Примечание к части
Изображение под эту главу вы можете увидеть тут: https://drive.google.com/drive/folders/1x3vqahagKcWZ-g5TkYO1wq8nLbiyDur-
«Нет ничего хуже,
чем увидеть мразь в человеке,
которого ты считал
Л У Д Ш И М»
Автор цитаты не известен
Переодевшись, я направился в сторону зала. В последнее время стало сложнее переодеваться. Приходится уходить в туалет, в самую дальнюю кабинку, чтобы никто не увидел. Иногда я захожу в первую, касаюсь своих бёдер в том месте, в котором меня трогал Дима. Слёзы обычно начинали выступать из глаз. Но я всегда заставлял себя остановиться. Нельзя. Нельзя плакать, ни в коем случае.
Иначе я не буду сильным братом. Не стану тем, кто может защитить.
Выйдя из туалета, я поднялся на второй этаж, зашёл в просторный зал. Свет был приглушённый, жёлтый. Это добавляло некого вайба помещению, ведь посреди огромного зала возвышались две огромные мраморные колонны, а между ними висели хрустальные люстры. Свет от них ложился мягким светом на паркет, что также освещался через огромные окна, наполовину завешанные плотными шторами. Я обожал это место, это была настоящая отдушина в той серости, без Димы.
Играла музыка. Это определённо была самба — мой самый нелюбимый и один из самых сложных танцев. Не скажу, что только этот танец самый сложный. Нет. Они все невероятно сложные, быстрые и сложнокоординационные. Но они мне так нравится! Все десять! Ко мне подошёл тренер.
— Привет, рыжик, — сказав это, он улыбнулся. И протянул руку, она была просто огромной. Но я никогда не растеривался, пожимал. — Как поживаешь?
— Здравствуйте. Хорошо, спасибо, — ненавижу врать тренерам, но ничего не поделать. — У меня сегодня с вами?
— Нет, с Горн, — ответил он, обогнув и похлопав по плечу. — Ладно, удачи тебе на тренировке.
— Спасибо, — я криво улыбнулся.
— Да какого чёрта ты делаешь?! — крикнул тренер в дальнем конце зала. — Я же тебе сказала, что надо делать так! А ты делаешь как какая-то сарделька. Почему мысли не работают?! — орала она на весь зал так сильно, что заглушала музыку из магнитофона, рядом с которым стояло много кружек из-под кофе, так же там находилась россыпь дисков с музыкой.
Андрей и Арина закончили буквально через несколько минут после того крика, проходя рядом один из них сказал:
— Берегись, она злая.
— Спасибо, — прошептал я, и в зал зашла моя партнёрша. Эвелина. Ненавижу её. Она такая самонадеянная, аж до рвотного рефлекса милая.
— Привет, — с призрением сказала она. По крайней мере, мне так показалось.
— Ну чего вы там стоите?! — немного прикрикнул тренер. Она никогда так не делала в начале занятия. Я был её любимчиком. Кто её так разозлил? Я шагнул на паркет, ослеплённый радостью перед тренировкой. Единственной моей отдушиной.
Дима(19:52)
Свет из окон огромного зала ложился на плитку перед домом культуры. Мне так хотелось зайти в него. Но боль в сердце ломала рёбра. Помню. Я помню, как прижал его к стене, как бил. Я помню, как Влад сторонился меня, я буквально слышал те всхлипы в его душе, когда он смотрел на меня после драки. Было невыносимо.
«Одним глазком. Всего одним», — сказал я сам себе.
Поднявшись на второй этаж, я заглянул в зал. Он был там. Улыбается тренеру, который кричит на него. Идёт в дальний угол, делает пару шагов, пока вокруг него кружит эта женщина. Она направляет его бёдра, ломает ноги, пытаясь развернуть их, кричит:
— Да! Вот так, направь бедро по стопе! А какого чёрта ты его не скрутил?! — крик раздавался на весь зал, ведь никто больше не занимался, а музыка не играла.
Ещё один шаг. Хлопок. Рука прилетела по ляжке. Лицо Влада немного дрогнуло, на момент исказилось в гримасе боли, а потом снова стало нормальным, счастливым.
