Правда выходит наружу
(ну, во всяком случае, частично)
Я тешила себя мыслью (или, скорее, надеждой), что этот идиотский эпизод, где в глазах Эдди я предстала расисткой, останется в тайне. Эдди не походил на парня, который любит поболтать по душам, но я ошиблась.
В ту минуту, как я вошла в «Фортнум» в понедельник утром, я увидела взгляды Инди, Элли и Текса и почувствовала арктический холод.
К тому времени, как утренняя давка закончилась, я поняла, что мои надежды умерли, но у меня появились новые надежды на то, что все уляжется.
В этом я тоже ошиблась.
Как только у стойки с эспрессо не осталось покупателей, Инди повернулась ко мне.
— Я не могу тебя уволить за то, кто ты есть. Но у меня реальная проблема с работником вроде тебя, — заявила она.
У меня сердце ушло в пятки.
— Я тоже, пи*дец как, терпеть не могу расистов, даже тех, кто печет вкусные пирожные, — вставил Текс.
Элли лишь смотрела на меня.
— Я не расистка, — возразила я, чувствуя, что вот-вот расплачусь.
— Конечно, у тебя просто проблемы с этим… типом, — вступила в разговор Элли.
Сердце сбежало прочь, в то же время желудок скрутило.
— Ли догнал Эдди прошлой ночью, — объяснила Инди. — Эдди ему все рассказал.
— Все не так, — сказала я.
— Можешь работать здесь, пока не найдешь другую работу, — постановила Инди и отвернулась.
— На самом деле, все не так, — снова попыталась я, приходя в отчаяние, потому что мне нужна была эта работа, она меня устраивала, времени искать другую не было, и мне все нравились. Они были веселыми. Если бы я не была так постоянно измотана и не работала по шестнадцать часов в день, я бы прекрасно проводила с ними время. Я не хотела, чтобы они считали меня расисткой. Серьезно, это полный отстой.
— Ничего не хочу знать, — отрезала Инди, отходя от прилавка.
— А я хочу. — Текс уставился на меня.
— А я не хочу. — Инди проигнорировала Текса и повернулась ко мне. — Ты всегда сбегала, когда он находился рядом, но я думала… забудь. Не важно.
— А я все равно хочу знать, — упрямился Текс.
— Это трудно объяснить, — вставила я.
— Держу пари, — усмехнулась Элли.
Я закрыла глаза и была почти уверена, что меня сейчас вырвет.
Тогда Инди сказал мне:
— Ты же знаешь, он хороший парень. Его семья живет в этой стране уже три поколения. Он такой же американец, как мы с тобой. Ради бога, у него бабушка ирландская католичка! — закончила она криком.
Я вздрогнула, будто она ударила меня.
— Ты не обязана мне это говорить. Мне все равно, даже если он только что пересек границу! — Я начинала немного паниковать.
Элли издала звук, похожий на фырканье, сердитое фырканье.
— Нет, это прозвучало неправильно. Вы не понимаете, — сказала я.
— Нет. Я не понимаю, — согласилась Инди, наклоняясь ко мне.
Я попыталась объяснить:
— У меня просто проблема с такими, как он, с его типом. Всегда так было. Дело не только в нем, у меня проблема с парнем, который работает на Ли, ну, знаете, тот коренной американец, Вэнс.
Инди выглядела так, словно ее голова вот-вот взорвется.
— Нет! — закричала я. — Это тоже прозвучало неправильно. У меня, вроде как, проблемы и с Ли, и с Хэнком тоже!
— Да что, черт возьми, с тобой не так! — воскликнула Элли.
— Не из-за их происхождения. Дело в том, что они горячие! — крикнула я.
Все замолчали и уставились на меня.
Я чувствовала себя идиоткой, но должна была продолжить.
— Они горячие, особенно Эдди. Я становлюсь глупой и застенчивой рядом с красивыми парнями. Со мной так всегда. Что бы я ни делала — все неправильно, что бы ни говорила — все не то. Я стараюсь их избегать — это лучший способ. Дело в том, что мы с Эдди остались наедине на кухне, и он вел себя со мной как-то странно. Я запаниковала и попыталась объяснить, что он горячий, но все вышло не так, потому что, как сказать парню, что он горячий? Он неправильно понял, разозлился и ушел, и… эм, вот и все.
