Ну чем ты тут ответишь на такое нахальство? Мы посидели, помолчали, покурили немного да и разошлись, не сказав ни единого слова ни друг другу, ни этому двурушнику, который вечно провозглашал на всех пьянках здравицу: "А теперь, товарищи, выпьем за нашу партию и ее ленинский Центральный Комитет". Эх, к чему тут слова!..
В прескверном настроении шел я по городу, но если, к примеру, и Филарет Назарович, и многие из вас почти сразу правильно определились, выпивая с бывшими антисоветчиками, как с нормальными людьми, то я первоначально растерялся, как тот комсомолец из произведений Михаила Светлова, Эдуарда Багрицкого и прочих поэтов, временно не понявший и не принявший новой политики, в тот раз - экономической... Комсомолец... Да...
Тем более - жена. Дело прошлое, но детей, которые теперь от меня, естественно, отказались, Маргарита воспитывала в духе вещизма. К тому же для всех, исключая меня, не являлось секретом, что она трахалась с разведенным американцем, набожным Карлой, который и увез их всех наконец в свой Мидлтаун, штат Коннектикут, USA. А я узнал об этом отвратительном факте адюльтера аккурат накануне партийного собрания от соседа по лестничной клетке, которому она в который раз перепродавала кожаные джинсы, а я еще, идиот, выходил на лестницу курить, дескать, мистер Карла, мать его курицу, не выносит, видите ли, паразит, табачного дыма...
Дристов закашлялся, смущенно глядя на публику, особенно на женщин, а больше всего - на Изауру. Но мертвая тишина, воцарившаяся за столом, вдохновила его, и он продолжил свою нелегкую исповедь:
- Конечно, я готов был прибить жену секачом для рубки капусты, узнав такую гадость, но я никогда еще не опаздывал на партийные собрания, решил не делать этого и сейчас, несмотря на оптимальный случай, который можно было бы счесть уважительной причиной. Поэтому я оставил развратников вдвоем и отправился все-таки на партийное собрание. Теперь вам легко представить, что творилось у меня на душе в этот промозглый декабрьский день накануне Нового года. Филарет, ты не дашь соврать. Ты помнишь, что я был вне себя от бешенства, товарищ?
Филарет Назарович коротко кивнул.
- Одни гнусности видел я вокруг себя, выйдя с партийного собрания, проходившего на улице 25 Октября, ныне - опять Никольской. В здании историко-архивного института некто Юрий Афанасьев, ректор-изменник этого заведения, и английская артистка Ванесса Редгрейв на пару проповедовали учение Троцкого, около Храма Покрова, известного в народе под именем Храма Василия Блаженного, расположился антиобщественный палаточный городок бродяг и тунеядцев, а близ ныне свергнутого памятника Я. М. Свердлову толпа, возглавляемая философом Пашкой Чмуровым, первым мужем моей жены Маргариты, ругала Якова Михайловича и называла его жидом, а когда я им сделал замечание, мне нагло ответили, что в этом нет никакого оскорбления, потому что "жид - он и есть жид", в этом нету никакого оскорбления, это национальность, а не что иное, подпадающее под соответствующую статью Уголовного Кодекса тогдашней РСФСР.
Вне себя от ярости!.. Но странный слом произошел во мне не на Воробьевых (Ленинских) горах, а на Арбате, куда я немедленно пришел, чтобы купить себе автомат Калашникова и при удобном случае изрешетить из него прямо в постели и Карлу, и Маргаритку, предварительно выведя детей на улицу под предлогом предполагаемого салюта в честь советского Нового года.
Однако я к тому времени все еще оставался сугубо кабинетным работником, частично оторвавшимся от дум и чаяний простого народа, и, прямо нужно сказать, немножко хуже ориентировался в реальной жизни, чем сейчас, обретя собственное место в нашем кругу. На мой спрос продать автомат с целью убийства жены продавцы лишь ошибочно веселились, думая, что я пьян и шучу. И предлагая мне в ответ всякую дрянь - наркотики, фальшивые репродукции Ильи Глазунова, кисет Владимира Высоцкого, свежие переводы Гертруды Стайн, потаенную прозу Климонтовича, комиксы Александра Кабакова, "Русскую красавицу" Вик. Ерофеева и его же поясной фотографический портрет в голом виде.
