Дима лежит на кровати, прикрывшись одеялом и что-то читает. Это просто отлично, потому что мне все еще не по себе. Мурашки пробегают по всему телу, пульс учащается. Ну конечно, ведь одеяло только что сползло и я наблюдаю самые верхние кубики пресса. А думаю о самых нижних.
Он замечает меня и улыбается, и я начинаю нервничать еще больше.
— У нас ничего не будет, ты же понял, да? — выпаливаю я и даже прикрываю глаза от разочарования, как ужасно это прозвучало. Хуже не бывает.
— Вообще об этом не думал, — он спокоен и продолжает улыбаться. А можно мне тоже так круто владеть своими эмоциями? Где этому учат? Но вместо того, что бы закончить этот бесполезный диалог, я умудряюсь продолжить его.
— И потому в одних штанах тут разгуливал?
Дима удивленно смотрит на меня, его улыбка спадает, брови приподнимаются. Ну да, я себя тоже удивляю, что поделать.
— Я вообще без одежды сплю. Тебе бы неудобно было, потому штаны надел.
Видимо я незаметно вхожу в раж, мне хочется обвинить его хоть в чем-нибудь, потому что он кажется слишком идеальным рядом с растерянной и неуклюжей мной.
— Вот же ты бессовестный ловелас!
— Ты это уже говорила. И причем тут ловелас? Я просто не люблю спать в одежде, она сковывает, — он пожимает плечами и пытается вернуться к чтиву, но не тут-то было. Мне нужно это обсудить. Прямо сейчас.
— Ты не мёрзнешь? — ухмыляюсь я, вплетая в голос капельку сарказма, но он мой вопрос принимает за чистую монету.
— Конечно, нет, — отвечает Дима растерянно. — У нас же цивилизация. Есть обогреватели, есть кондиционеры. Для чего они еще существуют?
— А я вот в пижаме сплю, — отвечаю я невпопад. Я хочу поговорить еще, заставить его растеряться еще больше, потому что…боюсь. Чувствую себя неуверенно и мне в этом чувстве очень нужна компания.
— Ну и отлично, у тебя очень милая пижама. Погоди, — именно в этот момент он понимает, что к чему, и пораженно смотрит на меня. — Ты что, нервничаешь? Ты боишься со мной спать?
— Это очень двусмысленно звучит, — хмурюсь я. Ну вот, опять преимущество на его стороне, а я снова неуверенная в себе девочка, провалившаяся на десять лет назад. Не люблю это чувство.
— Ты точно боишься! Но почему? Я отлично себя контролирую, я приличный мужчина и вообще джентльмен. У тебя нет причин мне не доверять, — он посмеивается и пытается убедить меня в своей безопасности одновременно. Но дело ведь не только в этом.
— Я себе не доверяю, — выдыхаю я и смущенно смотрю на него, подходя к кровати всего на один небольшой шаг. Этого хватает, что бы он схватил меня за руку и опрокинул на мягкие простыни.
Поцелуй. Еще один. Подушка, которая должна была служить барьером, валится на пол. Ну и черт с ней, с подушкой. И с барьерами тоже черт.
Неуверенность куда-то исчезает, тут ей места нет, как и сарказму. Мне сейчас так хорошо, так жарко и правильно, что я прошу только не останавливаться. Вряд ли я делаю это вслух, но прикосновения Димы почему-то становятся еще жарче, еще нежнее.
Я помню, как он целовал меня раньше, десять лет назад. Помню наш первый поцелуй, когда мы столкнулись лбами, одновременно потянувшись друг к другу. Ничего не изменилось, и одновременно изменилось всё. Он целует меня — и я теряюсь в чувствах и эмоциях, сгораю и возрождаюсь, что бы опять гореть.
Он везде, его губы касаются моей кожи беспорядочно, в диаметрально противоположных местах. Я чувствую его где-то под кожей, на кончиках ресниц и щекоткой на пальцах. Я даже дышу им. Он всюду. Но мне и этого мало. Я хочу еще больше.
И тут вдруг на нас обрушивается звук и свет, дверь распахивается с небывалым ускорением и бьётся в стену. Мы замираем и отскакиваем друг от друга, путаясь в подушках.
Сначала я думаю, что что-то случилось, может быть, пожар или какая-то тревога. Судорожно поправляю свою целомудренную пижаму и встречаюсь глазами с разъярённой блондинкой.
Она стоит в дверях, ее грудь тяжело вздымается, натягивая и без того тесное платье, волосы спутались, лоб блестит. Не понимаю, откуда эта девица могла взяться в моем домике. Не могла же она при таком хрупком телосложении выломать дверь?
От растерянности я не сразу понимаю, что она тыкает в меня пальцем и что-то требовательно выкрикивает. Голова кружится, от Диминых губ я чувствую себя пьяной и растерянной, и никак не могу сконцентрироваться.
Я вопросительно смотрю на Диму и понимаю, что он тоже растерян, но явно ее знает. Он судорожно переводит взгляд с нее на меня, стремительно бледнея.
И тут, наконец, я улавливаю смысл ее криков. В основном это нецензурные слова, и все они обращены ко мне.