В кабинете тихо так, что в ушах звенит.
Я силюсь вчитаться в бланк, лежавший передо мной, но буквы расползаются уродливыми кляксами.
С усилием тру виски, но это не помогает собраться. Кабинет Артура уютный и светлый, но все равно я чувствую себя в клетке. От желания вскочить и бежать в больницу немеют кончики пальцев, но какой смысл?
В реанимацию меня никто не пустит. Даже за деньги… Мои неумелые попытки выторговать у врача свидание с мужем с треском провалились. Доктор не стал ругаться. Сообщил, что я не первая, да и не последняя, но пускать к мужу отказался.
А ведь лечение не помогало! И вчера вечером у Артура опять останавливалось сердце.
Я до боли прикусываю губу. Ужасно хочется плакать и кричать, а слез нет. Засели под веками, словно льдинки, никак не выплакать. Но и после истерики мне вряд ли стало бы легче…
Селектор на столе осторожно кашляет:
— Елена Николаевна, — почти шепотом произносит Марьяна. — К вам Оболенский.
От нахлынувшей злости я едва нахожу сил ответить. Оболенский мне не понравился с первой секунды знакомства. Похожий на угря, с липким взглядом и неискренней улыбкой, мужчина вызывал стойкое желание обойти его по широкой дуге и больше никогда не встречаться.
Возможно, это реакция вызвана пониманием, что именно он — отец девушки, которой заменил меня Ястребовский, но это же не повод крутить носом. И все же я не могла избавится от чувства брезгливости и отторжения.
Вот и сейчас я едва удерживалась от гримасы, наблюдая за просочившимся в кабинет мужчиной.
— Елена Николаевна, доброе утро, — мурлычет Оболенский, а в карих глазах лед. — Как вы? Как здоровье Артура Романовича?
Не верю, что он не знает. Такой типаж на каждом углу имеет уши и глаза. Но приходится играть в вежливость.
— Пока без изменений, — отвечаю сдержанно. И сразу перехожу в наступление. — Вы что-то хотели? Документы передали еще утром. Проверенные.
На породистом лице мелькает тень. На девяносто девять процентов уверена — мужчина недоволен, но продолжает давить из себя радушие и внимание.
— Да, все нормально. Приятно удивлен вашей пунктуальностью и быстрой работой. На самом деле, я по другому вопросу, — барабанит пальцами по столешнице. На одном из них — массивный перстень-печатка. Это невольно вызывает ассоциацию с братками из девяностых. — Мне в Москву надо. Тоже по состоянию здоровья…
Молчу, не совсем понимая, к чему клонит Оболенский. Если надо — пусть едет, плакать не стану.
— … Врач сказал, в стационар лечь придётся. Так что мое место снова займёт Демьян Викторович.
Крепко сжимаю губы, только чтобы не застонать. Ястребовский?! Только не он…
— Совсем замов не осталось? — интересуюсь, с трудом сохраняя равнодушие.
Но Оболенского не проведешь:
— Неужели есть претензии к его работе? И потом, вы же друг друга знаете…
Стул подо мной превращается в раскаленную сковородку. Оболенский что-то пронюхал о моем прошлом? Ястребовский проболтался? Не удивлюсь — он мог.
А мужчина смотрит внимательно так. Реакцию отслеживает. И это помогает прийти в себя.
— Ну да, — жму плечами. — Но вообще я много кого знаю. Так что же теперь, готовить особое отношение каждому из знакомых?
Мужчина раздраженно щурится. Или он не услышал того, чего хотел, или пронюхал гораздо больше. Последняя мысль приводит в ужас.
Не хочу, чтобы мое прошлое вытаскивали и мусолили перед всеми. А Оболенский на это способен. И если сейчас он начнет угрожать…
— Демьян сказал мне тоже самое, — скалится, а улыбка насквозь фальшивая. — Но позвольте, Елена Николаевна, вы жили в, м-м-м…
— Деревне, — подсказываю зло.
Спектакль Оболенского напрягает. А перспектива вновь работать с Демьяном не вызывает восторга.
— Поселке городского типа, — дипломатично виляет Оболенский. — Неужели нет каких-то общих воспоминаний, дружеских чувств…
Общих воспоминаний? Сколько угодно! Только дружбой там не пахло.
— Мое прошлое умерло вместе с бабушкой, которую я считала единственным близким человеком, уважаемый Георгий Георгиевич. Все Демьяны, Ольги, Саши, Нади — давно меня не интересуют. На этом предлагаю закончить. Присылайте кого угодно. Мне одинаково все равно.
Вру и не краснею. Но это единственный шанс отделаться от Ястребовского, не зря же его так упорно сюда подсовывают.
Оболенский медленно кивает и встает из-за стола.