— Ты, бл*ть, прикалываешься? — спросил Текс.
Я покачала головой и прикусила губу.
— Он тебе нравится, — сказала Инди. Она больше не смотрела на меня так, словно хотела придушить, что я восприняла как хороший знак.
— Ну… — промямлила я, — …да.
Нравится мне? Нет. Любила ли я его и хотела от него детей? Хм, да, черт возьми.
Инди улыбнулась.
— Я так и знала! — завопила она. — Это здорово! Ты должна сказать ему, я думаю, он…
— Нет! — крикнула я. — Нет, я не могу ему сказать, и ты тоже не можешь.
Элли подошла к Инди; она тоже улыбалась, когда сказала мне:
— Ты должна ему сказать.
— Не буду я ему говорить. И никто не будет.
— Кому и что никто не будет говорить? — раздался у нас за спинами голос. Это был Ли. Он смотрел на меня так, словно я гадюка, выползшая из-под камня.
— Джет не расистка, она по уши влюблена в Эдди, — объявила Инди, расплываясь в улыбке.
Я закрыла глаза и почувствовала, как вспыхнуло лицо.
Когда я открыла глаза, Ли смотрел на меня.
— Странный способ показать это, — заметил он.
— Она чертовски застенчивая. Теряется. Несет всякое глупое дерьмо, — быстро подытожил Текс.
— Пожалуйста, мы можем перестать говорить об этом? — попросила я.
— Ни за что! — заявила Элли. — Я наблюдала за вами с Эдди и почти уверена…
— Элли, — оборвал ее Ли.
— Прошу! — воскликнула я. — Давайте прекратим говорить об этом, и вы все должны пообещать, что ничего не скажете Эдди.
— Ты хочешь, чтобы он думал, что ты расистка? — Инди уставилась на меня так, словно я только что прилетела с Марса.
— Нет! Конечно, нет, но… эм, да. Так было бы легче его избегать.
— Ты чокнутая, — постановил Текс.
— Заткнись, Текс. — Элли подошла и положила руку мне на плечо. — Серьезно, Джет…
— Пожалуйста, — сказала я (или как бы умоляла).
К счастью, Ли пришел мне на помощь, а когда он говорил, его слушали.
— Оставьте ее в покое.
— Ли! — Элли убрала руку с моей руки.
— Вы все должны пообещать ничего ему не говорить, — попросила я снова.
— Конечно! — быстро ответила Инди, так быстро, что я подумала, может, она лжет. Я также увидела, как глаза Ли сузились при взгляде на нее, а затем он покачал головой, и морщинки у его глаз стали глубже. У меня сложилось впечатление, что я столкнулась с более серьезными проблемами, чем тогда, когда все считали меня расисткой, но на этом все не закончилось.
* * * * *
Позже, ближе к вечеру, заявился Эдди.
Я не ожидала его, думала, он тоже будет избегать меня, но он пришел.
Войдя в магазин, он окинул взглядом помещение, скользнув по мне, будто я невидимка, и я сразу же передумала, решив, что не хочу, чтобы он считал меня расисткой.
Он выглядел красиво: выцветшие джинсы Levi’s очень хорошо на нем сидели (обтягивая и свисая свободно во всех нужных местах), черные ковбойские сапоги, черная футболка с длинными рукавами, плотно облегающая грудь и бицепсы, и черный кожаный ремень с большой серебристой пряжкой. Черные волосы были немного растрепаны от ветра или пробегавшим по ним пальцам.
При виде его у меня потекли слюнки.
Я стояла за прилавком с эспрессо вместе с Тексом, а Инди за книжным прилавком. Эдди увидел Инди и направился сразу к ней, игнорируя всех остальных.
Я боялась, что Инди что-нибудь скажет, особенно, когда Текс толкнул меня локтем.
