Прохладный ветерок обдувает пылающие щеки. Я смотрю на фото теста с двумя очень характерными красными линиями и не могу поверить своим глазам.
Вот все и случилось. Ульяна… То есть мы с Артуром станем родителями. О, Господи…
— Ты не рада?
Встревоженный голос мужа звучит полушепотом. В ушах шумит, и картинка перед глазами пляшет, но я давлю из себя улыбку:
— Это так… Это чудо.
И ведь не лукавлю — процедура завершилась успехом с первого раза.
— Один эмбрион не прижился, — продолжает Артур. — А вот второй… То есть вторая, отлично себя чувствует.
Так получилось, что при оплодотворении двух яйцеклеток сформировались мужская и женская «снежинки». Посовещавшись, мы с Артуром решили перенести обоих. А там как получится, пусть муж и хотел первую девочку.
Его желание исполнилось.
Очень гладко все прошло, наверное, так задумано свыше. И только я по-прежнему сомневаюсь.
— Как ты думаешь, где обустроим детскую?
Артур воодушевлен. Чувствую его довольство — глаза мужа сверкают, а взгляд такой… особенный. Для него ребенок — это еще один шаг к счастью. Вот бы мне так.
А ведь еще два месяца назад я с удовольствием бы поддержала мужа. Но появление Ястребовского разбередило старые раны. До сих пор не могу выкинуть из головы наш последний разговор. Прокручиваю, мусолю… Это как сковыривать едва зажившую корочку раны — больно, но остановится не могу.
— Я думаю, рядом с нашей комнатой? Или в нашей… Только давай не сейчас, ладно? Боюсь.
— Вот уж не думал, что моя Елена Прекрасная настолько суеверна, — хмыкает Артур.
Не суеверна. Я боюсь не справиться и, похоже, уже жалею, что тогда поддалась эмоциям и, влетев в кабинет мужа, сходу согласилась на ребенка. Хотела доказать себе, что могу? Но ведь это не шутки… Да и толку теперь от моих метаний.
— Моя бабушка, хоть и учительницей была, тоже во многое верила, — отвечаю с улыбкой. — Всегда три раза по дереву стучала и домовому бусины по углам сыпала.
Артур смеется, обнимает меня за плечи.
— Стучать, это пожалуйста. А вот про бусинки забудь — знаешь, какие дети бывают? Мой…
Артур осекается. А я ласково касаюсь руки мужа.
— Ты можешь рассказывать, если хочешь. Я не ревную тебя к сыну.
Но муж качает головой.
— Это неправильно. Прошлое должно остаться в прошлом.
Ах, если бы это было легко! Как оказалось, мне даже психолог не помог. Не вылечил полностью. Иначе бы я сейчас так не дергалась. Надо снова навестить Генриха Вольфовича. А то с этой работой, процедурами и всем-всем я совершенно пропала. Еще и это ЧП… Не зря муж ругался — из-за несоблюдения ТБ пострадали люди. Хорошо, что камеры все фиксировали и никто не мог бы упрекнуть Артура в нарушениях норм.
— Давай лучше подумаем о будущем? — переключаю внимание мужа. — Надо бы навестить Ульяну.
— Точно. Хорошая она женщина, я помог ее дочь в школу получше устроить…
Артур встает и направляется к бару.
— … Думаю, надо отметить сегодняшний день, — бросает с улыбкой. — Что ты…
Спокойная до этого речь вдруг прерывается. Муж резко тормозит и трет грудь, словно ему больно.
Я мгновенно оказываюсь рядом. Боже, какой бледный! И лоб в поту!
— Артур! — хватаю мужа за рукав. — Тебе плохо? Я вызову скорую!
Муж отрицательно мотает головой:
— Не на…
Вдруг его глаза закатываются, и Артур без сознания валиться на пол.
***
В больнице тихо и пахнет стерильностью. Мимо то и дело пробегают медсестры, спешат по своим делам врачи. А я жду.
Гипнотизирую взглядом плакат, на котором нарисована улыбчивая пожилая пара, а сбоку прописаны рекомендации о своевременном обследовании сердца.
Сглатываю сухой комок.
Артура сразу увезли в реанимацию, а я рванула за скорой.
Больше всего боялась, что ему не помочь. Кажется, истерику устроила, но славная девушка из приемного сообщила, что ситуация хоть и критическая, но муж держится.