«Знаешь, на тренировке меня тренера любят. Я, можно сказать, их любимчик», — слова Влада вонзились в душу. — «На тренировках я чувствую себя очень свободным, не таким как дома. Это моя отдушина».
Я не могу смотреть на него. Я не могу слышать его больше. Не могу слушать эти крики его души. Эти всхлипы. Эту боль. Я виноват. Я.
Отвернувшись, я услышал ещё один хлопок, а потом заметил одежду. Всю чёрную, аккуратно сложенную. Сумка, набитая чем-то.
Я подошёл к его вещам. Открыл сумку. Там были кроссовки, майка, кепка и спортивные штаны. Он никогда бы не взял их в зал. Я вытащил их. Потом не глядя засунул руку в мешок. И почувствовал что-то. Это были упаковки от открытых пластырей. Их было очень много.
Я резко вырвал руку из пасти этого страшного существа. Казалось, будто эти упаковки — зубы, острые и опасные. Я вернулся к залу, заглянул внутрь. Он стоял там, слушал наставления и улыбался в этот раз уже лёгкой улыбкой. Она не была такой яркой, через неё я читал ту боль, которую причинили удары по ногам.
А потом вспомнил, куда бил его во время гнева. Я тщательно выбирал места, так, чтобы никто не увидел их из-под одежды. Так, чтобы никто не узнал. А он бил меня, хоть я и не ощущал этого, ведь был зол.
Посмотрев на свои руки, мне стало так противно с самого себя. Эти руки разрушили то, что мы с ним строили на протяжении многих лет. Они были в огромном количестве пластырей от ударов лучшего друга. Я напугал его до такой степени, что он даже не пытается подойти ко мне. А с чего бы Владу пытаться подойти? Я ему противен?
Эмоций было слишком много. Именно поэтому я вернул всё на свои места и сбежал по лестнице вниз. А потом к выходу.
На улице уже был поздний вечер, примерно восемь часов. Солнце скрылось за горизонтом. И единственным освещением на улице были лампы и свет из огромных окон. Холодный ветер обжигал лицо, пока я бежал от дворца культуры прочь, в лес, искусственно посаженный, но всё-таки лес. Я зашёл в него примерно метров на пять и вновь посмотрел на руки. Они показались мне мерзкими. Наполненными теми тихими всхлипами, которые издавал Влад во время драки.
Нет.
Он меня не бил.
Тогда почему я решил, что это была драка?
Это было избиение.
Я как Илья.
«Ты же знаешь, я всегда помогу. Только скажи».
«…я всегда помогу…»
«…помогу…»
Нет! Я сделаю только хуже. Намного.
Подойдя к ближайшему дереву, я со всей силы ударил по стволу. А потом ещё, и ещё, и ещё, и ещё… Я не останавливался даже когда почувствовал, что костяшки пальцев были разбиты.
От тренера прилетит.
Похуй.
Руки устали, забились. Я повернулся спиной к дереву и оперевшись, спустился вниз. Боль и слёзы сковали тело. Уперевшись лбом в колени, я пытался остановить слёзы, но было тщетно. Они продолжали литься у меня из глаз.
Я вспомнил как это происходило на самом деле:
Поднимаясь на второй этаж, к актовому залу, я услышал возню и тихие выкрики. «За что?! Почему?! Зачем?!»
Я ускорил шаг и вмиг оказался там. Замер. Влад сидел верхом на моём парне и бил того по лицу и телу. Эти удары были не очень сильные. Однако это были удары. Ярость вспыхнула во мне. Я возненавидел его со всей силы. Подбежав и размахнувшись, я ударил Влада под ребро. Он тихо взвизгнул и немного отлетел.
Я сразу осёкся, ведь ударил того, кто был мне ближе всего. Но потом послышался тихий шёпот: «Отомсти за меня». И я сорвался и бил лучшего друга. Он постанывал, закрывал голову руками, но мне было всё равно. Один раз он лягнул меня ногой промеж моих, но сделал это случайно.
Я бил его по телу, по ногам, по спине и шее. Но не по рукам. Я не бил его по рукам и паху. Нельзя.
