусь тем, какой девушкой ты стала.
Я кладу свою руку поверх ее.
— Э… спасибо. Я тоже люблю тебя, мама. Где Белль?
— Твое время еще не пришло, — она отдергивает руку. — Ты намного сильнее, чем я когда-либо была. Ты должна вернуться и найти правду. Показать миру, какие они на самом деле монстры.
Мои брови сошлись.
— Это бессмыслица. Ты самый сильный человек, которого я знаю.
Моя мама качает головой, слезы текут по ее лицу.
— Это не так. Я боялась, что они заберут тебя у меня, поэтому хранила их секреты.
— Мама, о чем ты говоришь? Кто хранит секреты? Что они скрывают?
— Все, — она прижимает к губам кончики своих пальцев, прежде чем протянуть их в мою сторону. — Мне пора возвращаться. Я люблю тебя, мой сладкий цветок.
— На месте происшествия обнаружено значительное количество крови.
Я снова оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти обладателя бессвязного голоса.
— Ты это слышишь?
Мои глаза расширяются, когда мама ступает на металлические перила и взбирается на верхнюю перекладину.
Что она делает?
Я начинаю бежать к ней, удивляясь, как она оказалась так далеко.
— Подожди! — говорю я, когда она начинает раскачиваться. — Мама, слезай оттуда! Ты сейчас упадешь!
— Без сознания… Лечим от гиповолемического шока.
Она широко раскидывает руки и оглядывается через плечо.
— Очнись, Жасмин. Пришло время узнать правду.
— Мама, не делай этого!
Когда я добираюсь до перил, уже слишком поздно. Она исчезла. Я даже не думаю об этом, я ныряю за ней, вниз, в воду. Темнота мгновенно окутывает меня. Мои конечности слишком отяжелели, чтобы двигаться. В моей груди словно лежит наковальня, сдавливающая легкие. Так вот каково это — утонуть?
Бип…
Бип…
Бип…
Откуда доносится этот раздражающий звук? Осознание медленно просачивается внутрь, и первое, что фиксируется за ритмичным гудком — это боль.
Чертовски. Сильная. Боль.
Моя голова раскалывается. Мое горло протестует, когда я пытаюсь сглотнуть. Каждая мышца в моем теле болит так, как будто я только что провела несколько десятков раундов на боксерском ринге.
Я вздрагиваю, когда теплые пальцы обхватывают мои.
— Ей нужно больше обезболивающих, — кричит глубокий голос.
Это Кингстон?
Почему кто-то играет на барабанах? Кажется, я стону. Я прилагаю усилия, чтобы открыть глаза, и вижу высокую блондинку в халате с картинками из маленьких книжек. Она что-то делает, от чего этот ужасный шум стихает. Я в больнице?
— Привет, Жасмин. Я Кристи, твоя медсестра на сегодня. Как ты себя чувствуешь?
— Больно, — мне трудно говорить. Мой язык прилип к небу.
Кристи тянется ко мне за спину, и в следующее мгновение соломинка прижимается к моим губам.
— Пей маленькими глотками… это должно немного помочь.
Я вздрагиваю, когда что-то сжимает мой бицепс.
Она мягко улыбается.
— Постарайся не шевелиться. Это измеряет твое кровяное давление.
Я жду, пока аппарат сделает свое дело, пока она стучит пальцами по клавиатуре рядом.
— По шкале от одного до десяти, где десять — это невыносимо, как бы ты оценила свою боль?
— Девять, может быть? — мой голос такой хриплый, что я едва узнаю его.
Кажется, я на секунду задремала, потому что теперь медсестра стоит рядом со мной, снимает колпачок с иглы и вводит что-то в мою капельницу.
— Пришло время для очередной дозы морфина. Это поможет тебе почувствовать себя намного лучше в ближайшее время.
Этот момент не может наступить достаточно скоро. Я никогда раньше не испытывала такой боли.
— Спасибо, — я то прихожу в себя, то исчезаю, пока женщина заканчивает проверять мои показатели. Или, по крайней мере, я думаю, что она это делает. — Нужно… спасти… мою маму… океан… так устала.
— Это нормально, — говорит Кристи. — Ты прошла через довольно тяжелое испытание. Отдохни еще немного, а я вернусь, чтобы проверить тебя позже.
— Ладно, — бормочу я.
— Спи, детка, — парень с хриплым голосом вернулся и прижался губами к моему лбу. — Я никуда не уйду.
***
— О, милая, нам нравится, когда они убегают. Это делает поимку нашей добычи гораздо более приятной.
Другой смеется, и от звука их веселья меня пробирает до костей. Кто эти извращенные ублюдки? И серьезно, где, черт возьми, Кингстон? Я чуть не спотыкаюсь в своих шлепанцах, поэтому скидываю их и бегу босиком. Палки, покрывающие лес, царапают мою кожу, но я почти не чувствую боли, потому что слишком напугана, чтобы думать о чем-либо, кроме побега.