Я был в отчаянии! Я, как мог, отбивался от них! Я хотел спастись от негодяев в редакции журнала на букву "М", где у меня служил товарищ, недавно окончательно ушедший в монастырь, но подъезд того арбатского здания, где среди всего этого свинства помещался честный журнал, оказался запертым, и я был вынужден под угрозой ножа приобрести за три рубля (смехотворную в нынешних условиях, а тогда весьма ощутимую сумму) брошюру-инструкцию, учащую, как нетрадиционными методами добиться у населения ста процентов оргазма. Вот так автомат Калашникова!
Он снова вскинулся и посмотрел на слушателей, но все уже немного выпили, и Дристов заново успокоился, понимая, что действительно находится среди своих и поэтому его речь будет оценена адекватно всему изложенному.
- В этот момент во мне и произошел слом. А впрочем, все по порядку... Зачем такая жизнь нужна? - с холодной ясностью подумал я. Это МНЕ, а не ИМ нужно уйти из такой жизни, к едрене фене, враз и навсегда! - с горечью понял я.
А следует заметить, что я тогда полагал, будто Бога нет (прости, Господи!), отчего и не опасался никаких последствий для своей души от этого суицидального, низкого акта. Грешник, я даже наслаждался, представляя, как будут мучиться в геенне совести моя бывшая Маргарита и набожный Карла, когда осознают, что стали непосредственным источником моей смерти! Короче, я направился пешком на Воробьевы (Ленинские) горы, твердо решив привести в исполнение следующий план: там, на горах, на смотровой площадке, откуда вся Москва с ее златоглавыми соборами, "высотками", черными трубами ТЭЦ как на ладони и где московские пьяницы обоего пола, когда женятся, бьют в своих парадных костюмах пустые шампанские бутылки о гранитный парапет, ограждающий от них красавец город, именно там я подберу крупный стеклянный осколок, заберусь на бездействующий лыжный трамплин да и ухну вниз, рассекая в последнем соприкосновении с землей не только сонную артерию, но и практически все собственное горло. Зачем мне тогда все эти автоматы, пулеметы, банки ядов, намыленная веревка? К черту, к черту все, если всюду разврат, преданы идеалы строительства коммунизма в отдельно взятых странах и больше нету уже ничего, кроме тлена, гнили, моhрока и разложения!..
Кто-то сделал робкую попытку налить ему водки в опустевший фужер. Кажется, это была Изаура, наконец-то прекратившая шушукаться с Володькой и, по-видимому, не на шутку увлеченная горькими словами Дристова, который решительно пресек эту ее попытку, сказав и сильно побледнев:
- Не нужно. Вот-вот, сейчас, сейчас, я уже скоро кончу.
Но все же выпил. И, абсолютно не закусывая, а только промокнув салфеткой высокий вспотевший лоб, снова заговорил, пытаясь завершить свое затянувшееся признание:
- Перед смертью я расположился на парковой скамейке, чтобы выкурить сигарету "Филипп Морис", которые нам выдали в пайке как экономическую помощь от немцев, побежденных нами во время второй мировой войны. Затянувшись разок-другой, я с неудовольствием обнаружил, что рядом вдруг плюхнулся какой-то неизвестный мужчина в крепкой новой дубленке и с сумкой "Адидас", которую всю аж распирало от содержимого. И, хотя он обратился ко мне не за сигаретой, а с просьбой прикурить, я сделал это с крайним неудовольствием, ибо, выполнив просимое, конечно же, был вынужден вступить с ним в беседу.
"Да, все-таки это очень хороший праздник, Новый год, гораздо лучше, честно признаться, чем Седьмое ноября,- кашлянув, сказал мужчина,- какие бы катаклизмы ни сотрясали нашу несчастную Родину - хоть Батый, хоть Ленин со Сталиным, хоть Гитлер или, например, тотальная кукурузизация, "большая химия", строительство БАМа, "Малая земля", вырубка столетних виноградников, закон о суверенитете, распад СССР,- в этот праздник нам все нипочем! Так же, как при царе, светятся свечечки; люди, получив пищу по карточкам или украв ее по месту работы, наряжают елки, детей, моются в ванной. И я своим пострелятам несу итальянские хлопушки, полученные в спецраспределителе, да вот немножко загулял со старыми, хе-хе, партайгеноссе, выпили поднос шампанского, покушали жюльенов из дичи. Сейчас вот немного отдышусь, полюбуюсь еще разок видом прекрасной столицы, преображенной коммунистами,
и айда к семье!.. То-то мои-то обрадуются!"
