Мне однажды вкололи счастье.
И вкололи большую дозу.
Только после рвало на части,
как при выходе из наркоза…
Автор цитаты не известен
В горле стоял ком боли и слёз. Почему я хотел плакать?
Хотелось пить. Однако так не хотелось тревожить маленького котёнка, который, тихо посапывая, спал на груди. Растянувшись на ней и обволакивая всю левую часть, маленький зверёк вызывал детское умиление.
В один момент, котёнок тихо прошептал:
— Зайчик, ты чего не слышишь меня?
— Нет, нет, слышу. Вот только можно мне сходить в наше местечко?
— Ну-у… иди, только захвати от туда бутылочку вина.
— Хорошо, зайчонок, — после моих слов, зверёнок перекатился на другой бок, стянув с меня одеяло. Меня всегда умиляли его тихие разговоры по ночам, такие бессмысленные, но такие непредсказуемые.
Поднявшись с кровати, я направился на кухню, абсолютно проигнорировав тот факт, что половой орган был виден. Я же в темноте. Тем более, кто так поздно вообще будет на кухне?
Лунный свет проникал через маленькое окошко, освещая мне проход. Вот только его загораживал силуэт человека. Подойдя ближе, я раслеповал, что это был Андрей.
Он стоял в одних трусах, со стаканом в руках и мечтательно смотрел куда-то вдаль.
— Чего не спишь? — опередил он меня.
— Захотел воды, — Андрей протянул мне наполовину пустой стакан.
— Я не пил. — Мне на эту информацию было всё равно.
— А ты почему не спишь? — отразил я, обожая так делать.
— Как-то тоскливо. Даже не верится, что ты стал выше, младшенький, — это прозвище…
— Это случилось случайно. Не беспокойся, — попытался успокоить его я, однако он так не считал. Я сделал глоток.
— Нет. Нельзя случайно обойти пару на семь мест и войти в финал.
— Но мне просто повез…
— Это не так. — чуть приподнял интонацию в голосе Андрей, однако сразу осёкся. — Поверь, я разбираюсь в этом лучше, чем ты, — в тот момент, как он это сказал, я выпил воду залпом.
— Считай, как считаешь, — почти неслышно прошептал я.
— Ладно, я пойду. На завтра мы наметили прогулку, раз продолжение через день. Ты с нами?
— Не знаю, — также тихо ответил я, — завтра. Давай всё завтра.
— Хорошо, только не смей кукситься. Спокойной. — Он развернулся и пошёл прочь. Но в вдруг остановился и в пол оборота добавил, — классные трусы и хуй.
Даже в темноте коридора чувствовалась его заигрывающая улыбка. Она, словно светилась на его лице, а в голове вертелись его давние слова: «Я тебе не пидор, чтобы сказать, что у кого-то хорошие размеры».
Было приятно слышать, что Андрюха, наконец, осознал свою ориентацию. Он долго не принимал её, «боролся» со своей промежностью, когда смотрел на полностью голого Кима. Ох… Кимыч, жалко, что ты сейчас не с нами. Тебе, наверное, там сейчас хорошо в окружении миловидных девочек и мальчиков.
Взор устремился в окно на высотки — свечки, свет фонарей, тихую реку и набережную. Стало тоскливо. И в этот момент моя импульсивность дала о себе знать.
Я отпрянул от окна, к которому, на своё удивление, уже успел прижаться лбом, оставив жирный след. Взял верхнюю одежду и ключи. И покинул эту тесную квартиру, наполненную уютом и теми, с кем хотелось быть.
Я вышел на балкон, находящийся на моём, двадцать третьем, этаже. Ветерок обжёг своей прохладой. Он касался каждой волосинки на ногах, так и не облачённых в джинсы. Да, я вышел полностью раздетый. Не вижу здесь никаких противоречий. Хотя нет, вижу, холодно.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы натянуть джинсы — дудочки; накинуть свитер и чёрную кепку с надписью «F*ck.» Эта кепка была мне очень дорога.
Я посмотрел на небо, усыпанное дюжинами белых точек и огромной луной. Её свет грел, обжигал кожу, но при этом был нежен. Вновь стало тоскливо, сердце сжалось. Я подошёл к перилам и, свесив голову, устремил взгляд вниз, на детскую площадку.