— Очень надеюсь, что Артур Романович скоро придет в себя, — желает на прощание, а мне до дрожи в пальцах хочется запустить в мерзавца фарфоровой чернильницей. Она увесистая и наверняка больно ударит.
Но я делаю вид, что возвращаюсь к чтению документации. Не поднимаю головы до тех пор, пока умница-Марьяша так же шепотом сообщает что все — ушел.
— Может, вам травяного чаю? — щебечет заботливо.
Такая юная и мила девушка… Артур ее буквально спас. Как-то обмолвился, что ей грозила опасность от повернутого на голову мажора.
Дела завести на мальчишку не получилось — не было улик, а вот помочь девушке с переездом и работой — это легко.
Марьяна в совершенстве знала два языка, учила третий и была отличным секретарем.
— Принеси, пожалуйста, — соглашаюсь с предложением.
Девушка тут же входит с чашкой — готовилась, значит.
— Мне он тоже не нравится, — морщит аккуратненький носик с россыпью веснушек. — Скользкий, словно жаб…
Впервые за долгое время мне хочется улыбнуться.
— Угря напоминает. В деревне, где я жила, речка текла, илистая очень. Мальчишки там угрей ловили. Толстых и темных, словно пиявки. Мерзкие такие.
Девушка робко улыбается. А я в который раз отмечаю, насколько у нее необычная внешность: волосы светлые, глаза темные еще и забавные пятнышки на белоснежной коже. И пусть черты лица не идеально гармоничны, но все равно красивы. Марьяна легко могла идти в модельное агентство. С изюминкой внешность, ничего не скажешь. Но девушка вела на удивление скрытный образ жизни. Наверное, все еще боялась того мажора, который к ней приставал.
— Вы зовите, если что-то понадобится. И… я очень надеюсь, что Артур Романович поправится. Мы все надеемся.
Девушка тоже выскользнула за дверь. Но долго одной мне быть не пришлось — мобильник опять ожил.
Липкий страх сдавил горло. Я боялась сообщений от врача. И ждала их. В прошлый раз мне рассказали об ухудшениях, а в этот…
«Елена Николаевна, приезжайте в больницу. Требуется ваше присутствие»
***
Писк приборов действовал на нервы.
Я сидела около кровати мужа и изо всех сил пыталась найти слова, чтобы хоть как-то заглушить эти ужасные звуки.
— На работе все вроде бы не плохо, — шептала, поглаживая руку мужа. Такая прохладная! — Замы хорошо справляются, ты правильно сделала, что Витко повысил. Он прямо кипит энергией. И тоже ждет, что ты скорее поправишься.
Артур не отвечает, конечно.
Мои надежды оказались преждевременными — муж лишь на краткое мгновение пришел в себя и тут же распорядился позвать жену. Что врач и сделал. Артуру оплачивалась отдельная палата, в которую его перевели не так давно. И все же меня не пускали, пока не услышали прямой просьбы мужа. Уж не знаю, как и о чем он разговаривал с доктором… Разве это важно?
Меня не было в этот момент рядом! А теперь Артур снова без сознания.
— Оболенский опять в Москву лыжи навострил, — продолжаю тихо. — И хочет прислать вместо себя Ястребовского. Цирк-шапито какой-то. Но ты не переживай. Натравлю на него Витко, пусть работают. Я теперь вроде как тоже твой зам… ну, ты знаешь…
Еще год назад Артур завел разговор про наследство. Что стало причиной — до сих пор не знаю. Хотя… Муж не слишком радовался своему юбилею в пятьдесят лет.
Он и раньше слегка комплексовал, что стар для меня… Но после праздника на некоторое время даже отстранился. А потом огорошил, что к нотариусу заглядывал. Бумаги оформил, по которым фирма доставалась мне.
Нет, я не обрадовалась. Мы даже поспорили… Но в итоге Артур настоял на своем. Близких родственников все равно не было. Марьяна — седьмая вода на киселе, да и вряд ли захочет становится бизнес-леди — не та натура.
Но я тоже не хотела! И все же понимала, как важен для Артура проект всей его жизни.
И вот теперь приходится сидеть в кабинете, периодически выставляя подписи. Совсем не мое! Это должен делать Артур!
Запястье под моими пальцами слабо дрогнуло.
— Артур! — вскочила на ноги.
Очнулся! Надо позвать врача! Где медсестры?! Где…
— Сонеч-ка…
Тихий шепот сковывает каждую мышцу. Артур… Он видит не меня, а свою погибшую жену! Зовет ее!
Сердце тяжело ворочается в груди, но я размыкаю губы.
— Да? — и, лишь секунду помедлив, добавляю: — Любимый.
Артур слабо улыбается. Его глаза устремлены куда-то поверх моей головы. Взгляд расфокусирован.
— Ты со мной, — выдыхает на грани слышимости.
В воздухе гремит истошный писк аппаратуры. И мой крик.