— Ты должна пойти и поговорить с ним, — прошептал Текс.
— Я не собираюсь с ним разговаривать! — прошипела я в ответ.
— Чокнутая, — сказал мне Текс.
Затем колокольчик над дверью снова звякнул, и, поскольку я сосредоточилась на том, чтобы почти согласиться с Тексом, то не смотрела на дверь.
Сначала.
Потом я услышала, как кто-то пропел:
— Джет! Джет!
Я подняла глаза.
Текс поднял глаза.
Инди подняла глаза.
Элли вышла из задней части магазина, где располагались книжные полки.
Эдди обернулся.
И посреди «Фортнума» стоял Рэй Макалистер, мой отец, он мотал головой и играл на воображаемой гитаре, громко напевая вступительную мелодию.
У меня отвисла челюсть.
Затем папа приступил к куплету песни Пола Маккартни и Wings «Jet».
Папа действительно был здесь. Пел всю песню, с протяжным «о-о-о», наигрывал на воображаемой гитаре, будто завтра не наступит, так сильно мотал головой, что я думала, он свернет себе шею.
Когда в тексте песни прозвучало слово «отец», на его лице расцвела широкая глупая ухмылка, он приложил руки к сердцу, и я ничего не могла с собой поделать, направившись к нему из-за прилавка.
— Папа, — прошептала я.
Все уставились на него. Текс в жадном восхищении с широкой ухмылкой. Инди хихикала. Элли мотала головой в такт мелодии. Эдди скрестил руки на груди и наблюдал с бесстрастным лицом, прислонившись бедром к книжному прилавку.
Папа еще не совсем закончил. Несколько аккордов на воображаемой гитаре. Протяжное «о-о-о».
Когда я добралась до него, он схватил меня в объятия, притянул к себе и начал танцевать, кружа меня, все еще напевая, но на этот раз громче.
На самом деле, он дошел в той части, где Маккартни умоляет Джет любить его, и папа как бы кричал (как он всегда делал, когда пел мне эту песню, что случалось часто, на самом деле, каждый раз, когда он возвращался в город и впервые видел меня).
Он издал клич, и я засмеялась, ничего не могла с собой поделать. Папа, возможно, был дерьмовым отцом, но он был сумасшедшим и забавным, и хотя присутствовал в моей жизни всего несколько часов за последние четырнадцать лет, он все еще был моим папой.
— Папа! — старалась я перекричать его, напевающего мелодию.
Он наполовину кружил меня, наполовину танцевал со мной, полностью игнорируя меня, и продолжал петь. Допев слова, он, как обычно, обнял меня, покачивая из стороны в сторону и мурлыча грустный финал в исполнении саксофона.
— Папа, — снова прошептала я, прильнув к его щетинистой щеке, и он перестал раскачиваться и прижал меня к себе.
— Джет, — прошептал он в ответ, и слезы защипали мне глаза, парочка скатилась из уголков.
Мы стояли так несколько секунд, обнимая друг друга, а потом он отстранил меня, все еще держа за руки.
— Как ты меня нашел? — спросила я, вытирая щеки.
— Отправился в то место, где ты раньше работала. Уговорил старую ведьму за кассой сказать мне, где ты сейчас. Почему ты бросила такую непыльную работенку?
На нем была старая армейская куртка, футболка с изображением грузовика «Mack», ветхие джинсы и строительные ботинки. Седеющие волосы песочного цвета слишком отросли и (если честно) были грязноватыми. В зелено-карих глазах, как обычно, плясали огоньки.
Я проигнорировала его вопрос.
— Что ты здесь делаешь?
— Пришел навестить мою девочку. — Его глаза скользнули по моему лицу, а затем остановились на моих волосах.
Он поднял руку и рывком сдернул резинку с хвоста. Бросил ее через плечо, не глядя, куда она попадет. Я наблюдала за траекторией полета и увидела, как Эдди сделал выпад и поймал ее в воздухе.
— Че-е-ерт. Мама подарила тебе красивую шевелюру, не знаю, почему ты всегда ее прячешь. — Он уложил мои волосы вокруг лица. — Так намного лучше.