— Помогите! — кричу я. — Кто-нибудь, блядь, помогите мне!
Я задыхаюсь, открываю глаза, но тут же захлопываю их снова, когда на меня обрушивается яркий свет.
— Свет, — кричу я.
— Выключите этот гребаный свет! — смягчив тон, он добавляет: — Успокойся, Жас. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.
Кингстон? Откуда он взялся?
Я открываю веки, радуясь, что свет приглушили. Я поворачиваю голову в направлении знакомого голоса. Это Кингстон.
— Что на тебе надето?
Кингстон смотрит вниз на зеленую майку, прикрывающую его торс.
— Кто-то в отделении скорой помощи дал мне ее. Рубашка, которая была на мне, была… испачкана, — его выражение лица становится мрачным. — Я использовал ее, чтобы надавить на твою рану, пока не приехала скорая.
— Я в больнице?
Учитывая флуоресцентное освещение, вонь антисептика и назойливые аппараты, ответ должен быть очевиден, но у меня в голове все путается. Сейчас ничто не имеет смысла.
Он кивает.
— Да, Жас. Ты в больнице.
Боже, он выглядит дерьмово. Его песочного цвета волосы растрепаны, под глазами залегли темные круги, а одежда помята.
Кингстон соединяет свой мизинец с моим.
— Ты напугала меня до смерти.
А?
— Почему?
Его брови сходятся.
— Ты что-нибудь помнишь?
— Я…
— О, хорошо. Ты очнулась, — в комнату входит женщина с яркой улыбкой на лице.
Кингстон немного отодвигает свой стул назад, когда она подходит к кровати, на которой я лежу.
— Как ты себя чувствуешь? Меня зовут Кристи, и я твоя медсестра еще на несколько часов.
Почему мне кажется, что мы уже проходили через это ранее?
— Эм… уставшей, — я слегка встряхиваю головой, пытаясь прогнать туман. — Странно.
— Это совершенно нормально быть дезориентированным, когда выходишь из наркоза, — заверила она меня. — Ты помнишь, как ты сюда попала? Или почему ты здесь?
Я на мгновение задумываюсь об этом. Я закрываю глаза, когда ужасные воспоминания проносятся в моей голове. Это то же самое, что я только что видела во сне. Я все еще чувствую вес этого больного ублюдка на себе. Его грязные руки касаются моей обнаженной кожи. Нож. О Боже, он всадил в меня нож! Моя рука перемещается к животу, только сейчас заметив лишний вес. Я открываю глаза, рассматривая шину, обернутую вокруг моей кисти и уходящую на несколько дюймов вверх по руке.
— У тебя перелом запястья, — отвечает медсестра на мой невысказанный вопрос.
Я игнорирую пронизывающий взгляд Кингстона и сосредотачиваюсь на женщине передо мной.
Кристи снимает перчатки и улыбается.
— Я собираюсь сообщить доктору, что ты очнулась. Он придет и все объяснит.
Когда она уходит, Кингстон берет меня за руку.
Я дергаюсь в ответ.
— Не прикасайся ко мне.
Он отстраняется, выглядя озадаченным, и проводит руками по своим густым волосам.
— Что? Почему нет?
Найди истину, Жасмин.
— Потому что… — я сглатываю ком в горле.
Я знаю, что это невозможно, но клянусь, я только что услышала голос своей мамы.
— Я не знаю. Просто не прикасайся ко мне.
Я не могу избавиться от ощущения, что что-то не так. Кингстон смотрит на меня в замешательстве, пока я пытаюсь собрать все воедино.
Мне требуется значительное усилие, чтобы поднять на него взгляд, когда до меня наконец доходит.
— Где ты был? Почему Бентли оставил меня совсем одну в том лесу?
Кингстон хмурится.
— Он должен был подождать, пока я доберусь туда. Я был прямо за вами двумя, но потом меня задержали.
— Кто?
Его челюсть подрагивает.
— Пейтон. Она была пьяна и настроена воинственно. Потом она начала плакать, устроив еще большую сцену. Мы с Ридом тащили ее обратно в ее дом, она брыкалась и кричала. Буквально.
Я борюсь с желанием усмехнуться.
— Какое удобное время.
— Что, черт возьми, это значит? — его карие глаза сузились.
— Это ты мне скажи.
— О чем ты говоришь? — его глаза расширились. — Ты же не думаешь, что я имею какое-то отношение к твоему нападению?
Правда? Честно говоря, я понятия не имею, какой ответ будет правильным.
Я вздыхаю, уже чувствуя себя измотанной этим разговором.
— Я уже не знаю, что правда.
Ах, ты глупая, очень глупая девчонка. Как ты думаешь, кто привел ягненка на гибель?