Значит, надо и мне.
Артур должен увидеть сильную и настроенную на позитив жену.
Но дрожь никак не желает стихать. Я кусаю губы, стискиваю телефон и отчаянно желаю бежать в палату, чтобы своими глазами увидеть мужа. Прикоснуться к нему, понять, что он жив и все будет хорошо.
И как же сильно сейчас не хватает хоть кого-нибудь рядом!
У меня так и не появилось подруг, а бабушка умерла… Она не дождалась правнуков.
— Елена Бесстужева? — грохочет над головой. — Я лечащий врач вашего мужа…
Подскакиваю на ноги, впиваясь взглядом в невысокого худощавого мужчину. Не заметила, как он подошел. И начать говорить тоже не могу, как дура разглядываю блестящий стетоскоп, перекинутый через шею доктора.
— …Приступ удалось купировать, — продолжает мужчина. — Но состояние все еще тяжелое.
— Что с ним? — наконец выталкиваю из себя.
Врач хмурится. Я вижу, как дергается кадык на жилистой шее, словно мужчина медлит, аккуратно подбирая слова.
— Острая сердечная недостаточность. Затронуты обе стороны сердца. Есть подозрение на тромб. Скажите, ваш муж не принимал никаких лекарств? Например, легкое снотворное или нечто подобное?
Я давлюсь воздухом.
Снотворное!
После недавнего ЧП Артур стал жаловаться на плохой сон. Сказал, что напишет знакомому врачу, чтобы тот ему лекарство посоветовал. Даже название сказал.
Дрожащими пальцами активирую телефон и лезу в переписку.
— Вот, — показываю доктору. — Снотворное…
Мужчина хмурится еще больше.
— Компетенция врача, назначившего вашему мужу данное лекарство, вызывает сомнение. Его не рекомендуют сердечникам.
А мне и сказать нечего. Артур не отчитывался, что он принимал… И в каких количествах.
— Но ведь он недавно начал, — мямлю, сама не понимая, зачем оправдываюсь — какая теперь разница? — Неужели… Доктор! С Артуром все будет хорошо? Мне что-нибудь нужно сделать? Я не знаю… сдать кровь или…
— Или просто успокоиться, — мягко обрывает мужчина. — Я буду держать вас в курсе.
Что? Это мне намекают сейчас брать ноги в руки и уматывать? Мотаю головой, совершенно не согласная с этой мыслью.
— Я останусь здесь.
Доктор только плечами жмет. Ну конечно, не первый раз подобное видит.
— В реанимацию посторонним нельзя. Из приемного покоя выгнать вас я не могу, но кому от этого станет легче? Артур Романович сейчас без сознания, на аппаратах. Лечение будет проходить согласно индивидуальной схеме. Это не быстро. Но знаете, я хоть и атеист, — усмехается криво, — однако кое-что иначе как чудом объяснить не могу. Даже без сознания некоторые люди чувствуют тревогу родных. А вашему супругу сейчас нужны силы для борьбы.
Возразить мне нечего.
Скомкано благодарю и иду к выходу. Мне действительно лучше ехать домой. И постараться понять, как вести дела фирмы до тех пор, пока Артур не поправится.
***
Демьян
Звонок Оболенского застает в самый неподходящий момент — я как раз на встрече с предполагаемыми партнерами.
— Черт, — ругаюсь сквозь зубы.
Но Шахов понимающе кивает. Чем добавляет симпатий еще на пару пунктов. При первой встрече он мне показался довольно резким человеком. Думаю, из-за примеси горячей южной крови. Но потом мы довольно быстро нашли общий язык.
— Давайте передохнем, — откидывается на кресло и жмет кнопку селектора. — Ольга Геннадьевна, будьте добры кофе.
Секретарь у Шахова колоритная, конечно. Похожа на Шапокляк, только что вместо вредностей занимается вполне себе нормальной работой. Но на каждого посетителя смотрит как на голодранца-побирушку. Надеюсь, она не плюнет мне в кофе.
Мобильник опять вибрирует и я. Еще раз извинившись, покидаю кабинет.
Если Оболенский начнет мозг выносить Юлиным «отдыхом», сразу сброс нажму. После очередной ссоры благоверная укатила на спа-курорт, чем меня несказанно обрадовала. Я без лишней суеты мог и поработать, и с Шаховым встретиться, чтобы обсудить дальнейшее сотрудничество. Ему мои идеи приглянулись.