Вернувшись из воспоминаний, я не понял, что происходит. Это было странным таким чувством. Таким родным и в тоже время таким больным.
Я лежал на ногах кого-то и слышал тихую песенку, по которой сразу определил кто это.
…в кофе перемешивая грусть, надевая изо дня в день улыбку, встречи глазами, нежная боль, пытка, безумие солёных комнат, сиреневый туман слушает твой шепот, холодная льдина надежды тянулась тонкой ниточкою веры, а небо плачет дождёми никак не может понять, почему мы не вдвоём. Докурю небо. Докурю весенний рассветузкие джинсы, рубашка, кеды, и меня больше нет. Помятое время надежд…
Это был Влад. Он пел её, немного поглаживая меня по голове. От этого я разревелся у него на руках. Он подтащил меня чуть ближе. И заковал меня словно моя мама в своих ласковых и тёплых руках.
— Поплачь, поплачь. Я тебе разрешаю. Ты и так был очень сильным, очень долго, — прошептал возле самого уха. Он продолжил напевать песню, не используя голос, лишь мягкое мычание.
Я открыл глаза. Свет залил взгляд, ослепляя. Я лежал на своей кровати и слёзы лились из глаз, а левая рука обнимала огромную подушку-дакимакуру с изображением Йоичи. Вся подушка была мокрой от слёз.
Перевернувшись на правый бог, взор упал на нашу с Владом фотографию, поставленную в рамочку с дельфинчиками. Меня окутала тоска. Такая родная и обжигающая. Это был подарок от него на мой день рождения. Фотография была уже вставлена в рамку, именно поэтому я не стал запариваться, и поставил её сразу. Чтобы каждое утро просыпаться и видеть то счастье.
Как же я хочу увидеть Влада, посмотреть в его наполненные любовью глаза, почувствовать заботу и ту теплоту, с которой он ко мне обращался. Взяв телефон, я разблокировал экран. Меня встретил мой парень, он улыбался яркой улыбкой, которую я еле-еле выпросил у него сфотографировать. Но мне не хотелось его видеть. Хотелось посмотреть на Влада.
Открыв галерею и пролистнув арты полуголых Йоичи с Кейтаро, я остановился на совместных фотографиях. Они были такими яркими, не только из-за того, что это было первое сентября, но и из-за того, что это были памятные фотографии. После них я мы продуктивно погуляли: дошли до площади Маркса (50 километров от школы), зашли в торговый центр, купили книг, а потом, пока никто не видит, признался в своей ориентации.
Тогда я сильно смущался. И очень долго решался на это, ведь это не просто признание. Он мог отвернуться от меня, бросить, как это делали другие. Но он обнял меня, прижал к себе очень близко, похлопал по спине и сказал: «Я очень рад, что тебя теперь ничто не гложет».
Но как Влад понял, что это терзало меня долгое время?
А потом я вспомнил наши перемены. Наши радостные дни. Я вспомнил, как много раз подавал ему руку, когда он падал. Наши посиделки в столовой. Вспомнил его улыбку. То, как он подарил мне дакимакуру с моим любимым персонажем.
«Я лишился этого? Может, можно что-то исправить, сделать лучше?»
«Нет, это конец. Я не прощу тебя», — голос в моей голове принадлежал Владу. Он не был злым, не был добрым, просто неживой. «Я никогда не делал ничего из рук вон выходящего без причины»
«Но, тогда, в столовой, ты же опрокинул на пацана суп. Специально».
«А ты забыл? Он же тебя за спиной обсирал, говорил какое ты ничтожество. Мне ничего другого и не пришло на ум»
«Но… Тогда, что с подвигло тебя в этот раз?»
«А это важно?! Ты уже всё равно не вернёшь. Ты не представляешь, как больно мне было, не физически. Ведь я верил тебе, знал, что никогда не ударишь. А что ты сделал? Променял дружбу на хуй!»
Он был определённо прав. Это я во всём виноват.
