Парижская «Монд» отмечала: «Теперь, когда прошло больше недели с момента вторжения китайских войск на вьетнамскую территорию, создается впечатление, что события развертываются совсем не так, как предусматривалось планами китайского генштаба… Вопрос в данный момент стоит следующим образом: не требуют ли сейчас те, кто не проявил энтузиазма по поводу этой аваптюры, отчета у ее инициаторов, поскольку успех ее по меньшей мере запаздывает?»
Не к тем ли дням относится сцена, происшедшая между Дэп Сяопином и Сюй Шию, когда командующий силами вторжения, как свидетельствует пресса, во время ожесточенного спора с Дэном выхватил из кобуры пистолет? Вполне вероятно, пбо заместитель премьера Госсовета КНР имел все основания резко упрекать 74-летнего генерала, прозванного за необузданный взрывной характер в годы великого похода «стальным клинком»: ведь войска Сюя продвигались по вьетнамской территории черепашьим шагом. И какой ценой! «Человеческое море» — атаки в десять, тринадцать волн — превращалось в «море крови» китайских солдат. (Позже, в 1980 году, укрепившись у власти в Пекине в своем соперничестве с Хуа Гофэном, Дэн скажет Сюю в ответ на его притязания заполучить должность начальника генерального штаба НОАК: «Вы несколько стары для этого, не так ли?» Такова будет расплата за неудачи. На этот пост назначат Ян Дэчжи, чьи войска прошли дальше в глубину СРВ.) Китайских командиров за неудачи ожидала не дисциплинарная, а политическая расправа, репрессии. Об этом мы узнали, правда, позже, получив возможность поговорить с пленными.
Это произошло близ городка Нганшон, в трех-четырех километрах от зоны боевых действий в напряженные дни битвы за город Каобанг, административный центр одноименной провинции. Городок получил название по имени небольшой горной гряды Нганшон, начинающейся в этих местах.
В направлении каобаиского фронта из Ханоя мы ездили по шоссе номер 3. Конец февраля на этом участке сражений выдался особенно тяжелым для вьетнамцев. Резко похолодало, непрерывно шли дожди. Улочки Нганшона, террасами, отвоеванными у известняка, притулившиеся к огромной двугорбой скале, переполняли таборы беженцев, стоявшие неподвижно под пронизывающими ветрами и ливнями. До фронта было еще не близко, а война уже представала в своем страшном облике: картина страданий людей, лишившихся крова, потерявших близких и родных, видевших смерть и пожарища, сбившихся в ожидании автомашин под рогожными тентами, сжимала сердце. В едва брезжащем рассвете метались языки пламени над кострами, которые пытались загасить ветер и дождь.
Военный регулировщик с красной нарукавной повязкой решительно направил наш УАЗ через неглубокую речку, пересекающую Нгашнон, вброд, минуя забитый военной тех-' никой мост, к небольшому кирпичному зданию. Холодная, сырая, запущенная двухъярусная казарма, в которой некогда стоял французский иностранный легион, стала нашим пристанищем на два дня.
Перед этим пришлось ехать из Ханоя почти целую ночь, и мы сразу же заснули на пахнувших застарелой прелью циновках, брошенных поверх деревянных топчанов.
Разбудил нас грохот винтов вертолета. Машина зависла чуть поодаль, на выезде из города. В окно хорошо было видно, как повсюду вокруг хижин и глинобитных домишек скапливаются люди с карабинами и автоматами. Прислуга 130-миллиметрового орудия, которое тягач подтащил к нашей казарме, и двое бойцов у 16-ствольной ракетной установки сооружали маскировку из бамбуковых веток. Не узнал я и нашего УАЗа. Водитель и бойцы сопровождения оплели машину срезанными побегами какого-то кустарника. Разведрилось. В кюветах беженцы сушили свои тенты.
Умывшись наспех из речки, едем в сопровождении капитана Нонг Ван Ха горной дорогой в сторону Каобанга. Мотор завывает на подъеме, из-под колес сыплются камешки в разверзающуюся слева пропасть. У пещеры с прикрытым камуфляжной сеткой входом останавливаемся. Заходим. Здесь допрашивают пленного.
