Что такое любовь? Это не только прекрасное чувство, но и зависимость, как говорила моя бабушка, а потом и мама. И я на самом деле это чувствую.
Чувствовала с Лёшей когда-то, теперь чувствую с Димой, и это пугает. Я беру отгул на работе и днем возвращаюсь домой, чтобы точно не столкнуться с ним, все обдумать спокойно и понять, как быть дальше.
Я точно обидела его этой ночевкой у Ани, да и вообще вела себя странно, но мне очень нужно было разобраться в себе. И вот я в его квартире, которую неосознанно уже называю домом, а решения так и нет.
Я сижу на ковре посреди гостиной, когда телефон оживает и высвечивает знакомый номер.
— Привет, Лёша.
Я не очень рада его слышать, но и страха у меня больше нет, напряжения тоже. Я почти спокойно беру трубку, даже с интересом, но и так знаю, что он хочет спросить. Странно, что спустя столько времени.
— Здравствуй. Удобно?
Его голос совсем не изменился, но в нем уже нет ноток сарказма, злости или горечи. Просто спокойный разговор давних знакомых. Ностальгия проклевывается где-то в груди, но я поспешно давлю это странное чувство. Нет уж.
— У меня есть немного времени, говори, — киваю я трубке, хоть собеседник этого и не видит.
— Ты знаешь, что у нас происходит?
Ну да, это ровно то, о чем я подумала. Он звонит спросить, в курсе ли я и услышать в моем голосе, как я к этому отношусь. Причастна ли, рада ли, чувствую ли себя отмщенной.
— Да, об этом трубили в новостях, — расплывчато отвечаю я.
— Ты связана с арестом моей матери? — его голос звучит чуть более напряженно, чем секунду назад.
Что мне правильно ответить? Всю жизнь меня учили говорить правду, но это можно квалифицировать как ложь во спасение. Ну и формально я просто поплакалась в жилетку Димы, а он рассказал об этом знакомому. Я ничего не делала, как и он сам.
А вот Нодар делал, но никому не стоит об этом знать.
— Нет, — говорю я, изо всех сил контролируя голос, но это кажется одним из подвигов Геракла. Я тут краснею, белею, меня бросает в пот и начинает трясти, но я упрямо вонзаю ногти в ладони и держусь. Или ты, или тебя, я это уже поняла.
— Как я понял, она решила подложить тебе свинью и буквально сразу после этого ее поймали на взятке. И ты хочешь сказать, что не причастна к этому? — его голос все еще звучит напряженно, но я всё для себя решила и не хочу дальнейшей войны, так что за секунду вспоминаю всё, что когда-либо знала о лжи.
— Лёш, я причастна, только если верить в большой бумеранг и кругооборот справедливости в природе. Я не рада, что так вышло, и уж точно не думала, что твоя мать промышляет взятками.
Я говорю почти правду о бумеранге, ведь я так на него надеялась все это время. И чистую правду следом, потому что, честное слово, совсем не рада. Наверное, чем больше говоришь фактов, тем достовернее выглядит ложь. Ну вот, теперь я лгунья и небо не рухнуло на мою голову. И все, что я считала правильным, сейчас рассыпалось на мелкие кусочки.
— Я не знал, что она пойдет вершить вендетту, — слышу в трубке в ответ. Из голоса Лёши тут же ушло напряжение, он стал усталым и глухим, и я, кажется, верю, что он ничего не знал. Очень страшно верить, но очень хочется. Может быть, зря, но мне очень хочется видеть людей хорошими, особенно тех, кто когда-то был мне близок и дорог.
— Я так и думала. Ты ведь скоро станешь отцом. Это значительно важнее всего остального. И маме твоей тоже скоро будет, чем заняться, — улыбаюсь в трубку, а Лёша, судя по голосу, улыбается мне в ответ.
— Это точно.
Мы быстро и скомкано прощаемся и я надеюсь, что больше не будем друг другу звонить. Наверное, вот они — самые последние ниточки и если их порвать, останется «Алиса до» и «Алиса после». Очень хочется закончить это раз и навсегда, потому что эта история и так слишком затянулась.
Когда я кладу трубку, то вдруг понимаю, что всё для себя решила. Я больше не та Алиса, которую видела в зеркале несколько месяцев назад и это не так уж плохо.