Мы стоим в коридоре, друг напротив друга и молча пялимся друг на друга. Время будто застыло между нами, Дима смотрит на меня неотрывно, не моргая. Его зрачки расширены, я вижу это даже с пяти шагов, которые нас разделяют. Сама я, наверное, тоже выгляжу странно, вся при параде, только босиком, стою и не двигаюсь, как на паузу поставили.
Я отмираю первой, говорить начинаю скорее по инерции, потому что всегда много говорю, когда нервничаю.
— Так. Я уверена, этому всему есть нормальное объяснение, но пока есть два варианта — истерить или шутить в духе «на тебя опрокинулся грузовик с помадой», пока не определилась, чего хочется больше. Я много говорю, когда нервничаю, ты помнишь, а еще надумаю сейчас с три короба полного трэша, так что начинай отвечать скорее!
Дима, наконец, моргает и отмирает. Конечно, я говорю так быстро, что ему пришлось вслушиваться в каждую букву, что бы мозг смог ее расшифровать. Я вообще могу говорить со скоростью сто слов в минуту, мы с Аней проверяли, правда, надо нервничать или точно знать, то говорить. Ну, сейчас я не знаю, что сказать, но нервничаю-то точно за троих.
— Это моя бывшая, Рита, — начинает он, и я разочарованно прикрываю глаза. Ну, нет, это даже звучит как в какой-то мыльной опере. Черт, да я живу в этой мыльной опере, с каким-то вздорным сценаристом-истеричкой, который нас из стороны в сторону болтает! Что вообще происходит с этим миром?
— Пока не очень оптимистично, — комментирую я, всем своим видом показывая желание слушать дальше.
— Она ждала у дома, говорила, что ей тяжело, плохо и ее психолог сказала нормально попрощаться…
— С кем попрощаться?
— Со мной. Она никогда психологов не признавала, вообще над ними смеялась и тут вдруг психолог. Я подумал, наверное, что-то серьезное.
— Ну, конечно, ты решил, что у нее любовь до гроба и она не может пережить ваше расставание, так?
Дима смущенно опускает глаза, а я ставлю себе галочку. Какая изобретательная дама, надо же, надо сделать себе пометку где-нибудь, что мужчины охотно на такое ведутся. Ну, по крайней мере, один конкретный. Сначала она вломилась в мой домик в парк-отеле (кстати, тема ключа так и осталась тайной), теперь вот караулит моего мужчину у его дома, что дальше? Угрозы, молчаливые звонки, зеленка?
— Ну да, она примерно это и сказала. А потом попросила обнять меня на прощание, сказала, что ей надо правильно завершить наши отношения, — говорит о виновато и делает небольшую паузу, как перед главной новостью, и спустя секунду я понимаю какой. — Обнимала меня пару минут, а потом полезла целоваться.
Вот же какая… коварная! У меня в уме пролистывает упрощенный словарь русского матерного с красивыми, а главное, очень подходящими словами. Я зверею, кулаки сжимаются, брови наезжают на переносицу. Мой кровожадный взгляд, наверное, многое говорит Диме в этот момент, и он поспешно принимается объяснять дальше.
— Ничего не было! Я от нее сразу метра на два отпрыгнул, даже в стену врезался, правда! — он комично выставляет вперед руки, и я отмечаю про себя, что это смотрится немного комично: большой мужчина в панике закрывается от маленькой, хрупкая, но кровожадной женщины. Хотя, что тут смешного? Кто не знает, что существа страшнее разъярённой женщины просто не найти.
— Ну, распрощался издали, зашел в лифт, смотрю — помада вообще везде. Я даже не понял, как так вышло, и целых тридцать секунд думал, как это тебе объяснить.
Он тяжело дышит, будто марафон бежал, да и выглядит почти так же, сразу видно, что очень нервничает. Я решаю, что такое не выдумаешь, тем более ему незачем это делать.
— Звучит, конечно, как абсурд, — резюмирую я, и его плечи мгновенно опускают, а сам он становится ниже и… очень грустным.
— Мне незачем тебя обманывать, я только тебя перевез в свою квартиру и планирую никогда отсюда не выпускать, — он говорит это каким-то тусклым, безжизненным тоном, что я даже немного удивляюсь, как он контрастирует со смыслом слов. — Но звучит ужасно, согласен.
— Я пока думаю, что звучит ужаснее — твоя история или «никогда отсюда не выпускать», — я улыбаюсь и громко вздыхаю, заставив его оживиться. — Ох, Фёдоров, что за истории у нас с тобой, а? Иди, снимай рубашку и к столу, я тут играла в Гордона Рамзи на досуге.
Но он никуда не идет и сбрасывает рубашку прямо там, где стоял, а потом перешагивает через нее и делает несколько шагов ко мне. Да, ровно пять, как я и думала. Заметно осмелев, он тут же прижимает меня к себе так сильно, что выбивает весь воздух из легких, но это то, что нам обоим сейчас нужно.
Ну да, у него тоже стресс, как и у меня. Не привык человек, что женщины бывают коварные и изобретательные, что поделать.
— Будет что детям рассказать, — шепчет он мне на ухо, прежде чем поцеловать, горячо и голодно.
И я думаю, да. Будет что рассказать нашим детям. А потом мы забываем про ризотто, гребешки и брауни. Совсем не они нам сейчас нужны.