Она казалось пустынной, грустной, что мне захотелось заполнить её собой. Раствориться в её блеклых красках. Повисеть на качелях. Может даже скатиться с горки. Хотя нет, не получится, она слишком далеко.
Дыхание сбилось. Руки впились в перила. По лицу скатилась капля пота. «Адреналин подскочил. — пронеслась мысль. — Только не это».
В миг луна, что была для меня солнцем перестала существовать, ровно, как звёзды и фонари. Звуки слились в какофонию, все, кроме одного. Его голос шептал мне, нет, кричал полным голосом, который я ненавидел всем сердцем, каждой фиброй души: «Что б ты сдох! Кто тебя такого воспитал?! Гамадрила кусок!»
— А я говорил, что это всё танцы!
— Ну, что ты?! Этого просто невозможно! Как ты это не поймё…"
Боль пронзала тело. Хотелось кричать, но это было невозможно, ведь эта, чёртова паника, сдавила горло, не давая вздохнуть. Так длилось минуты три, хотя, казалось, будто они — вечность. Я вновь увидел мир, словно поднял веки. Но вот пульс не собирался понижаться.
Я сидел, прижавшись спиной к стене, буквально в метре от злополучного перила. Ноги не двигались, но вот руки ещё как. Они поднялись к моему лицу. Оказалось, что щёки мокрые. По ним текли горькие слёзы. Они обжигали лицо.
И вновь эта слабость: правая рука потянулась в карман к телефону. Экран загорелся, ослепляя своей яркостью. Я зашёл в контакты, стирая с лица последние слёзы.
(1) Любимка
(2) Братишка
(3) Диман
(4) Идиот
(5) Лучшая Партнёрша
(6) Максим Александрович
(7) Виталина
(8) Хуила
(9) Андрей …
(134) Долбоёб
(135) Я
Я занёс палец над контактом под номером три. Он был, наверное, самым болезненным для меня.
«Если что — звони. Я всегда на связи». — вспомнились мне слова. Они ударились эхом в голове, пытаясь вызвать воспоминания, однако, ничего.
Нет. Я не буду ему звонить. Нет! Всё кончено!..
Я поднялся на ноги и, словно пьяный, направился к лифту. Голова кружилась, отдавая ударами в виски. Разум, как обычно, стёр то, как я оказался на той самой детской площадке.
Пальцы коснулись железных прутьев, в ночи создающие своеобразный кокон. Он был резным: листочки, ягодки, цветочки, птички. Нет. Детская площадка не кокон, а клетка. Птичья клетка.
Птицы…
***
— Смотри! Там лебеди! — воскликнул восторженным голосом Дима. — Как романтично, они плавают вместе.
— А что в этом романтичного? — поинтересовался я.
— Ну как ты не понимаешь?! — он схватил меня за локоть, который отдал жгучей болью. Я выхватил руку. — Что случилось?
— Ничего.
— Слушай, если ты всё ещё по тому поводу, то прости меня, пожалуйста. Я не разобрался и вспылил. Но теперь с ним всё кончено. Честное пионерское. — он поднял руку ладонью ко мне в знак честности.
— Да не в этом дело.
— А в чём?
— Неважно. Слушай, хотел тебе сказать, что завтра перевожусь в другой клуб. Меньше получится видеться.
— Это же потрясающе! Ты, наконец, сбежишь от этой ебланки! — улыбка озарила его лицо. — Ну и ладно. Зато наши встречи теперь будут особенными.
— Тебе-то легко говорить… — тихо ответил я. Он схватил меня за стык кисти и предплечья так сильно, что суставы хрустнули.
— Так! Что случилось? — воскликнул он, заглядывая в глаза и немного встряхивая.
— Почему бы тебе просто не оставить меня в покое?
— Что?..
— Я не в том смысле, что я устал от тебя или что-нибудь ещё. А в том, что я не понимаю. То есть… — губы сжались в одну тонкую линию, а на глазах выступили слёзы. — Я тебя столькому подверг… Когда я думаю, что ты уйдёшь, вслед за всеми, ты возвращаешься, как ни в чём не бывало, — тихий всхлип пронзил пустоту в грудной клетке. Я уже не мог сдерживать слёзы, они просто полились из моих глаз.