— Папа.
Он снова схватил меня в объятия и крепко стиснул.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Как же хорошо. Я скучал по своей девочке.
Когда он отпустил меня, Эдди стоял рядом. Инди и Элли смотрели на нас, даже не пытаясь этого скрыть, и мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что Текс наблюдает.
Эдди протянул мне резинку для волос.
— Спасибо, Эдди, — поблагодарила я, забирая резинку, и почувствовала, как к лицу приливает жар.
Папа переводил взгляд с Эдди на меня.
— Кто это? Твой парень?
Воздух в легких замер, а во рту пересохло.
Эдди просто стоял рядом.
Папа снова перевел взгляд с Эдди на меня.
— Ну? Ты собираешься меня представить? — спросил меня папа.
Мой разум отключился.
Папа взял дело в свои руки.
— Я Рэй Макалистер, отец Джет.
— Эдди Чавес, — ответил Эдди и пожал папе руку.
Папа кивнул и улыбнулся.
— Понятно. Джет всегда питала слабость к нашим братьям-южанам.
О Господи, пожалуйста, спаси меня.
— Папа.
В этот момент я могла бы с радостью умереть.
— Что? — спросил папа с невинным видом.
— Забавно, Джет объяснила, что у нее небольшие проблемы с такими, как я, — сказал Эдди.
Папа повернулся ко мне, его глаза комично расширились.
— С каких это пор? Каждый твой предыдущий парень был мексиканцем.
Нет, я была неправа. Вот в этот момент я могла бы с радостью умереть.
— Неужели? — удивился Эдди, и его взгляд переместился на меня, и я могла бы поклясться, что услышала, как Инди и Элли сдерживают хихиканье.
— Да. Думал, у меня уже давно будут милые темноволосые внуки, но Джет не торопится, черт побери. Знаешь, я не становлюсь моложе, — сказал мне папа, — по крайней мере, ты, наконец-то, нашла работу в крутом месте, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — Старая работенка, может, и была непыльной, но… эй? Скучной!
— Может, нам стоит пойти куда-нибудь и поговорить, — предложила я.
— Что плохого в том, чтобы остаться здесь? — спросил он, глядя на стойку с эспрессо: — Я бы не отказался от кофе.
— Что будешь? — прогремел Текс.
Я закрыла глаза. Когда я их открыла, папа уже направлялся за кофе, и все, что я могла видеть, был Эдди. Он не улыбался, но на его щеке виднелась ямочка.
Думаю, мне больше не нужно беспокоиться о том, что он считает меня расисткой.
Прежде чем я смогла прийти в себя от унижения, Эдди поднял руку и заправил мне за ухо прядь волос. Он осмотрел мое лицо и волосы, затем наши взгляды встретились, и он сказал:
— Мне нравится.
Мой желудок сжался.
Не говоря ни слова, я повернулась к нему спиной, вновь стянула волосы в хвост и последовала за папой, который делал заказ у Текса. Когда я подошла к нему, он обнял меня за шею и поцеловал в макушку.
— Разве она не великолепна? — спросил он Текса.
— Она чокнутая, — ответил Текс.
Папа откинул голову назад и рассмеялся.
— Правда?
Инди и Элли материализовались за стойкой, я представила их папе, и началась болтовня ни о чем, пока папа потягивал латте.
Они все отошли, но не настолько далеко, чтобы не слышать всего, о чем мы говорили. Наверное, это моя расплата за то, что я такая скрытная. Люди, должно быть, испытывали любопытство.
Эдди устроился в конце стойки с эспрессо и даже не стал притворяться, что не подслушивает.
Я повернулась к папе.
— Что ты на самом деле здесь делаешь? — тихо спросила я.
— Что? Разве я не могу навестить свою девочку?
Я посмотрела на него.
Он улыбнулся.
— Ладно, ты меня поймала. Мне нужно место, где можно переночевать пару ночей.
Меня охватила паника. Мама, плюс папа, плюс одна квартира — равнялись катастрофе.
— Я не живу в прежней квартире, — сказала я ему.
