Директор произнес проникновенную речь, начав с того, что, оно, конечно, "у нас незаменимых нет", но все же... В качестве памятного подарка вручена была - веяние времени - электронная записная книжка. Володя также не отстал, картинно с поклоном приложил руку к груди: "Не велите казнить, велите миловать, что отнимаю у вас несравненную Марию Александровну. Оправдать меня может только то, что ее труд послужит благу и процветанию всего нашего издательского дома".
Пили-гуляли и разошлись, как никогда, поздно.
Первой неожиданностью, которую принесла новая работа, стал отдельный кабинет. После тесно стоящих канцелярских монстров в их корректорской, крашенной бежевой краской с яркими пятнами настенных календарей, это был совершенно другой мир. Он начинался с самого вестибюля, причем, пожалуй, другим было не пространство, а время - здесь царило какое-то далекое будущее. В первый же день она была призвана в святая святых - кабинет "генерального", то есть Володи, где была представлена коллективу и ознакомлена с кругом обязанностей. Потом она очень жалела, что не осмотрелась как следует: дальше приемной сотрудники попадали не часто. В ее кабинете только что был сделан ремонт, стены сияли европейской белизной, а современная офисная мебель, какую Маша видела только на картинках, оказалась невероятно удобной. Но кабинет надо было обживать, а Маша понятия не имела, что "личное" допускается в такого рода помещении, поэтому решила не торопиться. Предметом, царившим в комнате, конечно, был компьютер с непривычно большим монитором. Не без опаски Маша включила его в первый раз ее компьютерный опыт был невелик, но "прикрепленная" на три дня молоденькая программистка быстро обучила ее нехитрым операциям, в основном, касавшимся разных таблиц и графиков, которые должны были заменить привычные крестики и кружочки на розовой миллиметровке.
Новостью для Маши было большое количество внутренней информации, приходящей по электронной почте, - то и дело раздавалось характерное треньканье, означавшее получение нового сообщения. Как ни странно, e-mail не был русифицирован, поэтому читать иные сообщения на латинице было забавно, а порой не с первого взгляда можно было уловить смысл.
В один из ее первых рабочих дней, когда Володя позвонил вечером, гуляя с собакой (кстати, ее мобильник теперь тоже оплачивался фирмой), Маша удивленно спросила, почему до сих пор они пользуются электронной почтой на латинице. Володя объяснил коротко и внятно:
- Ты, конечно, умная, но простодушная и пока еще не начальник, потому и не понимаешь. Написанное слово имеет вес, "не вырубишь топором", а на латинице оно как бы не настоящее, брошенное вскользь, не имеющее цены. Мне гораздо проще написать распоряжение, чем, скажем, объяснять по телефону и попутно отвечать на миллион не имеющих отношения к делу вопросов, "раз уж генеральный позвонил" или, не дай Бог, вызвал. Но я не хочу, чтобы недостаточно продуманные слова могли работать против меня. И эти дурацкие чужие буквочки в какой-то мере меня страхуют. Ясно?
Уж куда яснее! Ну и хитер же он!
Может быть, именно из-за этого в каждом, даже самом простом действии ей мерещился подвох, незаметный тайный смысл, ее подозрительность была смешна, но отделаться от нее оказалось невероятно трудно. Пожалуй, стремление увидеть во всем заднюю мысль, двойное дно было единственной трудностью. Сама по себе работа в принципе мало отличалась от той, которую ей все чаще приходилось выполнять и раньше: "контроль за прохождением книг", только теперь их стало на порядок больше. Она чувствовала себя начальником штаба, передвигающим разноцветные флажки на фронтовой карте. Постоянное обновление сводок, сведений, где прорыв, где опасность нарушения графика, полная готовность в любой момент ответить на любой вопрос о каждом издании. И главное: увидеть, где появляются новые, нереализованные возможности.
Формально подчиненных у нее не было, а сама она была подотчетна дирекции. Но поскольку, как принято было говорить, она регулировала потоки, от нее многие зависели, очередность действий иногда решала успех дела. Должность была новая, все приходилось придумывать на ходу, дверь кабинета не закрывалась, а рабочий день пролетал, как один час. Маше иногда хотелось задержаться, в тишине разобраться с бумагами, но начальство этого не поощряло. Володя на каждом собрании говорил, что, по его понятиям, если человек приходит на работу со свежей головой, то в течение дня может еще успеть десять раз кофейку попить и с коллегами поболтать. Случались, правда, авралы, и тут уж со временем никто не считался. В общем, было интересно, наверное, поэтому Маша не очень уставала.
А там подоспела первая зарплата. Поскольку она выдавалась в долларах, Маша по дороге домой безуспешно пыталась вычислить, во сколько раз она превышала прежнюю, все время сбивалась. Она долго думала, что подарить Верочке "с первой получки", потом взяла стодолларовую бумажку, положила в фирменный конверт и написала: "И ни в чем себя не ограничивай". Та осталась очень довольна.