Водитель Лю Фи из третьего батальона танкового полка 42-го армейского корпуса НОАК захвачен в ходе уличных боев в предместьях Каобанга. Пленного поймали в лесу вместе со стрелком его же экипажа. Коротко стриженный, коренастый. Лю Фи 23 года, в армии пять с лишним лет. В наступлении на город вел головную машину, в которой кроме пего находились еще четверо.
— Мы нарвались на зенитки, когда входили в город со стороны уезда Тхатьан, северо-западнее Донгданга. Перед нами была поставлена задача взять Каобанг в клещи… Вьетнамцы опустили стволы орудий и ударили по нашим тапкам прямой наводкой, — говорит он на кантонском наречии.
— Откуда вы родом?
— Из Гуандуна…
— Когда вы должны были, по расчетам вашего командования, захватить Каобанг?
— В нашем батальоне 31 танк. Каждый экипаж получил продовольствие на четыре дня. На этот же срок готовились боезапас и горючее…
В его полевой сумке нашли инструкцию по обращению с пленными. «Не убивать, не избивать», — говорилось в пей, хотя делалось и то, и другое. Характерный пример лицемерия! Здесь же было наставление по ремонту и обслуживанию военной техники, инструкция по обращению с мотором, мелкие деньги. Лю сдал свой пистолет «смит-и-вессон» помер К598710.
Перед началом боевых действий командир прокричал им перед строем: «Разожгите вашу злобу, крепче держите оружие, обрушивайтесь на врага всей силой, чтобы смести его с лица земли!»
Ни через четыре дня, ни через неделю китайским танкам так и не удалось прорвать оборону на каобангском направлении, хотя сам город агрессору удалось захватить. Из дальнейшей «беседы» с полуоглушенным, растерянным Лю Фи складывалось впечатление огромной неразберихи и медлительности в управлении китайскими войсками. Фи жаловался на боли в голове, рези в глазном яблоке, усталость в мышцах и общую слабость, охватившие его еще на марше в направлении Каобанга. У танкистов-механиков эти признаки свидетельствуют о крайнем переутомлении. В таких случаях водителя дублирует командир танка. А тот, как говорил Лю Фи, не мог этого сделать, поскольку не умел достаточно хорошо водить машину в сложной горной местности. Свои войска китайское командование измотало еще до того, как ввело их в действие.
Еще раз подтвердилось старое военное правило: армии, разбитые на поле сражения, начинают терпеть поражение задолго до начала боя.
В один из первых дней войны, под вечер мы возвращались в Нганшоп. На главной нганшонской улице, она же — шоссе номер 3, начали строиться повзводно вооруженные горняки, крестьяне, охотники. Водители армейских грузовиков, повинуясь жестам регулировщиков, съезжали к броду, в объезд разраставшейся колонны. Ополченцы, как и их соседи из Лангшона и Хатуена, готовились выступить для нанесения контрудара по врагу.
Комиссар каобангского ополчения, лейтенант-полковник Ле Кань, ветеран боев с американцами в южных провинциях, в частности под Куангчи в 1968 году, рассказывал о действиях своих частей. За неполные десять суток боев ополченцы и региональные вооруженные силы вывели из строя около 10 тысяч солдат и командиров китайской армии, сожгли и подбили 134 танка, взяли много пленных. За боевые заслуги уже вручены 32 ордена особо отличившимся бойцам 37-й, 51-й и 67-й каобангских дивизий. Орденами награждены общины Куангхоа, Хоаан, Нгоккхе, Диньфонг. Среди героев представители всех одиннадцати национальностей, живущих в провинции, — вьетнамцы, тхаи, нунги, мео.
— Бои идут чрезвычайно суровые, — говорил Ле Кань. — Враг особенно широко применяет на нашем направлении тактику «человеческого моря». Они гонят своих людей на мины, на пулеметы… На перевале Кхаутья наши бойцы отражают беспрерывные атаки целой дивизии. Устает металл у оружия. Китайцы потеряли здесь приблизительно 4 тысячи человек.
Удивительные истории слышал я от участников обороны в Каобанге, побывав у них вместе с Ле Канем.
