Всю неделю от Ястребовского лишь парочка смс. Признаться, я думала, что он пороги начнет оббивать, тем более Оболенский велел, но Демьян меня не трогает.
Надо сказать — испытываю по этому поводу благодарность.
Я тихонько привыкаю к мысли, что Артура нет. Это больно… И страшно. Не представляю, как буду справляться с фирмой, хотя пока все вроде бы работает.
В этом очень помогают многочисленные замы Артура.
Мне тоже бы стоило подключиться, но никак не могу заставить себя начать. Как мне руководить? Кем?
Конец моим метаниям происходит, когда Витко звонит с просьбой явиться в понедельник.
— Проверка должна приехать, Елена Николаевна, — оправдывается мужчина. — Без вашего присутствия никак.
Я отвечаю, что и сама готовилась выйти. А во рту каша. И от одной мысли, что придется самой общаться с проверкой, бросает в дрожь.
Но ведь должна! Артур не простил бы мне потерю фирмы.
Витко обговаривает время завтрашней встречи и кладет трубку.
А я решаю выползти в парк — воздуха свежего глотнуть. Но рука тянется к мобильному — набрать Ульяну.
Торопливо себя одергиваю. Ни к чему. Она и так сделала для меня больше, чем достаточно. А ведь беременная и с токсикозом. Но переносит свое положение очень легко…
«Я, когда дочку носила, до самых родов работала» Есть что-то надо, муженек бывший бока на диване отлеживал, свекровь плешь выедала… Ну я и старалась на глаза не попадаться. Живот на нос лезет, а я на рынке торгую-кручусь. Так за прилавком воды и отошли…»
Вздрагиваю, вспоминая рассказы Ульяны. Вроде бы она не жаловалась, шутила даже, а каждый раз до нутра пробирало.
Накидываю на плечи легкую кофточку и иду обуваться.
Улица встречает меня щебетом птиц и солнцем — очень замечательная погода. Плюхаюсь на ближайшую лавочку и запрокидываю лицо к небу. А вот бы прогуляться с Артуром по набережной…
На глаза наворачиваются слезы. Жмурюсь изо всех сил. Я очень тоскую по мужу. Но вот странно — никогда не вижу его во сне.
Думала, что и ночью маяться буду, но нет… Просто спокойная темнота или всякая всячина, не имеющая к реальности никакого отношения. Чаще всего мне снится берег речки и ольха, склонившаяся к самой воде.
Я любила лежать на ветках и смотреть, как подо мной лениво течет вода. Было так хорошо, спокойно и…
— Опять нос обгорит.
От неожиданности я шарахаюсь в сторону.
— Ястребовский! — шиплю, отчаянно желая протереть глаза в надежде, что мужчина исчезнет.
Но нет — Демьян все так же стоит рядом, засунув руки в карманы светлых джинс. Обыкновенная серая футболка обрисовывает манящие рельефы, бицепсы — как тугие мячики, но меня больше не впечатлить такими глупостями. Пусть слюной исходят наивные дурочки, я свою прививку уже получила. На всю жизнь иммунитет.
— Знаю, что вы не рады меня видеть, Елена Николаевна, — хмыкает и без приглашения усаживается рядом.
Тихонько выдыхаю. Не рада, конечно, но говорить буду о другом.
— Хорошо, что мы встретились — отдам деньги за квартиру.
Демьян реагирует на мой выпад совершенно неожиданно:
— Как хочешь. Номер карточки я скину смс.
Я озадачено поджимаю губы. Внутри все подзуживает выдать какую-нибудь гадость, но как это будет выглядеть? Детский сад на выгуле.
— Договорились, — усмехаюсь непослушными губами и отворачиваюсь. — У тебя, наверное, дела?
Ну право слово, я же ему не навязываюсь. Не бегаю хвостиком, как однажды, не названиваю, пользуясь любым предлогом… Тогда почему Демьяна стало подозрительно много в моей жизни?
Будто подслушав мои мысли, Ястребовский вздыхает:
— Я посижу немного и пойду.
— Что, совсем никуда не торопишься?
— Тороплюсь. Просто Оболенский вознамерился приехать лично. По его мнению, я недостаточно лезу к тебе в глаза. Хочешь общаться с ним лично?
От растерянности не нахожусь, что сказать. Оболенский мне неприятен до крайности. Но какого черта Ястребовский вдруг вознамерился отрастить крылья и заделаться в ангелы-хранители?
Демьян поворачивается ко мне. И вид у него какой-то… опустошённый. Словно ему действительно все равно, уйти или остаться.