Ее выходные дни изменились не меньше рабочих. Избалованная прежним свободным режимом, она теперь поняла, почему для большинства женщин уик-энд ассоциируется прежде всего со стиркой-уборкой. Житейские мелочи - набойки на туфлях, поход в сберкассу, чтобы заплатить за квартиру, неожиданно выросли в небольшие проблемы. Зато расхожая формула "деньги - это свобода" обрела вполне реальный смысл: свобода не думать о том, что на соседней улице йогурт на тридцать копеек дешевле, а краску для волос не обязательно покупать на оптовом рынке.
На домашние дела Маша отвела первую половину субботы, и ни часом больше, чтобы не засосало. А по воскресеньям теперь ходила на аквааэробику. В бассейне царила совершенно особая жизнь. В ее группе женщины собрались разные: от молодых матерей до молодых пенсионерок. Были, впрочем, и студентки, и неработающие жены... Большинство ходило сюда давно и знало друг про друга все. Это оказался своего рода женский клуб, в который она с удовольствием и даже с увлечением вступила. Сколько же они знали всякого полезного: где какие цены-скидки, какие пищевые добавки полезны, а какие подделка, куда надо ехать отдыхать и где заказывать пластиковые окна... Как они разумно обо всем рассуждали, какие были взрослые. Спустя какое-то время Маша поняла, что компаньонки стали для нее "коллективной Надюшей", с успехом ее заменив. Так невысока оказалась цена их многолетней дружбы, и это открытие неприятно поразило Машу. Кстати, телефонные звонки Надюши раздавались все реже и реже.
Незаметно прошел не только март, но и половина апреля, с московских улиц исчез снег, потребовались весенние обновки. С Володей за эти недели Маша общалась на работе по электронной почте и по четвергам на еженедельных расширенных совещаниях в его кабинете. По телефону теперь они разговаривали короче, чем раньше: все служебные темы он решительно отсекал, говоря: "Работаешь нормально и успокойся. Думаю, надо должность твою переименовать. Как тебе: менеджер-координатор, а?" Виделись всего трижды: он обедал у нее в одну из суббот, как-то раз вечером погуляли в парке - погода была, как летом. И лишь однажды он позволил себе рискованное свидание.
Была официальная презентация их новой книжной серии ни много ни мало в отеле "Балчуг-Кемпински", пиаровская служба с ног сбилась. Прошло очень хорошо, присутствовали все приглашенные VIPы, официальную часть удалось провести быстро, а красивые роскошные фуршеты еще были Маше в новинку. Народ постепенно расходился, она тоже подумала, что пора собираться, но тут зазвонил мобильник. Смешно получилось: она видела Володю, облокотившегося на подоконник и закрывающего рукой телефон от шума, а голос его слышала в трубке: "Машенька, ты еще тут покрутись, ладно? Я позвоню".
Он ждал ее в переулке. Поцеловал.
- Когда начнешь учиться машину водить? До персональной с шофером пока еще дорастешь... Да и то, вот видишь, я сегодня на своей приехал, потому что очень хочется к тебе заехать хоть на часок.
Когда они поднялись в квартиру, он обнял ее прямо в прихожей и прошептал в самое ухо:
- Все-таки я не ошибаюсь. Ты - мой очередной успех...
Маша смотрела на экран, с трудом расшифровывая латиницу Володиного
e-mail'a, будто вавилонскую клинопись. Уже поняв главное, выловив слово "umer", она никак не могла совместить его с чужим именем "Mitja". А потом, убедившись, что не ошиблась, стала разбирать дальше, спотыкаясь на каждом слове и особенно надолго застряла на неправдоподобно длинном и уродливом "skoropostizhno".
Она встала и начала ходить взад-вперед по кабинету, бессмысленно повторяя в такт шагам: "Митя - смутьян, Митя - смутьян". Через запрограммированные три минуты текст на экране исчез и запрыгали разноцветные шарики заставки. "Вот сейчас подойду, нажму на клавишу, а там этого нет". Маша вдруг вспомнила доставщицу телеграмм, которой оказались впору Балюнины сапоги 35-го размера. Вот если бы та позвонила в дверь, Маша бы расписалась и теперь держала в руках голубоватый бланк, тогда все, правда, а так - нарисованные воздушные шары.
Но текст не исчез. Маша еще раз прочитала все целиком:
"Mne soobsсhili shto vchera skoropostizhno umer Mitja.
Pohorony v chetverg 9 chasov v Botkinskoj.
Nado pojti. Zhalko parnja".
Она поверила в реальность написанного только тогда, когда распечатала сообщение на принтере и смогла взять лист бумаги в руки. Почти телеграмма.
Вскоре пришел Володя. Он впервые позволил себе переступить порог ее кабинета. Дверь оставил открытой. Все это Маша отмечала машинально, не вдумываясь.
- Ну представляешь себе! Стало плохо прямо на операции. Сердце. А вроде никогда не жаловался. Кстати, пора мне к врачу сходить, месяца три кардиограмму не делал, а это после инфаркта недопустимо.
Маша вспомнила, как пугало Митю, что ему запретят оперировать и отправят "в таблицу указкой тыкать".
- Еще как жаловался, боялся только, что в клинике узнают и от операций отстранят.
