Ноа
Двигаемся дальше
(Я бы с удовольствием подвигался в кое-чем. Теплом, влажном и тугом… Ну, вы понимаете)
Вы в курсе, что говорят о «Виагре»? Типа от нее четырехчасовая эрекция?
Фигня это все. Попробуйте походить со стояком десять часов, как я. Производители обязаны писать об этом на упаковке. А я должен был принять половину таблетки или вообще ничего не принимать. Еще у меня чертовски болит голова.
Я не могу уснуть. Вместо этого я лежу, уставившись в потолок, и слушаю, как плачет Келли. Я хочу ее утешить. Но по той же причине, по которой не упоминаю Мару в разговоре, я не могу поддержать жену. Хочу сказать ей, что все будет хорошо и мы справимся, но не уверен, что так и будет.
Хорошо уже не будет никогда.
Мы потеряли нашу дочь. Ничто не сможет унять эту боль. Ни время, ни перемены. Ничто. Даже гребаная «Виагра».
В конечном итоге Келли встает, чтобы покормить Фин. А я навожу порядок в ванной, чтобы она не порезалась о стекло.
Когда несколько часов спустя я собираюсь на работу, Боннера и Эшлинн уже нет в доме, а Келли стоит на кухне. Она готовит завтрак и ланч. Фин сидит в своем стульчике, с таким рвением набивая в рот кукурузные хлопья, будто ее никогда не кормили. Севи лакает молоко из миски подобно собаке, а Оливер сидит за столом с айпадом, отбиваясь от Хейзел, которая пытается отобрать у него гаджет.
Я смотрю на свою семью, думая о том, почему не смог открыться Келли в нашей спальне, не сказал все, что должен был, и почему понятия не имел, как это сделать. Не хочу смотреть правде в лицо. Я не желаю вести разговоры о прошлом. Просто та маленькая слабина, которую я позволил себе после смерти Мары, — это самое большее, что я могу выдержать в данный момент. Есть такие детали ее смерти, о которых я никогда не расскажу.
Знаю, именно поэтому мы с Келли отдаляемся друг от друга, и понять это нелегко, что уж говорить о том, чтобы с этим справиться. Особенно когда это касается детей. Я наблюдаю за ними. Их индивидуальность настолько очевидна и проявляется во всем, что они делают. Мое сердце замирает оттого, что один из них навсегда исчез. Эта пустота все время будет ощущаться в нашем доме.
— Папочка! — со вздохом произносит Хейзел, когда замечает меня и мою перебинтованную руку. — Что ты наделал?
Я быстро смотрю на Келли. Она даже не взглянула на меня, так как слишком занята приготовлением еды.
— Сломал руку, — отвечаю я ей и тянусь в холодильник за протеиновым коктейлем.
— Сломал? Как? — Оливер отвлекается от айпада, а Хейзел мгновенно вырывает его из рук брата.
— Работал по дому, — лгу я, проходя мимо Келли.
Наши плечи на миг соприкасаются. Моя кожа до боли горит оттого, что я хочу ее обнять и притянуть к своей груди. Но я не осмеливаюсь излишне контактировать, хотя бы потому, что до сих пор не прочь провести еще один раунд в постели, даже если мой стояк потихоньку идет на убыль. Вы можете топить свои чувства с помощью секса до тех пор, пока они не хлынут через край.
— Оливер сегодня переночует у Коннера, — напоминает мне Келли.
Я разглядываю пластиковую коробку в своей руке.
— Кто такой Коннер? — спрашиваю я, не в силах вспомнить, как он выглядит.
— Мальчик из его баскетбольной команды… — Жена думает, что это мне поможет. У меня ужасная память на имена. И на лица. — Тот, родителей которого ты просил меня проверить, потому что тебе показалось, что они слишком много улыбались.
Теперь вспомнил.
— Никто не улыбается так много, если все в порядке с головой. Скорее всего, они организовывают торговлю детьми. Знаешь, на днях я видел плакат в туалете «Старбакса», на котором было написано, что, если вы жертва киднепинга, позвоните по такому-то номеру. Откуда у этих людей телефон? Уверен, никто из тех, кого незаконно перевезли в Мексику, даже не подумал засунуть свой телефон в задницу, чтобы позже позвонить в полицию.
Как только я заканчиваю, мне становится любопытно: может быть, это от недосыпа и мне стоит вздремнуть? Келли смотрит на меня таким взглядом, как будто я сошел с ума. Ночь без сна и не до такого доведет. Даже Фин, пристроившаяся на руках у Келли, сейчас смотрит на меня, приподняв одну бровь. Но, повторюсь, эта девчушка меня ненавидит.
— Они милые люди. И не собираются вывозить Оливера в Мексику.
Как только жена это произносит, Оливер толкает Хейзел со стула, и она летит на пол.
— Хватит воровать мои вещи! — кричит он на нее.
— Да они вернут его обратно, потому что он засранец, — бормочу я жене, касаясь губами ее уха.
Она улыбается, дрожа от моего прикосновения, а затем вздыхает:
— Оливер, не делай сестре больно. Этот айпад и ее тоже. Ребята, вы должны делиться.
— Я первый его увидел, — огрызается Оливер, закатывая глаза.
Поднявшись с пола, Хейзел не плачет из-за того, что ее старший брат ведет себя как мудак. Я беру со столешницы фруктовый батончик и бросаю в голову Оливера. Он попадает прямо в ухо. Сын поворачивается ко мне, шокированный.
— Угомонись, Олли.