— Э-эй… Ну что ты? — тихо сказал он и прижал к груди. — Это же ты должен был отвернуться от меня за то. Не плачь, пожалуйста.
Но я не мог. Слёзы, что так давно хранил я, вырывались. Всхлипы горечи пронзали лёгкие вновь и вновь. Ком в горле не давал сглотнуть.
Руки, выпущенные из оков, обхватили спину Димы, а он обнял меня в ответ. Лоб упирался в его ярёмную ямочку. Было так тепло, а оно приносило ещё большую боль.
— Спасибо, спасибо тебе за всё, — прошептал Дима возле самого уха.
***
Я вырвался из клетки. Казалось, что вот-вот, и я задохнусь от духоты на улице, а может от слёз, которые вновь полились из глаз. А ведь тогда всё произошло по моей вине.
В голове промелькнули события того рокового дня, когда Дима признался мне, что гей. Моему счастью не было придела, а потом эта радость разбилась о скалы, когда он сказал, что ему нравится один мальчик из параллели, и, что он ему уже признался в чувствах.
Через несколько часов они начали встречаться. А я так и остался бесплатным приложением, не владеющим граммом внимания Димочки. Он оставил меня за бортом своего судна — "Счастье". Прогулки до дома стали в одиночестве. Издевательства — обычным делом, драки тем более. Не было и дня, когда я не возвращался домой без синяка или новым следом от сигареты.
Но через месяц всё изменилось. Я застукал парня своего лучшего друга за разговором по телефону. Он говорил о Диме, как о гадком существе, который противен ему каждой клеточкой тела. Это произошло на втором этаже, возле актового зала. Здесь было безлюдно.
Я не выдержал и набросился на него с кулаками. Злость захлестнула меня. Я впервые ударил человека. Человека лучшего друга. Парня лучшего друга…
Слёзы катились по моим щекам и падали на тело обидчика. Кулаки болели, а губы всё шептали: «За что? Почему?» Через несколько минут избиений пришёл Дима. Он так возненавидел меня, так невзлюбил, что закричал, и со всей силы пнул меня под ребро. В тот момент я не почувствовал боли. Но потом, шальная пуля прилетела мне в сердце, когда я начал ощущать сильные удары по корпусу от Димочки. Моё солнышко — вопило изо всех сил — бил меня, кричал, что ненавидит и, что мне надо сдохнуть.
Тогда у меня была разбита бровь, сто и один синяк на теле, кровоподтёки. Повезло, то, что он тогда не "поцеловал" меня в руки, и они остались девственно чистыми.
Скрип качель вернул меня в настоящее. Она завывала в одиночестве и звала меня: «Садись, унесу в далёкий край, зовущийся "детством"». Я сел. И улетел…
***
— Слушайте, а никто не знает, что случилось между Владом и Димой? — слышались шёпоты по классу. Это была главная тема последних двух дней, которая, на самом деле, скатывалась к сплетням.
— Нет…
Дни превратились в ад. Дима отсел от меня на уроках, а тело болело до изнеможения. Не хотелось двигаться, что, в принципе, и происходило. Заглянувший братец быстро ушёл, не увидев меня с моим лучшим другом. Было такое ощущение, будто весь мир, который был у меня — рухнул, разлетелся на миллионы песчинок, при прикосновении к которым они разрезали кожу.
Как я ненавижу это всё!
Я же хотел как лучше! Почему он меня даже не выслушал?
На одном из уроков, я отпросился в уборную. Хотя, на самом деле, не собирался туда идти. Просто хотелось послоняться по школе. Не сказать, что учителям было всё равно, что я делаю, ведь всё равно буду знать тему. Так что один раз я отпросился в начале урока и вернулся только под конец.
И вот я, гуляя по пустым коридорам школы с сильной болью по всему телу. Она резала мышцы при каждом шаге. Это было противно и невыносимо.
Я гулял по второму этажу, заглядывая в каждый класс, что был с открытой дверью. В двести десятом занимались пятиклашки русским языком, а вот в двести шестом был урок химии у девятиклассников. В двести пятом гостила наша параллель, подойдя к двери, которой я встал так, чтобы учитель меня не видел, но вот класс — вполне.