55-летний Кон Ван Хак, охотник, в первом же бою уложил из однозарядной старинной винтовки трех врагов. Ополченец Вы Тан Тхай с сыном Хыонгом встретили китайских солдат огнем возле собственного дома, находившегося в сотне метров от границы. Вражеский дозор отступил, оставив убитых.
На переезде с одной позиции на другую зашел как-то разговор о минувшей войне в южных провинциях Вьетнама против американцев и марионеток. Ле Каню, говорившему по-английски, приходилось знакомиться с западной литературой по этому вопросу. Вспомнил он, в частности, книгу Гендерсена, участника боевых операций на вьетнамской земле, под названием «Почему сражался Вьетконг?». Офицер, бывший противником Ле Каня, вышедший в отставку в таком же звании — подполковника, сообщал в своей работе, что в период сосредоточения Пентагоном максимальных сил во Вьетнаме там находилось около 40 процентов американских боевых дивизий, половина тактической авиации и треть военно-морских сил. Ле Кань процитировал из своей записной книжки: «Вьетконг и северовьетнамская армия сумели выдержать самую непрерывную и интенсивную огневую мощь, какая когда-либо была направлена против какой-либо армии». Так что же, сказал он, Пекин окажется сильнее Вашингтона?
Разговор этот происходил в тяжелый момент, когда мы узнали о захвате города Као-банга китайцами. Вьетнамские солдаты оставили его по приказу командования, которое предпочитало выводить из-под массированных ударов свои силы, как бы пропуская противника, чтобы возобновить контратаки на его флангах.
Последний боец батальона, прикрывавшего организованный отход региональных сил и эвакуацию мирного населения, ушел из Као-банга, согласно приказу, 25 февраля. Им был 29-летний коммунист старшина Хоанг Ван Тхань. В пятнистом комбинезоне, матерчатом шлеме, обвешанный гранатами, он напряженно прислушивался к звукам боя, приближавшегося с северной стороны от уже взорванного его бойцами моста над пропастью возле перевала Таихосин. Там складывалась новая линия фронта, а пока приходилось отбивать попытки китайских командос из бывших хуацяо навести «обезьяний мост» — временную переправу из подручных средств — и зацепиться на противоположной стороне пропасти. Тхань наблюдал, как его бойцы в такой же маскировочной форме уходили по узкой тропке за бамбуковые кусты, покрывавшие холмы.
— Каобанг, — рассказывал он мне, — перед нашим уходом оттуда оказался в окружении превосходящих сил противника. Мы дали китайцам втянуться в город… Командование сообщило, что только за три дня боев на улицах враг потерял 1140 убитыми и ранеными…
Старшина ушел вскоре за своими бойцами. Я попросил Ле Каня рассказать об этом интересном человеке.
Как известно, в течение всех тридцати дней боев на границе с вьетнамской стороны сражались в основном ополченцы и региональные вооруженные силы провинций. Регулярные части, возможно, и ввели бы в действие, если бы враг прорвался дальше, чем это ему удалось, — максимально китайские части продвинулись на 43 километра. Возможно, активно вмешалась бы и штурмовая авиация, чьи наблюдатели внимательно следили за ходом танковых атак китайцев. Но ничего этого не потребовалось, хотя все же часть кадровых подразделений и вступила в дело, как случилось в Каобанге. Старшина Тхань со своими бойцами прибыл к северной границе из южных провинций. Опытный ветеран воевал с 1972 года в Бьен-хоа в партизанском отряде, участвовал в наступлении на Сайгон в апреле 1975-го, гонялся по каналам, протокам и заросшим тростником плавням девяти рукавов дельты Меконга за скрывавшимися там бандитами. В партию вступил накануне общего наступления, завершившегося крахом марионеточного режима. Служил Тхань в армии в частях, которые принято называть частями специального назначения. Выучка и опыт, приобретенные на юге, пригодились теперь на севере. Группе Тханя, состоявшей из натренированных для ближнего стремительного боя солдат, выносливых и крепких, виртуозно владеющих огнестрельным и холодным оружием, поручались операции по прикрытию последних подразделений ополченцев, отходивших на новые позиции или для маневра.