Перевернувшись на левый бок к Йоичи, я обнял его со всей силой и тихо заплакал. «Ничего плохого в слезах нет, просто подойди ко мне и выскажи мне всё, что у тебя на душе, или просто постой. Тебе станет лучше. А если меня нет рядом, вот тебе дакимакура, обнимай её, плачь. Это поможет тебе справиться совсем. Я верю в тебя, ты очень-очень сильный», — сказал Влад мне на день рождения, держа в руках эту подушку. В тот день я никогда не спал без неё. А этот день был первым с того момента, как мне приснился грустный сон. До подарка они постоянно мучали меня.
Зазвенел будильник. Я не использовал телефонный, ведь просто-напросто не просыпался. Но так не хочется вставать сейчас, когда так плохо, а кровать такая тёплая…
Звон всё продолжался и продолжался, чем очень сильно бесил. В момент я не выдержал, взял подушку и, не смотря, кинул в часы. Они со звоном упали, послышался треск.
Развернувшись, я увидел, что часы лежат на полу, их стрелки остановились на девять-тридцать, а подушка находится в нескольких сантиметрах от рамки, готовая скинуть её на пол. Вскочив на ноги, я подбежал ним и, убрав подушку, поставил их на место часов. Рамка тут смотрелась куда лучше.
Делать было нечего. Я уже встал вместе с маленьким Димой. Ванная находилась буквально за поворотом, но всё равно не стоит выходить из комнаты со стояком. Но может его получится как-нибудь замаскировать?
Я подошёл к шкафу, открыл ящик Влада. Да, у меня есть его ящик. Из-за того, что летом мы часто остаёмся на ночёвку. Он никогда не брал вещи из своего ящика, надевал мои, а я часто надеваю его, хоть те вещи, которые для него нормальные, для меня немного обтягивают. Две слезинки скатились по щекам.
А мы теперь будем собираться? Как раньше?
Хочу увидеть его в своих вещах.
Порывшись в аккуратно сложенных стопочках, что было нехарактерно для остального моего шкафа, я достал серые мешковатые штаны, которые Влад принёс мне относительно недавно, когда я возмутился тем, что он отбирает мои трико от пижамы (я её никогда не надевал, даже при нём). Надел и посмотрелся в зеркало: утренний стояк хоть и был виден, но не был так заметен. Выйдя в коридор, я быстро прошмыгнул в ванную, закрылся на щеколду и начал приводить себя в порядок: почистил зубы, помыл голову, аккуратно уложил волосы и, только хотел было выходить, как на телефон пришло смс. Оно было от моего парня.
Артём (10:07): Доброе. Ты как? Пойдём гулять?
Дима (10:07): Дб. Нет, плохо себя чувствую
Артём (10:08): Ну ладно тогда. Я с Федей и Серым тогда пойду
Дима (10:08): Ок
Это и было нашим с ним общением. Не вижу здесь ничего романтичного, но оно было приятным. И сейчас довольно нужным.
Я посмотрел в зеркало. Что-то показалось мне немного странным, но понять, что, у меня не получилось.
Никуда не хочу идти. Тем более, сегодня суббота. Выходной день для меня. Взяв вновь телефон в руку, я посмотрел на число. 5.10 — сегодня суббота — турнир у Влада. Первые соревнования за два года, которые я не посещу. И всё из-за меня.
Я вышел из ванны, зашёл в кухню, сделал бутерброды: хлеб, тонкий слой майонеза, маленький кусочек колбасы и кусочек сыра. Поставил его в микроволновку на минуту и достал банку с цикорием. Насыпал две ложки и добавил три сахара, перемешал и залил кипятком. К этому моменту микроволновка закончила свою работу, и, достав три горячих бутерброда, которые немного шипели от температуры, направился в свою комнату. Отца не было видно.
Зайдя в комнату, поставил кружку и тарелку на рабочий стол, стоящий напротив кровати, запер дверь и достал дневник — чёрную обтянутую кожей тетрадь. Это был кладезь моих эмоций и переживаний, без особой грамматики и разделения на абзацы, как делают нормальные люди. Это просто был сплошной текст, с разными датами.
Перевернув первую страницу, я прочёл надпись, которую в нём оставил Влад: «Ну, а что говорить?.. Ну… Полярный!» Он часто читал мой дневник и оставлял очерки на полях, иногда рисовал в нём.