— Это ничего.
— Вообще-то, у меня нет свободной комнаты.
— Раньше у тебя тоже не было комнаты, но ты позволяла мне остаться, — сказал он, пристально глядя на меня и зная, что я что-то скрываю.
— Есть кое-что…
Я не могла закончить. Эдди сидел рядом, я чувствовала на себе его взгляд. Папа не знал о маме, и я не хотела ему говорить. Я также не хотела, чтобы все эти любопытные уши услышали меня. А мама впала бы в истерику, если бы я пригласила папу остаться у нас. С одной рукой или нет, она стала бы швырять в него всем, что было в квартире, и гоняться за ним в инвалидном кресле.
— Принцесса Джет, твой старик должен где-то передохнуть. Я слишком долго был в дороге.
— Мы найдем тебе гостиницу.
Его глаза вспыхнули, а затем потухли.
Проклятье.
У него не было денег.
У меня их тоже не было. Каждый пенни был на счету.
Я уставилась на папу. Он выглядел усталым, нуждался в ванне, и последнее, но не менее важное, он — мой отец. Это нанесет по мне удар во многих отношениях.
— Я схожу к банкомату и сниму деньги, — сказала я со вздохом.
Я могла бы взять больше смен у Смити.
Возможно.
Если бы Смити был в хорошем настроении.
— Я верну тебе деньги, — заверил он меня.
Я уже слышала это раньше.
Повернувшись к Инди, я увидела Эдди, все еще опирающегося на стойку и наблюдающего за мной. Его взгляд был пристальный, и я знала, что он слышал каждое слово. Я чувствовала унижение, на этот раз за себя и за папу.
— Инди, мы с папой собираемся… — я даже не закончила.
— Ты же знаешь, что мы сами устанавливаем свой график, подруга. Иди побудь с отцом, — заявила Инди.
Я повернулась к папе, стараясь не обращать внимания на Эдди и всех остальных. Я взяла его под руку.
— Ты обедал? — спросила я, притворяясь веселой и жизнерадостной девушкой, которая может позволить себе пойти куда-нибудь пообедать.
— Нет, — ответил он с широкой улыбкой. — Твой старик умирает с голоду.
— Я угощаю.
Я повела его к выходу. Денег на то, чтобы угостить его обедом, у меня тоже не было, но, как говориться, потратил пенни, потратишь и фунт.
* * * * *
Я поселила папу в дешевом мотеле, а он вел себя так, будто оказался в «Белладжио» (прим.: Белладжио — пятизвездочный курортный отель и казино в Лас-Вегасе, расположенный рядом со знаменитыми фонтанами Белладжио). Я заплатила за две ночи вперед и дала ему пятьсот долларов, потому что у мужчины должны быть деньги в кармане.
После чего на моем банковском счете осталось пятьдесят долларов, а мне еще нужно было купить продукты и бензин.
Мы с папой планировали встретиться в «Фортнуме» на следующее утро, и я принесу пончики. К счастью, к завтрашнему утру у меня в кармане будут чаевые от Смити, так что я, вероятно, смогу позволить себе пончики.
Заехав в магазин за продуктами, я купила все необходимое, заскочила на заправку и вернулась домой позже обычного. Мне требовалось хоть немного вздремнуть, но, вероятно, времени не останется. Белье нужно было постирать. Мама пыталась помочь, но быстро устала. Она старалась вернуться к домашней работе и готовке, но расстраивалась, что пока у нее плохо получается, поэтому мне приходилось болтаться с ней на кухне и помогать, когда ей это было необходимо. Нам еще нужно было выполнить несколько упражнений, потому что завтра у нее назначена физиотерапия, а врачам не нравилось, когда пациент не тренировался в перерывах между приемами. Затем мне требовалось нанести боевую раскраску для стрип-клуба и отчаливать на работу.
В ту минуту, когда я вошла в гостиную, волоча пакеты с продуктами, мама взглянула на меня и спросила:
— Что случилось?
Иногда она меня пугала.
— Ничего.
Я не собиралась говорить ей, что отец в городе. Не-а, ни за что.