Так сказал Филарет Назарович, а это, конечно же, был он, и вы уже, конечно же, догадались об этом...
Глухой шум прошел по застолью. Филарет Назарович лукаво подмигивал гостям, кланялся, как японец, прижимал, как глухонемой, руку к сердцу, но видно было - и он не на шутку взволнован тем, что происходит. Вечеринка удалась!
- Так сказал Филарет Назарович, и странное, истеричное раздражение охватило все мое существо. "Вы, сволочи, продали страну неизвестно кому! Развалили экономику, политику, экологию, нравственность! Ряшки понаели, шампанское жрете, а мы теперь пропадай!" - злобно обратился я к своему собеседнику и немедленно был поражен тем, что он как бы и ожидал такого моего ответа. Он придвинулся ко мне, и от него - клянусь! - совсем не пахло спиртным.
"Голуба, голуба,- медленно выговорил Филарет Назарович, не сводя с меня своего цепкого, внимательного взгляда.- Да неужели вы с таким адом в душе надеетесь выплыть в этой реке времен, в этом потоке жизни? Бросьте вы это немедленно, такие пораженческие настроения, тут же бросьте! Если вы настоящий коммунист, вспомните ту широту, которую проявляли и в теории, и в жизни не только Маркс, Энгельс, но даже Бакунин с его "Катехизисом революционера", ту духовную витальность, которая впоследствии была похерена отнюдь не Лениным - он был великий человек,- а ЛЕНИНИЗМОМ, имеющим к вождю такое же отношение, как мейерхольдовщина к Мейерхольду или колхозы к крестьянству. Да неужели же вы всерьез думаете, что все завоеванное нами в труде и обороне пропадет? Да пока жива хоть одна душа - держится Россия! "И каторжный Федька стреляет дуплетом" - как писал поэт Юрий Кублановский совершенно по другому поводу. И держу пари... - Он прищурился, как упомянутый им Ленин.- Держу пари, что вы задумали нечто нелепое, устрашающее, ужасное, но я, я постараюсь спасти вас!.."
"Лучше страну спасите! - нелепо огрызался я, ну, право, как какой-нибудь диссидент при обыске или задержании.- Бардак в стране! Сил нет смотреть на весь этот бардак, а вы все поете какие-то прежние, застойные песни".
"Да какие же они прежние и застойные, батенька? - искренне изумился Филарет Назарович.- Мы, например, с товарищами - я подчеркиваю: товарищами, хотя мы, очевидно, какое-то время будем вынуждены называть друг друга по-иному,- создали кооператив "Надежда". Пока что мы всего лишь раскинули по стране сеть общественных платных уборных, чтобы люди наконец-то смогли цивилизованно отправлять свои естественные надобности, но у нас впереди будущее, и это будущее - наше. У нас обширная программа, мы уже вплотную подошли к бартерным сделкам. Ищем спонсоров с валютой для финансирования интересных задумок и наработок. Но вас-то таковым ВАЛЮТЧИКОМ я отнюдь не считаю,-помнится, пошутил он. И вдруг встревожился: - Да уж не враг ли вы? Или, может быть, просто обыватель, мещанин, желающий счастья прежде всего самому себе, а не всему человечеству?"
"Нет, я коммунист",- сказал я.
"Так и я коммунист! - расхохотался Филарет Назарович.- Но тактика и логика нашего движения на данном этапе таковы, что мы сейчас как бы уходим в подполье. Подчеркиваю еще раз - на НЕОПРЕДЕЛЕННОЕ время, на то, которое потребно, чтобы создать в стране сильный экономический базис, а уж потом мы им всем, этим говорунам, покажем такую... надстройку, что они у нас попляшут, как Стрекоза перед Муравьем из произведений дедушки Крылова".