Привет дорогой дневник. Это очередная запись в тебе, но в этот раз её наврятли прочитает её. Хуёво мне. Очень. Заебался не хочу ничего делать. Разругался с Владом, он меня наверняка ненавидит, нихочет видеть и всё такое. А я просто… просто хочу с ним обзатьс. Я виноват. Очень сильно. Мне не надо было его бить, не надо было срываться…
***
Здравствуй, дорогой дневник. Как у тебя дела? Готов ли ты выслушать мои изречения? Знаешь, я вот сижу сейчас, рыдаю, а слёзы капают у меня из глаз. Прости меня за это. И прости, что такой никчёмный, ничего не могу и всегда делаю всё только хуже.
Эту запись никогда ник-то не увидит. Ведь она супер-дупер-мега-убер-секретная. Как и ты. И даже Дима не узнает. Сейчас будет обращение от меня к Диме, так что прошу тебя, стерпи это.
Привет, Дим. Как ты там? За несколько сотен километров? Хочешь, поиграем? Сходим погулять? Нам отменили турнир. Нет, не отменили, просто я вчера потянул мышцу на тренировке, так что… Мы можем провести время вместе.
Нет, я не хочу представлять, будто ничего не случилось…
***
Может можно как то это решить. Я могу находиться рыдом или просто стоять, наблюдать. Но он же сидит на своём месте никуда не двигается. И не смеётся не говорит как зомби…
***
Я ничего не делаю. Я боюсь сделать тебе больно. И мне нельзя быть весёлым, ведь виноват то только. Я. Я во всё виноват. И ты прости меня. Я виноват! Я! Я не имею прощения! НЕТ! НИКАКОГО ПРОЩЕНИЯ МНЕ! ПРОСТИ!
Я просто хочу вновь общаться. Вновь спорить.
Ведь ты не догадываешься, что я до сих пор берегу те воспоминания с нами. Помню как ты признался. Помню то фото, на котором написал пожелания, а потом постыдился и подарил вместе с рамочкой. Я берегу всё, что ты мне подарил, но этого не показываю. Прости. Прости что я такой эгоист.
***
Я могу прийти ему. Или… Или не знаю. Я не знаю! Но я так хочу с тобой пообщаться. Я хоть и подхожу в той компании в которой я сейчас нахожусь. Они роют мне яму. Именно по этому я там не на своём месте. Я хочу быть с ним. Общаться. Смеяться. Просто с ним молчать. Но это будет намного приятней чем быть с Артёмом. С Владом я — я. Понимаешь? Я — Я. Никто другой.
Я не заметил, как слёзы текли из моих глаз. Как они падали на страницы, делая их неровными. Но ощутил это облегчение — пустоту в груди.
Хочу спать.
Я посмотрел на часы. Было 11:57 и шесть исписанных страниц, одну из которых заполняло одно предложение из трёх слов: «Хочу увидеть Влада».
Встав со стула, я моментом рухнул на кровать. Прохладное постельное бельё обняла своим холодом, заковав в своих объятиях, погружая в самые прекрасные для меня пучины снов. Я лёг немного удобней: верхней частью одеяла накрыл верх, а нижнюю заковал между ногами. Это мой обычный стиль сна.
Закрыв глаза, меня унесло в пучины бури — кошмар.
Влад(за час до написания дневника)
Я сел за компьютер делать домашнее задание по русскому языку. Оно было не особо сложное, примерно на десять минут. Но тут в комнату ворвался отец, схватил меня за руку и начал кричать.
— Какого чёрта! Ты должен был идти на турнир! А не хуйнёй страдать!
— Но… Нога…
— Да какая нахуй нога! Все люди как люди! Вон Игорь с температурой под сорок танцевал! И ничего, не умер! — он был очень злой. — А у тебя всего лишь растяжение! РАСТЯЖЕНИЕ! И ты тут сидишь!
— Но… — удар прошёл звоном по ногам, отец немного промахнулся ремнём. — Не надо, пожалуйста, — тихо прошептал я, пятившись к стене.
— Какой нахер тише! Ты блядь кусок говна недоделанный! Блядина! — он шагал очень громко, брат, несколько секунд назад сидящий на своём стуле за столом, забился в угол под столом.