Слова моего обидчика повторяются. Я не знаю, кому верить. За то короткое время, что я его знаю, Кингстон не раз предавал мое доверие. Как я могу с уверенностью сказать, что он не виноват в моем нападении?
Твоему драгоценному парню на тебя наплевать. Как и его друзьям. Выманить тебя из трусиков было частью плана.
Было ли все это какой-то дурацкой шуткой? Часть какого-то генерального плана? Но почему? Просто чтобы заткнуть мне рот из-за того, что я подслушала? Или это нечто большее? Я потираю виски, когда голова начинает пульсировать.
— Кингстон, убирайся.
— С чего бы мне это делать? Что, черт возьми, произошло в том лесу, Жас?
Тихий стук предшествует возвращению медсестры. Позади нее стоит седовласый мужчина — я предполагаю, что это доктор, о котором она говорила ранее.
— Жасмин, я доктор Йейтс. Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы рассказать о своих травмах?
Кингстон отодвигается, когда доктор подходит ближе, и садится в углу.
Мои глаза устремляются на Кингстона.
— Да, но я не хочу, чтобы он был здесь.
Наступает неловкое молчание, прежде чем доктор Йейтс отвечает.
— Конечно, — он поворачивается к кипящему от злости мужчине в углу. — Мне нужно, чтобы вы подождали в приемной. Кто-нибудь придет за вами, если мисс Каллахан будет готова принимать посетителей.
— К черту это, — Кингстон вскакивает со стула. — Я тот, кто нашел ее. Я позвонил в 911! Это из-за меня она здесь!
Доктор Йейтс поднимает руки вверх в успокаивающем жесте.
— Сэр, пожалуйста, не заставляйте меня вызывать охрану. Моя пациентка имеет полное право просить о конфиденциальности.
Кингстон пинает ножку стула, а затем бросает свирепый взгляд в мою сторону.
— Хорошо. Но я не уйду из этой гребаной больницы. Мы не закончили этот разговор.
Доктор смотрит, как Кингстон выходит из палаты, прежде чем снова заговорить.
— Не хотите ли минутку, прежде чем я продолжу?
Я чертовски измотана, но я хочу покончить с этим.
— Нет. Сейчас все в порядке.
Он прочищает горло.
— Когда вы поступили, у вас было ножевое ранение в нижнюю часть живота, потеря крови и ушибы нескольких частей тела. Компьютерная томография выявила внутреннее кровотечение, вероятно, в результате тупой травмы, поэтому нам пришлось провести диагностическую лапаротомию. К счастью, лезвие не задело кишечник, и протекающие кровеносные сосуды были легко восстановлены. Ваше запястье получило перелом дистального отдела лучевой кости, поэтому ваша рука сейчас зафиксирована шиной. Я не планирую менять ее на жесткий гипс, но не буду знать наверняка, пока отек немного не спадет. Кроме того, у вас легкое сотрясение мозга, что может вызвать временную спутанность сознания, потерю памяти или чувствительности к свету или звуку. Нам нужно будет наблюдать за вами около недели, учитывая, что ваш организм восстанавливается сразу после нескольких травм. Если все пойдет хорошо, вы должны почувствовать себя значительно лучше через две-три недели и полностью восстановиться через шесть-восемь недель.
Я выдохнула.
— Это слишком много, чтобы воспринять сразу.
— Да, хотя, я бы сказал, что вы везучая молодая девушка. Исход мог быть гораздо хуже, если бы были перфорированы какие-либо важные органы, — он на мгновение замолкает. — У вас есть какие-нибудь вопросы?
Сейчас я задаюсь вопросами обо всем, но не могу долго сосредоточиться на чем-то одном.
— Я устала.
— Понимаю, — Доктор Йейтс кивает. — Я дам вам немного отдохнуть. Просто дайте знать медсестрам, если у вас возникнут вопросы, и они смогут вызвать меня.
Мои веки начинают трепетать, когда он выходит из палаты.
— Кристи?
Моя медсестра снова появляется в поле зрения.
— Да, милая?
— Не могли бы вы проследить, чтобы в мою палату не заходили посетители? Я не хочу, чтобы кто-то был здесь, пока я сплю — особенно тот парень, который был здесь ранее.
Она приподнимает брови.
— Этот парень причиняет тебе боль, дорогая? Он сделал это с тобой?
— Нет, — бормочу я. — Он определенно не был одним из них. Я просто… мне нужно знать, что никто не войдет сюда, пока я сплю.
Кристи похлопывает меня по руке.
— Конечно. Я прослежу, чтобы другие медсестры тоже знали.
Я полностью закрываю глаза, успокоенная ее заверениями. То, что Кингстон не нападал на меня физически, не означает, что он не стоял за этим. Возможно, я буду чувствовать себя по-другому, когда у меня прояснится голова, но сейчас каждый человек, которого я встретила с тех пор, как умерла моя мама, является подозреваемым.