- Допрыгался герой. Я за тобой заеду на служебной, по дороге с шофером цветы купим. Так что спускайся без двадцати девять. Досадно, что в четверг похороны, совещание в двенадцать. Ну хоть на вынос съездим. Да, жалко парня.
Володя ушел, а Маша с раздражением подумала: "Других слов у него, что ли, нет".
...В зале прощаний Боткинской больницы народу было пропасть. Володя поздоровался с кем-то из одноклассников, передал ей цветы, огромные белые розы. У гроба Машу вдруг зазнобило: Митя совершенно не изменился, как и бывает с внезапно умершими и не мучившимися людьми. Только волосы были зачесаны назад, это портило его лицо, и ей неудержимо захотелось причесать его, как при жизни. "Неужели здесь нет никого, кто мог бы это сделать?" Маша огляделась вокруг. Около гроба не было, как обычно, бросающихся в глаза родственников. "Кто все эти люди? - Она смотрела и смотрела вокруг. Неужели я самый близкий ему человек? А если бы тогда, на заснеженной аллее, я сказала "да", сейчас поправила бы ему волосы, встала бы у гроба, взялась за край..." Володя, крепко державший ее под руку, тянул в сторону, чтобы пропустить желающих украсить гроб своими гвоздиками и хризантемами. Не было ни горя, ни страха, только странное ощущение, что от нее чего-то ждут, а она не представляет себе - чего.
Володя все-таки отвел ее от гроба и, наклонившись, стал говорить вполголоса прямо в ухо:
- Близких родственников у него не было, какие-то троюродные. Но что странно, такой обаятельный человек, а нет убитой горем вдовы, и не видно скорбящей дамы сердца.
В это время из толпы вышел человек ("главный врач" - шепнул Володя), и начались речи: "врачующий скальпель", "возвращающие зрение руки", "золотое сердце". Коллеги, похоже, были искренни, но по-настоящему трогательны были бывшие пациенты. Неожиданно для нее слово взял Володя, сказал о школьной дружбе, проверенной десятилетиями, и почему-то это тоже звучало искренне.
В конце главный врач объявил, что здесь же, рядом в церкви будет отпевание, затем - похороны на Головинском кладбище и поминки в конференц-зале Глазной больницы.
Вынесли гроб и поставили на катафалк. Все вышли на улицу. Володя приличествующе вздохнул:
- Ну вот и проводили, как говорится, в последний путь. Что делать, все там будем. Пора на работу, Машенька.
Толпа медленно продвигалась вслед за Митей к церкви. Было что-то старомодно-щемящее в этой неспешной веренице людей.
- Я пойду на отпевание, - решительно сказала она.
Володя удивленно поднял брови, пожал плечами.
- Ладно. Я поехал в офис, а водитель за тобой вернется. Совещание, как всегда, ровно в двенадцать.
И ушел. Не попрощавшись.
Маша догнала процессию. Без Володи она почувствовала себя легко и свободно: ее никто не знал, и никто, кроме нее, не знал чего-то очень важного про Митю. Она могла теперь по-настоящему понять, что он больше никогда не позвонит и что последнего его настойчивого пожелания "Не меняйтесь!" она не исполнила. Чья-то рука протянула ей свечку, заботливо нанизанную на бумажку, чтобы не капал воск.
С каждой минутой службы Маше становилось все горше. Совсем недавно в Прощеное воскресенье она слышала похожие слова, только обращенные к живым, но они прошли мимо нее, теперь же она может только просить прощения у Мити и вместе со всеми молиться об отпущении ему всех грехов. Слух вылавливал растасканные на цитаты обрывки: "Во блаженном успении вечный покой", "в селениях праведных", "прости ему согрешения вольные и невольные", "последним целованием..." И нелепо, неприлично, в храме, у гроба, Машино тело заныло, как никогда прежде, не душа, а оно, грешное, горевало, что отвергло, быть может, единственное свое женское счастье. И всплыло Володино лицо на подушке, увиденное, будто в гробу, и в смятении и стыде она закрыла лицо руками. Господи, да что это с ней! Гроб уже выносили, Маша попыталась подпевать "Святый Боже, Святый крепкий..." и вдруг почувствовала, что все та же, и поклялась Мите "не меняться".
Вышедшие из храма стали рассаживаться в автобусы, а Маша, отойдя к больничной ограде, вынула косметичку и, как могла, привела в порядок заплаканное лицо.
...Служебная машина стояла у ворот. Через сорок минут на совещании она очень аргументированно доказала, что им невыгодно дальнейшее сотрудничество с Чеховским полиграфкомбинатом.
Как любой уважающий себя глава фирмы, первые десять дней мая Володя объявил нерабочими. Само собой разумеется, это стало возможно за счет аврала предшествующих недель, однако никто не роптал: идея сада-огорода или же Барселоны-Антальи уже овладела массами. Маша буквально задыхалась, но все шло на удивление четко, без срывов и истерик, оказалось, что она умеет заранее увидеть узкие места и, как говорили коллеги, "разрулить" грозившие застопорить движение заторы.