Тхань подарил мне китайский солдатский кинжал и пластмассовую флейточку, которой командиры противника подавали сигналы и команды подчиненным. То и другое он снял с захваченного вражеского штабиста в последнем ночном бою в Каобанге. Затаившиеся среди развалин, груд щебня, в кустах, погребах, под капотами моторов подбитых грузовиков бойцы группы Тханя вышли из прикрытий в назначенный час и вступили в рукопашный бой в кромешной тьме улиц покинутого населением города.
Впрочем, и солдаты региональных войск воевали отлично. Вспоминается артиллерист, боец второго класса Фам Туан из полка 675, родом из провинции Хабак. С гранатами и автоматом 19-летний парень бесстрашно ходил в разведку, проникая глубоко во вражеский тыл. По его кронам пушки не раз успешно накрывали скопления вражеских танков, батареи, склады боеприпасов.
Ночью в Нгапшоне под шелест нудной мороси мы слушали радио. Интересовались откликами на военные действия. «Голос Америки» сообщал, что Китай предлагает Вьетнаму провести переговоры для урегулирования всех нерешенных вопросов. Новостью это не было. Пекин и раньше говорил о «готовности проявить добрую волю», а пока что китайские войска продолжали массированное наступление. Заявление Дэн Сяопина о том, что Китай не торопится с разрешением вопросов своих отношений с Вьетнамом и может подождать еще с этим десять, а то и сто лет, сделанное в октябре 1978 года, судя по всему, оставалось в силе. В Вашингтоне явно стремились как-то обелить новых друзей, принявших эстафету агрессии против Вьетнама. Ханойское радио передавало, что представитель СРВ в ООН Ха Ван Лау выступил с резким разоблачением попыток отдельных делегатов в Генеральной Ассамблее ООН оправдать действия китайских руководителей, связав агрессию против Вьетнама с недавними событиями в Кампучии.
Утром 28 февраля принесли общую сводку хода военных действий, фотографии. Судя по ним, город Лангшон уже лежал в развалинах. Воронки от снарядов изуродовали центральные улицы, столь памятные по поездкам в этот город. Над руинами стлался дым пожарищ.
Крайняя жестокость все явственнее проявлялась в действиях китайцев на захваченных территориях. В деревне Толап оккупанты оставили после себя голую, выжженную землю. В наспех вырытых ямах под поваленными деревьями лежали трупы заколотых штыками людей, обугленные останки уничтоженных из огнеметов. В общине Тониен не успевших эвакуироваться стариков, детей и женщин, а также раненых ополченцев китайцы сбросили в траншею и расстреляли, молодежь угнали на свою территорию.
Несколько дней спустя я записал рассказ одного из угнанных — Ау Вьет Фана из провинции Лангшон, чудом вырвавшегося из китайского плена. Вот он, почти дословно:
«Ночью 16 февраля я, как обычно, дежурил в общинном медпункте. На рассвете 17-го вдруг услышал непрерывные разрывы артиллерийских снарядов. Дома вокруг горели. Я побежал домой, по пути видел, как наши войска спешно занимают позиции. Захватив из дома самое необходимое, я отправился в тыл. На дороге меня перехватил китайский патруль. Они привязали меня к дереву, били прикладами. Их переводчик все время повторял: «Будешь жить, если скажешь, где вьетнамские части. Согласен?» Снова били, пока я не потерял сознание. Придя в себя, почувствовал, что не могу пошевелиться, — меня связали тонким шпагатом, который при малейшем движении резал кожу.
Два дня спустя меня пригнали в город Пинсян, бросили в тюрьму, где-то около пяти километров в стороне от него. Там находилось уже несколько десятков вьетнамцев, в основном женщин и детей. На них было страшно смотреть: исхудалые, ободранные, из-под лохмотьев виднелись ссадины, кровоподтеки, кровоточащие раны. Жалобно плакали голодные младенцы. Узнал там и своих односельчан — стариков-пенсионеров Нанг Вьет Рао, Ау Вьет Уонга, Нанг Ханг Зиня… Уонг, улучив момент, шепнул мне, что китайские полицейские будут меня бить, как и всех, что погибло много детей, в их числе годовалый сынишка Чьеу Ки Хунга и полуторагодовалая дочка Нанг Тхи Вет.
К тому времени я уже более двух дней ничего не ел. На следующие сутки меня перевели в другую камеру. Мы лежали вповалку на сыром цементном полу, без циновок и одеял, в рваной одежде.