— …Послушай, Ал… Елена. Япрекраснознаю, как сильно ты хочешь, чтобы я сдох под ближайшим кустом.
— Я не…
Но меня прерывают небрежным взмахом руки.
— Хочешь. Просто воспитание не позволяет высказаться. А вот я могу и сто раз повторить, что действительно сожалею. Что должен был хорошо подумать, прежде чем давать повод. Но это ничего не исправит, верно?
Смотрит так, что меня в дрожь бросает. О, как бы я хотела, чтобы Ястребовский начал оправдываться! Но он не пытается. И от этого вдвойне тошно.
— По-моему, до недавнего времени тебе было плевать на прошлое.
Хоть в этом есть и моя вина, а именно — отсутствие самоуважения. Не должна девушка быть на все готовой. Особенно когда тебя отталкивали. Но тогда во мне говорили чувства, а не мозги.
А Демьян вздыхает, глубоко и шумно. Майка на груди натягивается, обрисовывая широкую грудную клетку.
— Люди меняются, Елена Николаевна. Давай, пошли меня к черту и попробуй отделаться от Оболенского сама. Возможно, у тебя получится. Или он сорвет контракт бесконечными проверками…
— Так это он! Завтра проверка должна быть!
— Скорее всего. Видишь ли, он слишком принципиальный старый ублюдок.
Морщусь, словно от зубной боли.
— Как же ты так о любимом тесте.
Но Ястребовский только фыркает:
— Как есть. Со временем, думаю, он отстанет. Только если поймет, что ты не прогнешься. Сумеешь надавить, подключить связи…
Сглатываю тяжелый комок. Нет у меня никаких связей. Не умею я бизнес-леди из себя корчить! Ястребовский понимающе кивает. Голубые глаза кажутся темными, почти синими, никак не разобрать, что там прячется.
— Мое присутствие — это не гарант того, что Оболенский отступится. Но можно будет схитрить, пойти с ним на компромисс… Не знаю, еще не придумал. Но, если ты согласишься, решим это вместе.
Вместе! Хочется сыронизировать, но сил нет. Чувствую себя как сдувшийся шарик.
И все же прояснить ситуацию я обязана. Как бы ни было тяжело.
— Скажи Демьян, только честно… Зачем тебе все это? Про совесть не ври.
Демьян хмурится. Между широких бровей резче обозначается складка, губы поджаты. На мгновение кажется, что он промолчит или уйдет, но нет Ястребовский не собирается сдаваться.
— Можешь считать это чем угодно, Елена…
Имя звучит чужеродно. Но я молчу. Самое разумное — соблюдать дистанцию. Нам с Ястребовским больше не по пути.
— … Но ты всегда помогала мне. В детстве. Помнишь, как йод из дома таскала? И щенков прятала…
Скулы опаляет мучительным жаром. Думала, Ястребовский об этом забыл.
— Я была маленькой и глупой, — отворачиваюсь, усиленно разглядывая ровные дорожки сквера.
— Не глупой, а доброй. Хоть я этого не заслуживал. Но теперь помощь нужна тебе. Проект скоро сдавать. А Оболенский хуже питбуля. Я не настаиваю, правда. Решай сама. Только подумай, что для тебя важнее.
В самое больное попал! Часть меня требует спровадить Ястребовского пинками, а в логика твердит о том, что помощь лишней не бывает.
— Не боишься родственного гнева? — язвлю, но уже без былого запала.
Ястребовский только головой качает.
— Насчет этого не беспокойся. Оболенский мне ничего не сделает.
Ругаю себя, но от вопроса удержаться не могу.
— А о жене ты подумал? Как это будет выглядеть?
Демьян смотрит на меня устало. Кажется, о своей супруге он точно не заботится, и от этого что-то неправильное во мне радостно потирает лапки: не все так хорошо у Ястребовского на личном фронте.
— На нее тем более плевать, — жмет плечами Демьян. — В общем, свое предложение я озвучил. Решать тебе. До свидания, Елена Николаевна.
И мужчина уходит.
А я остаюсь один на один с головной болью и ворохом мыслей. Но, кажется, уже знаю, что буду делать.
***
Демьян
— Акт вышлем по почте, постарайтесь к этому времени исправить все замечания.
— Исправим, — лаконично отзывается Алена.
А губы белые, словно мел, да еще и обкусаны. Нервничает. Хочется сказать что-нибудь ободряющее, но я молчу.