Зайдя на кухню, я начала доставать продукты. Она вкатилась в дверной проем и преградила мне путь.
— Что-то случилась, — не унималась она.
— Ничего не случилось.
— Генриетта Луиза.
Она всегда использовала мое настоящее имя, когда злилась на меня. Либо его, либо «Мисси». Я не знала, откуда взялось имя «Мисси», но оно звучало, когда она была очень зла.
У мамы были ярко-зеленые глаза и великолепные, густые светлые волосы (светлые, потому что Трикси приходила к нам домой, стригла и красила ее каждые шесть недель — Трикси также делала ей маникюр и педикюр каждые две недели. Трикси была маминой лучшей подругой еще со школы, безумно ее любила и была настоящим сокровищем). У мамы также была великолепная улыбка, до инсульта, сейчас она все еще выглядела хорошо, но какой-то кривой. В старших классах мама крутила жезл, а чтобы номер выглядел красиво, нужно было научиться улыбаться. Она оказалась прилежной ученицей, ее улыбка была мирового класса, даже папа так говорил.
Теперь она не улыбалась, а хмурилась.
— Ты выглядишь обеспокоенной, — сказала мама.
Я всегда выглядела обеспокоенной, и как она могла увидеть, что я беспокоюсь больше, чем обычно, — выше моего понимания. У меня не было детей, поэтому я пока не обрела «материнскую способность» чувствовать, что твоему ребенку угрожает опасность, он обеспокоен, грустит, у него проблемы с парнем или с задирами-девочками в школе.
Я решила пойти по пути наименьшего сопротивления, выбрав тему, которая сбила бы ее со следа (другими словами, я, вроде как, солгала).
— Эдди думает, что я расистка.
Она ахнула.
— Что?
Я пожала плечами.
— Что заставило его так подумать? — спросила она.
Я убрала молоко.
— Это недоразумение.
— Еще бы. Хочешь, я ему позвоню?
Я с головой торчала в холодильнике, но при этих словах выпрямилась и развернулась.
— Нет! Не звони ему!
Моя мама, без сомнения, позвонила бы ему. У нее нет его номера, но она его найдет. Она позвонит не только ему, но и его матери, просто чтобы расставить все по полочкам и навести мосты между родителями. Более того, она заставила бы Трикси позвонить ему, а этого я точно не хотела. Затем они попросили бы моих бывших парней, Хавьера, Алекса, Луиса и Оскара, позвонить ему и заверить его, что я не расистка.
— Инди исправляет ситуацию, — объяснила я. Это тоже было отчасти ложью, но и отчасти правдой, потому что у меня возникло отчетливое ощущение, что Инди из тех людей, кто вмешивается в дела других.
— Надеюсь. Это ужасно. Неудивительно, что у тебя такой встревоженный вид.
Я мысленно сделала глубокий вдох.
Покончив с этой загвоздкой, мы преодолели остальные: стирку, упражнения, ужин, мытье посуды и мое превращение в «блондинку Смити».
Я ковыляла к выходу на черных шпильках высотой три с половиной дюйма с тонкими ремешками вокруг лодыжек, попрощалась с мамой, открыла дверь и тихонько вскрикнула.
У порога стояла Ада, наша соседка. Ада была старее, чем мир, и глухой, как пробка, но обладала душой, сотканной из чистого солнечного света. Она улыбнулась мне, посмотрела на мой шлюховатый наряд и заявила:
— Какой прекрасный наряд.
Я посмотрела вниз на микро-мини и черный топ, который показывал слишком большое декольте, выглядывавшие из-под длинного черного кардигана, который мне приходилось носить, чтобы защититься от холода в конце сентября. Затем снова посмотрела на Аду. Может, она в добавок еще и слепа.
— Хочу посмотреть телевизор с твоей мамой. Сегодня вечером покажут интересную серию «Полицейских», не хочу ее пропустить.
Ада фанатела от «Полицейских», «Самых невероятных полицейских погонь Америки» и почти всего, что имело отношение к полицейским, охотникам за головами, скоростным погоням, наркопреступлениям, операторским съемкам с преследованием людей, убегающих через задний двор, и людям, чьи лица нужно сделать нечеткими, пока они дают показания.