Мой взгляд пробежался по рядам. Все так активно занимались математикой, что даже не замечали постороннего взгляда, исходящего из коридора. Я нашёл многих, кто смеялся или обсуждал меня в стенах школы, увидел всех, кто избивал меня. Но неожиданно, я почувствовал посторонний взгляд. Он прожигал мне спину. Обернувшись, я увидел Илью.
Он стоял буквально в метре от меня. Его взгляд был очень грустным, изучающим.
— Ты чего? — тихо спросил я. На этот вопрос он не ответил, пройдя мимо, и со всей силой ударил плечом. Боль вновь прокатилась по телу, напоминая о многочисленных синяках, так сильно, что я скривился, а по щекам прокатилась пара слезинок.
Илья обернулся, заметил, как я отреагировал, и бросил на меня свой сожалеюще-издевательский взгляд.
Я никогда не любил этот взгляд всем сердцем. Я никогда не понимал эмоций Ильи. Я никогда не понимал логики его действий. Почему он такой? Как же танцевальная солидарность?
И вновь он, почти зайдя в класс, останавливается, разворачивается и кидает свой новый взгляд. Но в этот раз он меня не раздражает. Он простой, печально-извиняющийся, кричащий слова: «Прости меня. Я не хотел». После чего сразу разворачивается и ступает в хорошо освещённый класс.
Это поразило меня до глубины души. Я никогда не видел такой взгляд. Обычно он издевающийся, злой, ненавидящий, изучающий. Но никак не извиняющийся. Да о чём, чёрт его подери, он думает?!
Я решил вернуться в класс, но сначала всё-таки зайти в уборную.
Открыв дверь, в нос ударил запах целлюлозы и спермы. Довольно часто парни из наших классов отпрашивались с уроков, чтобы передёрнуть быстренько, что я считал отвратительным и неприятным. Так много бактерий! Слишком много рисков подхватить что-нибудь.
Я шагнул внутрь и, пройдя по довольно короткому коридору, остановился у самого порога в основную часть, услышав, что тут кто-то есть. Он стоял тихо, словно, поджидая меня. Но я списал это на свою паранойю, хоть и предупреждающую, что не надо идти.
Её надо было послушать.
Шагнув в помещение с кабинками и писсуарами, меня толкнули к стене так сильно, что голова ударилась об дверной косяк, расположенный на стыке между коридором и самим туалетом. Спина отдалась страшной болью, голова начала кружиться, и весь мир поплыл перед глазами, именно из-за этого я не мог долго разглядеть, кто на меня напал.
Мои руки прижали к стене у меня над головой, а на уровне живота я почувствовал чью-то коленку. Если быть точнее, не на животе, а, примерно, на мочевом пузыре, совсем рядом с промежностью. Так мы простояли минуты три, за которые я почувствовал лёгкий запашок алкоголя.
Зрение восстановилось. Я увидел Диму. Он стоял с полностью красным лицом, тяжело дышал.
— Ди-и-им, — тихонько, почти шепча, протянул я. В ответ он сильнее сжал мои запястья. Видимо, когда он прижал меня, пуговицы, что находились на рукавах, оторвались; а сами рукава спустились до локтей: именно по этому ожоги и синяки показались из-под ткани. Дима посмотрел на мои руки, его глаза округлились.
— Что? — прозвучал вопрос одними губами. Его лицо было странно поражено увиденным. Будто он думал, что такого не может быть.
Дима, оторвав вторую руку от стены, начал расстёгивать мою рубашку, так рьяно, без смущения. Но когда закончил с этим, его взгляд стал ещё более ужасающим. «Почему я ничего не говорю?». — пронеслось в моей голове.
— Это не то, что ты подумал. Это я просто по лестнице кубарем скатился, — начал было тараторить я. Он отпустил мои руки, что уже свело от положения над головой.
— Дурак. — проговорил Дима тихо. Его лицо до сих пор было пунцовым, то ли от алкоголя, то ли от осознания того, что сделал.
Секунду промедлив, я вырвался из его тисков и побежал прочь из туалета, не обращая внимания на то, что рубашка расстёгнута нараспашку. Обида поднялась по горлу наверх, не давая дышать.
Остановившись возле двери, ведущей в наш класс, я полностью застегнулся, поправил причёску и отдышался. Отворив дверь, я вошёл в кабинет.