"А какой это, хотя бы примерно, период?" - робко спросил я.
"Не знаю! - отрезал он.- Сколько нужно партии, такой и будет период. Мы станем капиталистами и заставим стать капиталистами всю страну. И они сами сами, подчеркиваю - рано или поздно обожрутся благоденствием и захотят чего-нибудь новенького, социальненького, гуманненького, а тут-то и мы со своими немеркнущими идеями строительства коммунизма в отдельно взятых странах! - Голос Филарета Назаровича возвысился почти до визга.- Идеи эти упадут, как зерно на благодатную унавоженную почву! Вспомните Швецию, Финляндию, Данию, Германию, Америку наконец. Ведь если бы там были такие люди, как мы, то там при их материальной базе уже давно был бы построен коммунизм. В отдельно взятых странах. Вы согласны со мной?"
Я молчал. Потому что я понимал - этого человека послал мне Бог.
Подняв к черному небу с россыпью звезд залитое слезами лицо, я незаметно выпустил из сжатой руки бутылочный осколок, и он глухо шмякнулся на грязный, захарканный асфальт, и мы с Филаретом Назаровичем сделали вид, будто не заметили этого.
"Я согласен с вами, я тоже пока иду работать для конспирации и будущего в сортир "Надежда"",- сказал я, скрывая рыданье.
...Дристов оглядел присутствующих. Все они не кушали, пригорюнившись, и обстановку, как всегда, был вынужден разрядить сам хозяин дома. Сдвинув твердый манжет фрачной рубашки "Стэмплтон" и обнаружив тем самым циферблат японских часов "Сейко" желтого металла, он вдруг воздел руки в комическом ужасе.
- Господа! Да ведь за хорошим разговором, понимаешь, мы совсем чуть было не упустили, что наша страна и все человечество вступают в новую фазу нового года. Мужчины, открывайте шампанское! Ребята! Сенька Сидоров, будущий депутат Государственной Думы, кончай смолить свою марихуану! Володька! Все готовы? Наполняйте бокалы, сейчас Михаил Сергеевич, Борис Николаевич, Владимир Вольфович, Геннадий Андреевич, Фуцин, Шуцин и Пуцин скажут по телевизору их новую приветственную речь. Зинаида Кузьминична, дорогая, любимая, может, хоть в эту минуту ты не будешь лезть ко мне с пустяками? Дристов, ты закончил свою исповедь? Товарищ Дристов, ты слышишь меня или ты оглох и онемел?
Но Дристов молчал, внезапно обнаружив в кармане пиджака толстую пачку десятидолларовых банкнот.
Ударили Кремлевские куранты. Гости торжественно сгрудились.
И внезапно заплакала нежная, любящая Изаура, прикрыв свои прекрасные глаза узкой ладонью, на тыльной стороне которой было вытатуировано синеньким "PERESTROIKA".
- Дристов! Невозможный! Неужели вы не видите, что я люблю, люблю вас! шепнула она.
И заплакали, глядя на нее, Филарет Назарович, Зинаида Кузьминична, Свистонов, Бабичев, Канкрин, Гаригозов, Шенопин, Епрев, уважаемый Б. Б., ребята во главе с неутомимым вихрастым Сенькой, будущим депутатом Государственной Думы.
Плакали оленеводы Чукотки, золотодобытчики Колымы, шахтеры Джезказгана и Кузбасса, свекловоды и ракетчики Украины, русские крестьяне и прибалтийские фермеры, гордые кавказские горцы и мясопромышленники Казахстана, полесские космонавты, молдавские виноградари, хлопководы и газовики Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана, писатели Киргизии плакали все, но это уже были слезы радости. Блаженство охватило преображенную советскую землю. Усталую, но довольную.
Лишь Владимир Бланков, криво улыбаясь, застегнул дрожащими, непослушными пальцами свою джинсовую куртку, метнул гневный взгляд на Изауру и выбежал вон, резко бросив напоследок новым буржуям:
- Мы пойдем другим путем!
- И все-таки как ни хорошо жить, товарищи, но при коммунизме жить будет еще лучше,- тихо подытожил Филарет Назарович, не обращая внимания на мальчишескую выходку сына.