Она прошаркала в квартиру, а я вышла за дверь, крикнув:
— Повеселитесь, девочки!
Когда я добрался до своей машины, она не завелась.
Я попробовала еще раз.
Она все равно не завелась.
Я попробовала в третий раз.
Ничего.
— Кусок дерьма! — крикнула я, хлопнув ладонью по рулю, а затем выругалась еще сильнее и даже слегка стукнулась лбом о руль.
Полагаю, бак с бензином был напрасной тратой нужных денег.
До того, как у мамы случился инсульт, я подыскивала себе новую машину, но потом об этом пришлось забыть. Мамина машина была хуже моей, и мы продали ее, когда переехали, оплатив часть депозита за квартиру. Так вот, старый, подержанный драндулет, который я купила пять лет назад, передвигался лишь на силе молитвы.
Достав сотовый, я позвонила Джоджо, одной из танцовщиц, которая тоже всегда опаздывала. Джоджо забрала меня, и мы ворвались в двери «У Смити», опоздав на пятнадцать минут.
Смити сидел в баре, и когда мы вошли, посмотрел на нас.
— Мать твою, ты опять опоздала, — поприветствовал Смити.
— У меня машина не завелась, — объяснила я, подходя к бару. Джоджо ракетой рванула за кулисы, чтобы избежать столкновения со Смити.
Он вручил мне фартук, я достала сотовый, сунула его в карман и протянула ему свою сумочку и кардиган, которые он положил за стойку бара.
— По крайней мере, придумай что-нибудь оригинальное, — сказал он.
— Я серьезно.
— Ты — ходячая катастрофа.
Я улыбнулась ему. Смити только лаял, но не кусался, по крайней мере, со своими девочками. Он был крупным чернокожим парнем, раньше мускулистым, но сейчас немного размяк. У него было шестеро детей от четырех разных женщин, и он души не чаял в них всех, включая женщин.
— Слушай, Смити, мне нужно еще пару смен.
Он возвел глаза к небу.
— Она опаздывает и выпрашивает еще гребаных смен.
— Мне нужно починить машину! — воскликнула я, завязывая фартук вокруг талии.
— Будешь работать больше смен, мне придется платить тебе сверхурочные. Я не плачу сверхурочные.
— Смити.
Я посмотрела на него широко распахнутыми глазами, девчачьим взглядом «пожалуйста», который, как я видела, другие девушки использовали на нем. У них получалось, поэтому я попробовала сама и обнаружила, что у меня тоже получается.
Смити был не в лучшем настроении.
— Хочешь больше денег — работай у шеста.
Я посмотрела на сцену. Три танцовщицы кружили у шеста, их тела блестели от масла, на всех не было ничего, кроме стрингов и накладок на соски.
Ни за что в жизни.
— Я не работаю у шеста, — сказала я Смити.
— Ты бы сделала мне одолжение. Сегодня Мэнди сказала, что должна уволиться. Она беременна.
Я ничего не могла с собой поделать и захлопала в ладоши. Мэнди и ее парень Ронни пытались завести ребенка еще до того, как я стала работать в клубе.
— Здорово! — воскликнула я.
— Ни хрена не здорово. Я лишился танцовщицы. Работай у шеста, и у тебя будет моя вечная гребаная благодарность и столько денег, что ты сможешь купить «Порше».
— Джоджо — твоя лучшая танцовщица, и у нее нет «Порше», — заметила я очевидное. Она ездила на «Королле».
— Джоджо умеет танцевать, но у нее ненастоящие сиськи, и она невысокая. Парни могут отличить настоящее от подделки. Твои сиськи настоящие, а твои ноги, бл*ть, в этих гребаных туфлях они бесконечные. Мужики смотрят на эти ноги, на эти сиськи и дают тебе пятьдесят долларов чаевых.
— Я не работаю у шеста, — сказал я так, что он понял серьезность моих слов.
Он вздохнул.