Забравшись в самый тихий закуток, поднимаю трубку.
— Наконец-то! — рычит Оболенский без приветствия. — Где тебя черти носят?! У бабы завис?
Морщусь, как от зубной боли. Юлией сыт по горло, какие бабы? А, впрочем… Перед глазами мелькает гибкая фигура в алом платье. Я старался не думать об Алене. Но порой она просачивалась в мою жизнь в незначительных мелочах: незнакомая девушка, похожая на нее глазами и красотой волос, особенно вкусные печенья в кафе, детский смех… Последнее дергало за нервы все так же больно. Никогда раньше не задумывался о детях, а теперь провожал взглядом коляски. И все больше убеждался — Юлию в роли матери не вижу никак. А вот Алену легко.
— По себе судите? — возвращаю шпильку Оболенскому. — Или охрана бдит?
— Какая охрана? — ворчит Оболенский, а голос фальшивый насквозь. — Забудь… Я к тебе по делу. Бесстужев в реанимации.
— Где? — переспрашиваю тупо, а рука к шее тянется — галстук ослабить.
Но если он в реанимации, то… А как же Аленка? Что с ней? Тоже в больнице?! Черт, она же на складах бывает, на стройке…. Неужели опять ЧП?!
— С сердцем свалился, — продолжает информировать Оболенский. — Уже неделю на аппаратах.
От облегчения голова кругом — значит, с Аленой порядок.
Я с силой тру шею и, наконец, заставляю себя собраться. Ни в коем случае нельзя показать, что меня эта новость хоть чем-нибудь зацепила! Оболенский может сделать очень правильные выводы касательно нашего с Аленой прошлого.
— Ну и что? Документы я сдал, все вопросы закрыл. К фирме его отношения не имею.
Оболенский сопит в трубку. Пытается прощупать, насколько я фальшивлю, но быстро сдается.
— Ты ведь с его женой хорошо знаком. Нравился ей, — добавляет вкрадчиво.
Вот урод.
— Нравился я многим, Георгий Георгиевич. Детям, знаете ли, свойственна влюбчивость. А поищите еще Танечку Жанко? Она мне нравилась капец как. Цветы ей носил, стихи сочинял…
Оболенский молчит. Не верит мне, но информации недостаточно.
— …Ну так что? — продолжаю «равнодушно». — Мне теперь весь наш колхоз вспоминать, кто в кого влюблялся?
Трубка тяжело вздыхает:
— Я к тому, что меня она избегает, общается через замов. А ты мог бы и поговорить с глазу на глаз по старой дружбе.
— Не было никакой дружбы, — цежу, окончательно срывая шелковую удавку. И лучше бы это не было враньем… Лучше для Алены. — К чему эти телодвижения? Бесстужев скоро очнется, опять на всех гавкать станет.
— Очнется, как же… Хреновенько у него дела, врачи говорят. Как бы Елена Николаевна не осталась вдовой…
Я молчу. Не знаю, что сказать. Вообще ни черта из себя не могу выдавить — как баран таращусь на противоположную стенку.
А если Бесстужев реально не жилец? Что Аленой будет? Она же его любит… Галстука нет, а воздуха опять почему-то не хватает. И в груди неприятно так жжет, словно под сердцем раскаленная игла засела.
— …И ей будет нужен рядом кто-то хорошо знакомый, — продолжает Оболенский, не дождавшись моего ответа. — Пока девчонка будет загружена можно парочку выгодных контрактов пропихнуть.
Вот же… сволочь какая.
Как я не выматерился в трубку, сам не пойму. Кулаки не то, что чесались — болели от желания двинуть по лощеной морде. Решил, значит, бабла поднять, урод старый. Ну я ему…
— Скоро перезвоню, — выдавливаю из себя и нажимаю на сброс. А внутри не просто жжет — натурально кипит.
Я знал, что Оболенский циничная мразь, но не до такой же степени. Воспользоваться Аленой, пока она в таком уязвимом состоянии.
А память услужливо подкидывает воспоминания о прошлом. Я и сам не сильно лучше. Такой же мудак.
Засовываю телефон в карман и иду обратно к Шахову.
Объясню ему все, как есть. А потом — в Питер.
Обобрать Алену я не дам. Пусть Оболенский не мечтает даже.