Плакала Изаура. Молчал Дристов. Валялись пьяные. Уже светало на бывшей советской сторонушке.
"Роллс-ройс"
Странно бывает так, когда лица мужского пола, проживающие на территории бывшего Советского Союза, той самой страны, что носит нынче исконно гордое имя "Россия", внезапно утрачивают контакт со своими женами, которые делили с ними все тяготы коммунистической, перестроечной и посткоммунистической жизни от работы в НИИ младшим научным сотрудником и антисоветских разговоров в курилке про "Голос Америки" и "Свободу", например, до руководства и контрольного пакета акций в крупном ООО, что означает вовсе не на один нуль больше, чем старинное обозначение сортира (00), а нечто решительно противоположное - Общество с Ограниченной Ответственностью, ворочающее миллионами, и долларов, конечно же, а не каких-то там рублей, пропади они пропадом вместе с Советской властью, потому что - инфляция, неуверенность в завтрашнем дне, больная мысль о глобальном всплывании на поверхность жизни, как дерьма в проруби, старых и новых большевиков, страх перед бандитами, разъезжающими по стране на джипах "Чероки", бреющими затылки и стреляющими из оружия кого ни попадя, падение "кривой" "духовности", проституция и другой разврат.
Утрачивают неизвестно отчего и сильно мучаются, принимая вследствие неосознанной обстановки как правильные, так и неправильные решения, к числу которых относятся: убийство мерзавки с расчленением, побег в Сибирь или Америку, крушение топором богатой домашней обстановки, как в знаменитом фильме 60-х по сценарию Виктора Розова, многодневный запой с последующей госпитализацией в частном дурдоме имени Пинеля, главврача, снявшего в ХIХ веке цепи с французских психов в руководимой им лечебнице, драка с "лицами кавказской национальности", полное признание собственных семейных ошибок, сочинение поэмы "Пусенька", покупка жене новых мехов и драгоценностей, поездка с "секретаршей-референтом" к морю-окияну, острову Буяну или вообще еще куда, где в отличие от России, а тем более от СССР ярко светит вечное солнце, где вечно пляшут, поют, хорошо питаются и уважают права человека.
Однако, граждане, не надо всех мазать одним и тем же дерьмом, если мы все же действительно хотим пополнить собой ряды цивилизованных стран. Ведь и среди миллионеров встречаются глубоко порядочные, трепетные люди, не завязавшие с гуманизмом и в новой обеспеченной жизни, не желающие мух обижать, а не то что жен, которые (жены), борясь за быт, сурово осужденный коммунистами, постарели на шестиметровой кухне советского блочного дома, расположенного у этих красных чертей на куличках, стратили нервы в очередях, а теперь бесятся с жиру, в чем все мы им глубоко сочувствуем.
Вот Лёня-миллионер и пошел другим путем, как Лукич с исчезнувшего червонца. А именно: ничего он с укором падле не сказал в завершение спонтанного семейного скандала, но и не заплакал, как слабое мужское существо из фильмов гуманиста 60-х Александра Володина. "Ничто нас, мой мальчик, не может вышибить из седла",- вспомнил он стихи замечательного советского поэта-безбожника, велевшего по этому случаю развеять свой прах над Калмыкской АССР. После чего не стал вызывать охрану, надел специально приготовленную для аналогичных случаев одежду, с укором, глубоко вздохнув, посмотрел на обидчицу, стараясь образумить ее хотя бы этим кротким, как у идиота князя Мышкина из одноименной книги Достоевского, взглядом, да не тут-то было (дверь не скрипнет - не вспыхнет огонь!), взял ключи и пшел вон, стараясь не вслушиваться в настигающий его девятый вал женских инвектив, среди которых превалировали "импотент", "мудак" и уже дважды упомянутое нами "дерьмо", чего мы обязуемся больше никогда не делать, по крайней мере в скорбных пределах этого скромного рассказа, про который критики непременно напишут, если их, конечно же, хорошо попросить и угостить водкой, что это одно из самых глупых наших произведений, четко свидетельствующее о том, что век и тысячелетие близятся к концу, а тем, кто в это тревожное время жил, давно пора с парохода современности сваливать прямо на кладбище или еще куда-нибудь, где есть вечный покой.