— Хочешь, попрошу знакомого посмотреть твою машину?
Видите, Смити был добряком.
Я кивнула и улыбнулась.
— Ты заноза в моей заднице. Приступай к работе.
Я принялась за работу, суперлюбезно обращаясь с пьяницами и идиотами, которые платили хорошие деньги, по сути, ни за что. Хотя они, очевидно, так не считали. Чаевые были хорошими, щупали меня не так часто, так что ночь выдалась приличной.
Я договорилась с Ленни, чтобы он отвез меня домой, и, когда все ушли, стала ждать его у двери.
Ленни, темнокожий, двести пятьдесят фунтов чистых мышц при росте шесть футов четыре дюйма, работал вышибалой. Он получал степень магистра биохимии в Денверском университете.
Он подошел к тому месту, где я стояла у входной двери.
— Подожди снаружи, я все проверю, включу сигнализацию и запру дверь.
— Хорошо, — ответила я и вышла, остановившись у двери.
Заведение Смити располагалось на бульваре Колорадо, и, хотя было три часа ночи, транспортный поток еще не иссяк. Днем все еще было тепло, но по ночам холодало, и я плотнее закуталась в кардиган. Я устала, сознание начало отключаться, и я обнаружила, что помутневшим взглядом смотрю направо.
Что-то набросилось на меня слева; меня отшвырнуло к стене клуба, и в свете огней я увидела вспышку лезвия.
Чья-то рука давила мне на грудь, прижимая к стене. Я почувствовала у горла холод лезвия.
— Ты дочь Рэя Макалистера?
Я смотрела на парня, который был на несколько дюймов ниже меня из-за моих каблуков. Его черные волосы выглядели крашеными и были зачесаны назад. Очень худой, похожий на крысеныша, когда-то ему сломали нос, и он не очень хорошо сросся.
Он надавил на меня рукой, телом и лезвием.
— Слышала меня, сука?
Я кивнула, отвечая на оба вопроса.
— Знаешь, где он?
Я уставилась на него; у меня перехватило дыхание, а сердце билось так сильно, что я думала, оно выпрыгнет из груди.
Вместо того чтобы настаивать на ответе, он резко повернул голову и посмотрел через плечо.
Потом вернулся ко мне.
— Передай ему, что Ловкач хочет получить то, что ему причитается. Поняла?
Он сильно толкнул меня в грудь, что причинило боль, потому что я уже была прижата к стене и мне некуда было двигаться. Затем сорвался с места, сел в машину и уехал.
Следующее, что я помню — Вэнс стоял рядом, будто возник из воздуха.
Вэнс работал на Ли. У него были черные, длинные и прямые волосы (не крашеные, определенно, настоящие), и он собирал их в хвост. Он был высоким, худощавым коренным американцем, с мягким голосом, и выглядел невероятно горячим.
Я не знала, что удивило меня больше — то, что меня держали на острие ножа, или то, что Вэнс материализовался сразу после этого.
— Ты в порядке? — спросил он, положив руку мне на плечо, в его темных глазах читалось беспокойство.
Я не была в порядке. Так далека от того, чтобы быть в порядке, что, возможно, никогда больше не буду в порядке, но все равно кивнула.
— Что он сказал? — спросил Вэнс.
— Хотел знать, где мой отец.
Вэнс никак не прокомментировал это, потому что двинулся, когда Ленни вышел из клуба.
— Руки прочь, — предупредил Ленни, переходя в режим вышибалы.
— Все в порядке, Ленни. Я его знаю, — сказала я.
К нам с визгом подлетел внедорожник, за рулем сидел еще один из парней Ли, Мэтт. Несмотря на это, ни Вэнс, ни Ленни не двинулись с места. Они находились в противостоянии.
— Ленни отвезет меня домой, — сказала я Вэнсу.
Вэнс перевел взгляд с Ленни на меня и кивнул. Один раз.
Затем его взгляд вернулся к Ленни.
— Проводи ее до двери, — распорядился Вэнс, подошел к внедорожнику, забрался внутрь, и Мэтт сорвался с места.