«Поймите правильно, Демьян Викторович, в одну и ту же реку дважды не войти. Все мои советы — исключительно для установления между вами безболезненного общения. А вот что делать дальше — это решать Елене Николаевне. Поэтому не стоит давить, если не хотите добиться обратного эффекта».
Немец каждый раз повторял, что мне необходимо дать Алене свободу. И в то же время оставаться на виду, чтобы обозначить свое присутствие.
Я старался, как мог. Хотя в иное время очень хотел перехватить Алену за плечи и как следует встряхнуть.
Девочка решила поиграть в двужильную и старалась тянуть все сама. Только вначале перед комиссией оробела. Но тут я попытался отвлечь внимание на себя.
Вроде бы получилось.
Во всяком случае, даже Витко примолк, позволяя мне вести разговор.
Объект я изучил хорошо, да и вообще привык к подобным преферансам — важные дяди и тети в костюмах давно не впечатляли.
Наконец, делегация удаляется из кабинета.
За ними семенит Витко с предложениями «чай, кофе, потанцуем». Аленка же без сил откидывается на кресло и прикрывает глаза.
— Ужасно, — шепчет едва слышно.
Отчаянно хочется накрыть рукой узкую девичью ладонь, но я не двигаюсь. И молчу. А взгляд так и липнет к девушке. В темно-вишневой юбочке и белой блузке она смотрится потрясающе. Очень идет Алене такой цвет. Прямо с ума сойти…
В паху моментально тяжелеет. Я мысленно чертыхаюсь, пытаясь обуздать взбесившееся вдруг либидо.
Закатай губу, Демьян. Свой шанс ты прощелкал, что теперь рассчитывай в лучшем случае на роль друга. И то, если очень повезет. От этой мысли настроение стремительно портится. Я не знаю, что чувствую. Или мне просто страшно разбираться в том клубке эмоций, что медленно зреет под ребрами.
Надо бы уйти, но Аленка пригвождает к месту тихим:
— Спасибо…
Растерянно кашляю. Не ожидал. Но приятно. Хотя… может, она из вежливости. Нет, наверняка.
— … Они еще придут, как думаешь? — добавляет едва ли не шепотом.
С удовольствием бы сказал, что нет. Но вместо этого утвердительно киваю.
— Придут. Лучше попроси Витко подготовить документы на какой-нибудь бросовый объект. Можно будет попробовать преподнести его Оболенскому под видом грандиозной стройки.
— Как у тебя все просто, — бормочет Аленка, а сама смотрит на фото, которое до сих пор стоит на столе.
Я знаю, что там изображено. Покойный Бесстужев обнимает Аленку и оба улыбаются. На грудь как будто каменная плита рухнула. Стискиваю зубы и намереваюсь уйти, но по кабинету разливается знакомая мелодия. Gans and Roses… Алена почему-то смущается и спешит поднять трубку.
— Елена, здравствуй, — звучит из динамика женский голос. — УЗИ перенесли на сегодня. А ты ведь ребёночка посмотреть хотела…
Аленка бледнеет, краснеет и торопливо жмет на кнопки, пытаясь сделать звук тише. Ясно… Случайно громкоговоритель поставила.
Наконец, Алена справляется. И тут же смотрит на меня с вызовом, а в серых глазах мелькает страх и настороженность.
Молчу.
Хотя прекрасно понимаю, куда она едет. И вот странно, никакого негатива не испытываю. Другие мужики рядом с девушкой подбешивают, а мысли о ребенке от Бесстужева — нет.
Я даже задумался, пытаясь объяснить настолько противоречивые эмоции.
— Мне нужно отлучится, — подает голос Аленка и встает из-за стола.
Я на секунду подвисаю. Юбка слегка задралась и в разрезе показался краешек чулок. Че-е-ерт… Алена и чулки… Нет, Демьян. Нельзя думать. Ты тут никто и звать тебя никак.
Аленка тихонько охает и одергивает юбку.
— Еще раз спасибо за помощь, дальше я сама, — бормочет, прямым текстом намекая мне испариться.
Язык чешется возразить, а еще лучше — расспросить насчет УЗИ, но я разрешаю себе лишь короткое:
— До встречи.
У меня тоже дела. Немец ждет на очередной сеанс и, честно говоря, я его заранее боюсь.
Вспоминать о прошлом оказалось не только больно, но и стыдно. Когда рассматриваешь свое детское поведение со стороны, иногда хочется зарыться головой в песок и убеждать себя, чтонастолькоглупо вести себя невозможно.
Ничего, скоро все обещанные сеансы закончатся. И я на пушечный выстрел не подойду ко всяким там психологам.