- Значит, вместе едете? - улыбнулась Марица, смахивая слезу.
- Нет, она едет в другую сторону.
- Вы расстаетесь?
- Да. Нельзя всем быть в одном месте.
- Поезжай, сынок, и возвращайся здоровым.
Марица прочла молитву. Потом неожиданно сказала:
- А Зора - хорошая девушка. Умница... Как ее покойная мать... Девушка эта достойна тебя. Сынок, я стара и больна. Может быть, не удастся вас увидеть, - голос ее задрожал. - Так ты помни, сынок: я хочу, чтобы ты дружил с Зорой. Не обижай ее. Это мой тебе завет. Может быть.
Зора... Сила любил ее с каждым днем все сильнее. Вспоминая Зору, он чувствовал такой прилив сил, что все на свете казалось ему нипочем.
- Мама, мы давно дружим. Я... - он хотел было сказать, что любит девушку, да постеснялся. - Я не обижу ее, не беспокойся. Мы вернемся к тебе все вместе - Анатолий, Зора и я.
- Дай бог! Дай бог, дорогой!
- Береги себя, мама. Мой товарищ Васко - ты его знаешь - будет тебя навещать. Вот, возьми себе на расходы. - Сила положил перед матерью три тысячи лир. Вчера, когда он сдавал деньги, собранные в пользу партизанской организации во время представлений, Павло возвратил ему эти три тысячи лир, чтобы он оставил их матери.
Сила обнял и поцеловал Марицу. Уже отойдя сравнительно далеко, он не удержался и оглянулся.
Мать все еще стояла у ворот. Она махнула ему рукой, и он зашагал навстречу своей новой судьбе.
АМОРЕ
Анита любила свой поселок. Сказать по правде, Святой Якоб - это даже не поселок, а целый город. В нем были заводы и фабрики, хорошие улицы и площади. А кругом - горы, солнце, лес... Казалось, рай. Но отец Аниты, горняк, не раз с горечью говорил о том, что жить трудно и что ни на что на свете у него глаза не глядят. А ведь он любил свой край! Серебряные рудники Идриа, говорил он, занимают одно из первых мест в Европе, а жители едва ли не самые бедные на всем свете. Богатство края - хлеб, серебро, рыба - все в руках богачей.
Аниту поначалу удивляли его слова. Многое в них было неясно ей, но позднее она стала все понимать. Чего проще: старый горняк добывал горы серебра, но не мог купить дочери даже серебряный медальон!
Позднее особым смыслом наполнилась для нее народная песня:
Лепа наша домовина,
Нема круха, нема вина!*.
______________
* Прекрасна наша родина, да нет у нас ни хлеба, ни вина (словенск).
С первых же дней войны горе свалилось на семью Аниты. Сначала фашисты расстреляли отца - за то, что он скрывал в своем доме коммуниста... Потом арестовали и выслали неизвестно куда всех трех братьев. Не выдержав таких испытаний, умерла мать. И даже после этого осиротевшей Аните фашисты не давали покоя. Несмотря на потрясения, пережитые ею, природная живость сквозила в ее движениях, жестах и особенно в глазах - синих, чистых, глубоких, как небо. Алые губы придавали особую прелесть ее лицу, смелые брови делали его еще более выразительным; от природы у нее была величавая походка.
Повзрослев, Анита стала красавицей. Только не ко времени расцвела девушка. Всюду - враги, и красота теперь была настоящим несчастьем. Подруги советовали Аните: увидишь фашиста, придай лицу как можно больше суровости, закрывайся. И Анита, чтобы казаться некрасивой, носила тряпье, сутулилась, как старушка. Но разве не правда, что уродство скрыть можно, а красоту никогда? Стройная девушка не могла сойти за горбунью, и, приглядевшись к ней, один фашистский офицер прямо сказал: "Если подружишься со мной, никто больше не будет тебя беспокоить". Анита, кипя от негодования, но внешне спокойная, ответила уклончиво. Ведь будет хуже, если грубо оттолкнуть. Она надеялась как-нибудь выпутаться из создавшегося положения, и было очень важно выиграть время.
Да, действительно, все, кроме этого непрошеного кавалера, оставили ее в покое, но от него не было спасения. Он следил за каждым ее шагом, настойчиво и методично добивался сближения, оказывая ей всяческое внимание.
Разговаривая с ним, Анита опускала глаза, и он не видел, какой гнев загорался в них.
Как-то вечером он пожаловал к ней домой. Анита не только не высказала недовольства, но даже предложила ему поужинать. Офицер так обрадовался, что решил, будто девушка сдалась, и налег на еду и вино. Все чаще, перестав жевать, бросал он на Аниту похотливые взгляды. Вино оказалось крепкое, он быстро захмелел и не заметил, когда Анита подошла к нему сзади, держа в руках топор...
Не взглянув на убитого фашиста, она ушла из дому, чтобы больше туда не возвращаться.
Через несколько недель земляки узнали, что она пробралась к партизанам.
В партизанском отряде Анита стала медсестрой. Здесь и свела ее военная судьба с Асланом. Очень просто они познакомились. Увидев как-то около медпункта высокого черноволосого человека, она спросила:
- Что вы ищете?
- До ве Виа аморе?*- дерзко, глядя ей в лицо, сказал он.
______________
* До ве Виа аморе? - Где Улица любви? - Обычный вопрос желающих познакомиться с девушкой (ит.).
Анита невольно улыбнулась: такая смелость со стороны человека, только что появившегося в партизанском отряде, удивила ее и вместе с тем, что греха таить, понравилась ей.
- Это и есть Улица любви, а Дом любви - здесь, - ответила она в тон ему, показывая на палатку медпункта. Не выдержав, она засмеялась. - Однако редко кто сюда идет по своей воле.
- А я очень рад... Меня направили сюда на прививку... Вы будете колоть? Хорошо!
- А чего хорошего?
- Как чего? Если вы... Да от вас я все стерплю... Тем более что вы похожи на одну девушку... А может быть, это вы и есть?..
- О какой девушке вы говорите?
- Я видел ее лишь один раз. Когда был в лагере... Я слышал часто... Она так пела "Маму"! Когда я слышу эту песню, всегда ее вспоминаю.
- Значит, вы влюблены в эту девушку?
- Немного. Прошу вас, признайтесь, не вы ли это были?
Анита отрицательно покачала головой.
- У нее были такие же волосы, как у вас...
- В нашем городе у половины девушек русые волосы.
- Тогда спойте "Маму", и я узнаю, кто пел тогда, - шутливо настаивал Аслан.
- А вы забавны, - засмеялась Анита.
- Если так, давайте знакомиться. Аслан.
- Анита.