Не разделял этого мнения один Ленька. Он считал, что собака должна называться Найдой, раз она сама нашлась.
И вдруг посреди спокойнейшей беседы прозвучало паническое:
— Мальчики, бессовестные, он ведь голодный!
Все ждали, что скажет Слава. Но Слава молча насупился.
— Иди, не бойся, никуда он не убежит, мы же тут.
— Дело не в том… Дело в том, что у меня сегодня денег нет.
— Де-е-нег? — пропела Вика. — Какой ты смешной, принеси чего-нибудь из дому.
— Легко сказать.
Ленька вдруг встал на коленки и очень пронзительно и радостно объявил:
— Фабаке нужен фуп!
Поднялся такой галдеж, что пес залаял во второй раз.
Гриша, чей дом во многом был похож на Славкин, первым сообразил, в чем дело. Он спросил:
— Думаешь, не даст?
Слава мотнул головой и, от стыда все больше злея, проговорил сквозь зубы:
— Не драться же.
— Я принесу, — сказала Вика, — только нужно подогреть.
— Бывает, — задумчиво сказал Гриша и плюнул на пол. Перед ним было уже порядочно наплевано. Так он выражал задумчивость или гнев. — Слушай, Славка, ну, а дальше что?
— Дальше видно будет.
— Надеешься уговорить свою мамашу?
— Не знаю, у меня, между прочим, еще батя есть.
— Да, слушай, а что ты ей такого сказал, что она сразу отцепилась?
— Сказал, что кобель породистый и дорого стоит.
— Ну?
— Ну что «ну»? Сами видели — замолчала сразу.
Костя слушал этот разговор с неясным пока ему самому беспокойством.
— Ты понимаешь Слава, если Марс не останется у тебя, то его нужно поскорее кому-нибудь подарить. Ведь он начнет к нам привыкать.
— К кому это — к нам?
— К нам ко всем!..
— А при чем тут все, когда он мой?
— До чего трудно с тобой говорить — мой, твой, разве в этом дело?!
— Ха, сказал бы ты первый, что берешь его, — был бы твой, а теперь уже поздно…
— Успокойся, пожалуйста, никто у тебя не отнимает Марса, нам вообще нельзя иметь собаку.
— Отчего же, мамка ваша не разрешит?
— Мы сами не хотим, то есть мы хотим, но не можем..
— Гришка, ты что-нибудь понял? Мы хотим, мы не хотим, мы мечтали, но мы не можем.
— Пошли, Володька, домой, мне надоела эта мура. И вообще какое-то проклятие — всю жизнь я должен терпеть чужих собак!
Приятели ушли. Скоро в сарай вошла Вика. Держа обеими руками полную тарелку, она передвигалась мелкими шажками, чтобы не расплескать суп. Марс опустил морду на лапы, и по сараю прошел долгий тяжкий вздох.
Вика поставила тарелку со щами из свежей капусты перед Марсом. Он отвернулся, а когда девочка пододвинула еду поближе, встал и, беспредельно обиженный, пошел прочь. Кожаный поводок тоскливо тянулся за ним.
В глубине сарая он улегся мордой к двери и оттуда смотрел на ребят отрешенным взглядом человека, которого постигло горе.
Все молчали.
Леня подошел к тарелке, опустился перед нею на корточки, некоторое время смотрел, что в ней, потом, отряхивая на ходу широченные трусы, приблизился к Славе:
— Я принефу другой.
— Иди, иди, — обрадовался Слава, — тебе давно пора.
Когда Леня ушел, очень огорченная Вика сказала:
— Давайте выйдем, собаки не любят, когда им смотрят в рот.
Запоров у сарая не было. Ребята подперли дверь снаружи колышком.
Обедать ходили по очереди, боялись, что Марс убежит, а привязывать не посмели.
Прошло много времени, а он не притрагивался к еде. Всякий раз, когда кто-нибудь открывал дверь, чтобы еще раз в этом убедиться, собака рывком поднимала голову, несколько секунд смотрела напряженно и живо, потом голова ее опускалась на лапы в сонном унынии.
Вика с Костей раз от раза грустнели. Слава злился.