Через два дня меня снова связали и привели к пещере близ селения Кеохан. Втолкнули туда. Я оказался возле груды трупов. Стоял невыносимый смрад. «Подыхай, — сказали солдаты, — если ты такой упрямый». Они собирались меня застрелить. К счастью, где-то совсем рядом появились наши ополченцы или разведчики. Воспользовавшись начавшимся боем, я кинулся в лес. В деревне нашел своих детей — дочку Льен и сына Шана. Плача, они рассказали, как китайские солдаты петлей накинули веревку на шею матери и тянули за оба конца, пока она не умерла…»
1 марта я передавал по телефону в «Правду»: «На отбитых у врага территориях провинции Хоангльеншон представители народных комитетов приступили к сбору показаний жертв и свидетелей военных преступлений маоистов. Так, на правом берегу реки Красной в общине Куангкием составлен соответствующий протокол, куда занесены факты разрушения нескольких сот крестьянских домов и убийств мирных жителей.
Служащая с кирпичного завода в Куангкием Чан Тхи Кук рассказывала:
— Ночью мы — я, муж и наши дети — прятались от артиллерийского огня в трапшее. На рассвете муж выглянул из укрытия и тут же был убит китайским солдатом. Затем в траншею посыпались гранаты. Когда ночью я выбралась из полузасыпанного окопа, переполненного убитыми и ранеными, то увидела трупы… Всех расстреляли китайцы».
Священный гнев против жестокого агрессора охватил весь Вьетнам. На заводах, фабриках, стройках развернулось массовое патриотическое движение под лозунгом «Работать на производстве десять часов и отдавать военной подготовке два часа ежедневно». В военные комитеты районов поступали тысячи заявлений с просьбой об отправке па фронт для защиты социалистического отечества.
4 марта Центральный Комитет Коммунистической партии Вьетнама обратился к бойцам и всем соотечественникам с призывом смести агрессоров с родной земли, надежно защитить границы отчизны. В Ханое в ответ на призыв тысячи людей приступили к строительству бомбоубежищ, рытью траншей и укреплений. Газета «Нян зан» вышла с передовой статьей «Вся страна бьет агрессора, весь народ — солдат!». А 5 марта в 22 часа во Вьетнаме была объявлена всеобщая мобилизация. Страна поднималась на решительный и мощный отпор зарвавшемуся агрессору.
Определяя масштабы общей мобилизации, Национальное собрание СРВ предусматривало охват ею большего, чем в период отражения американской агрессии, контингента населения. Призывались все мужчины от 16 до 45 лет и женщины — от 18 до 40. В городах и поселках шло формирование частей самообороны. Руководство предприятий, госхозов и кооперативов, административных учреждений и учебных заведений обязывалось обеспечить вооруженную охрану своих объектов. Война против пекинского агрессора становилась общенародной.
Передавая эти новости в Москву, я интересовался у редакции: как там, дома, воспринимают происходящее здесь, во Вьетнаме?
На Родине шли массовые митинги в поддержку СРВ, заводы выпускали продукцию для братской страны, в «Правду» поступали сотни писем — советские люди просили направить их сражаться на стороне правого дела героического народа. Из редакции требовали: «Больше материалов, обо всем». Мне в
Ханой звонили из «Коммуниста», «Нового времени», «Огонька», «Пионерской правды», даже из Софии: из редакции газеты «Работническо дело». Не оставалось времени на сон, но все эти просьбы нельзя было не удовлетворить.
Суровым предупреждением агрессору, сосредоточившему к тому времени пять дивизий и на границе с Лаосом, стало Заявление Советского правительства, осуждавшее действия Китая в отношении ЛНДР. «Лаосское правительство и весь народ нашей страны, — говорилось в статье, опубликованной вьентьянской газетой «Сиенг пасасон», — высоко ценят тот факт, что правительства СССР, СРВ и МНР выступили с заявлениями… Правительство ЛНДР, выражая признательность братским социалистическим странам и дружественным государствам мира за солидарность и мощную поддержку лаосского народа, призывает все социалистические страны, неприсоединившиеся государства и миролюбивые народы оказывать и в дальнейшем поддержку и помощь Лаосу в деле строительства и защиты страны».