— Папочка, прошу…
Удар прилетел в колени, и ещё один, ещё один. Я рухнул на пол, слёзы полились из глаз, что поймали испуганный взгляд брата. Он с ужасом смотрел на меня, на то, как по спине, рукам, голове ходит ремень и пряжка. Его глаза наливались слезами. И я ему сказал, одними губами:
— Всё будет хорошо, не переживай. Он тебя не тронет, — он умел улавливать даже самые малейшие движения губ. Именно поэтому я всегда матерился при нём только в голове. Ведь он поймёт. Потом я посмотрел в его глаза. Он всё ещё был напуган. Я улыбнулся. От этого отец разозлился пуще-прежнего.
Я закрыл голову руками, а удары шли недолго. Я не давал ему повода продолжать: не кричал, не молил успокоиться, не улыбался. За несколько лет я уже понял, что этого делать нельзя. Ни при каких исходах.
Удары нарывали, словно сдирали кожу на всём теле. Они обжигали и замораживали каждый синяк, разрывали капилляры. На ноге разорвалась вена. Это я почувствовал довольно отчётливо. Один из ударов пришёлся в основание черепа, в выпирающую у меня косточку. Потом в пальцы рук, находящихся чуть выше.
— К чёрту, как был подонком, так им и останешься, — сказал отец тихо из-за отдышки. Он вышел из комнаты. Мамы нет дома.
— Братик, бра-ати-ик, — позвало меня маленький зверёнок из-под стола. — Вставай. Пожалуйста.
Я не мог. Не мог говорить и двигаться. Не мог дышать. Было больно. Я мог только чувствовать, как из пары ран на теле сочится кровь, как мой брат поднимает футболку. Я видел, как он в ужасе убежал в зал за аптечкой. Я слышал, как отец отъезжает от дома на своей машине.
Потом вновь увидел брата. Он бежал ко мне, держа в руке перекись водорода и несколько ватных дисков. Чувствовал, как перекись начинала жечь кожу. Как брат стягивал с меня остальную одежду. Как он причитал из-за моего веса и синяков.
— Прости, — сказал брат тихо, — прости, что не мог ничего сделать. — Слёзы полились из его глаз.
— Ничего. Всё нормально, просто иногда так бывает.
Качели покачивались.
— Падонок, — прошептал я. — Ненавижу тебя по сей день. Тварина. Уёбок, блядь.
Я часто проклинал отца. Но глубоко в сердце был ему благодарен. Я стал таким только благодаря ему. Хотя… Не скажу, что я себе таким нравлюсь.
Поднявшись с качелей, я сел на пол. Потом лёг и закрыл глаза. Я так давно мечтал так сделать. Но никак не находилось времени или возможности. Или и того, и того вместе взятого. Так не хочу ничего. Просто… Всё не просто. Всё очень не просто.
И то, что я вспоминаю всю эту пошлось в жизни — доказывает, что я до сих пор не в порядке. Как там сказал Илья? У меня дереализация с деперсонализацией?! Может быть…
Илья… Илья…
Скажи, почему всё это произошло? Чем я провинился?
А ты, Максим, что я сделал не так? Что я вообще сделал.
Дим. Прости ещё раз. Сколько бы лет не прошло, не могу перестать извиняться. Прости, что тогда оставил тебя. И перестал общаться. Прости.
Я открыл глаза, безоблачное ночное небо рухнуло. Миллионы звёзд, что не так давно казались такими далёкими, стали как на ладони. Я поднял руку и вытянул её. Как же я хочу пойматься каждую.
Раздался звонок телефона. Не смотря на экран, я ответил на него.
— Ало? Ты где? — это был тихий шёпот.
— Да, привет. Вот гуляю. Скоро приду, — тепло залило мою грудь.
— Ты давай уже сейчас. Поздно.
— Нет. На улице просто поразительно. Лучше ты выходи.
— Не, мне и тут, в кровати нормально. Тогда давай так: я закрываю на это глаза, а ты вернёшься домой под утро, пока все спят. Ок?
— Хорошо. Сладких.
— Сладких, целую.
— И я тебя, — положив руку, я поднялся с земли и сел на лавочку, одухотворённый, и начал вновь вспоминать.