Он прищуривается и напрягает плечи, но ничего не говорит. Сын знает, что со мной такой номер не пройдет. Хейзел забирается на стул и показывает ему язык.
— Ты так груб со мной.
— Потому что ты мне не нравишься, — шепчет ей Оливер.
Ненавижу то, как он относится к ней, но что бы мы с Келли ни говорили ему, ничего не меняется. Он никогда не вел себя так с Марой. Уж не знаю, пытается он таким способом оправиться после ее смерти или просто переживает кризис десятилетнего возраста. Иногда дети такие засранцы.
Я слишком близко подхожу к Келли, и Фин, смотря на меня, делает глоток из своей бутылочки. Я понимаю, что произойдет, и делаю шаг назад, прежде чем она успеет в меня плюнуть.
— Даже не думай, — предупреждаю я, не желая менять футболку. Вы офигеете, узнав, как трудно одеться, используя одну руку.
— На работе проблем из-за руки не будет?
Я смотрю на свою руку.
— Все хорошо, — бормочу я, а потом целую детей.
— Пока, — говорит на прощание Келли и быстро целует меня в щеку. Коротко и натянуто. Я снова разозлил ее.
Подхожу к столешнице — к той самой, на которой трахал ее этой ночью, — и понимаю, что не должен так уходить. Нет уж. Она заслуживает чего-то еще, даже если я не могу предложить ей многого. Поэтому, развернувшись, я наклоняюсь и шепчу ей:
— Я люблю тебя.
Потому что знаю: она хочет это услышать.
На губах Келли появляется улыбка, мягкая и нежная.
— Я люблю тебя.
Как только я забираюсь в машину, меня поражает боль от осознания того, что я постоянно так с ней поступаю. Просто ухожу. Прячу свои чувства и слова, которые не могу заставить себя произнести, и делаю то, что умею, — обеспечиваю нашу семью.
Я ненавижу ссоры. Не вижу в них смысла. Отец постоянно кричал на меня, чтобы донести свою мысль. Я никогда его не слушал. Когда ты слишком часто слышишь, как произносят «не те» слова, то входит в привычку больше оправдываться, чем общаться.
Я подпрыгиваю от стука в окно. Боннер. До сих пор хочу его убить. Опускаю стекло в машине.
— Проваливай. Я все еще зол на тебя.
Держа в руке чашку кофе, он бросает мне уведомление от ТСЖ.
— Это оставили в твоей двери утром. Предлагаю пойти и насрать на пороге дома леди из ТСЖ.
Я разрываю уведомление и бросаю его на пол пикапа.
— Спасибо, что присмотрели за детьми.
Улыбаясь, он подносит чашку к губам. Боннер щурит небесно-голубые глаза от солнца, выглядывающего из-за крыши нашего дома. Прикрыв глаза рукой, он наклоняет голову.
— Без проблем. Как рука?
Я завожу двигатель.
— Затрахала.
— Отстой. Зайди, когда вернешься домой.
— Снова дашь мне маленькую голубую таблетку счастья?
Уловили сарказм в моем голосе?
Боннер тоже. Он фыркает, закатывая глаза, и хлопает кулаком по крыше моего пикапа.
— Нет, у меня есть кое-что получше.
Я закатываю глаза. Даже слышать об этом не хочу.
* * *
Работа — отстой. Работать на своего брата тоже отстой, а быть одноруким механиком — это для меня охренеть какой удар. Сказать, отчего больнее всего? От современной работающей молодежи. Вы не поверите, сколько здесь детишек. Этакие Боннеры Слэйды, которые занимают рабочие места, но на самом деле ни черта не делают. Я не настолько хорошо знаю Боннера, чтобы понять, относится ли он к их числу, но его возраст не позволяет мне думать иначе. Очень надеюсь, что нормально воспитаю своих детей и они не превратятся в таких придурков. У этих пареньков всему есть оправдание: «У меня стресс, мне необходим перерыв», «Мне нужно курнуть, потому что у меня стресс», «Прошлой ночью моя собака блевала… Дайте мне выходной». И мое любимое: «Я купил новый мотоцикл. Мне нужна прибавка к зарплате». Так ты должен был подумать об этом перед тем, как его покупать!
На моей родине все вставали с рассветом и заканчивали работать с наступлением заката. Каждый божий день. Не думаю, что скот или какая-то часть ранчо ждали, пока я покурю вейп или проверю последние новости в Инстаграме. Черт возьми, живя в Техасе, большую часть времени я понятия не имел, где мой сотовый и что это за хрень такая — вейп.
Помните, я говорил, что вы еще познакомитесь с Ником? Момент настал. В магазин он приходит около десяти часов утра. Наверное, приятно иметь свой дилерский центр, в котором можно появиться, когда захочешь. Я каждый день говорю себе, что открою свой собственный магазин, а в такие дни, как этот, думаю: «Ага, я сделаю это сегодня. Уйду и открою свой бизнес, где мне не придется пахать на кого-то другого».
Только я этого не делаю, потому что отношусь к тем парням, которые ненавидят перемены. Я не испытываю страха или чего-то в этом роде. Просто мне нравится повседневная рутина.
Ник заходит в дверь и тут же смотрит на мою руку. Ее чертовски сложно не заметить из-за этого нелепого гипса.
— Эй, что случилось?
— Сломал, — бормочу я, пытаясь сменить одной рукой полетевшую прокладку головки цилиндра на «Хонде». Это сложно, но возможно.
— Разве ты не должен в таком случае сидеть дома?
Я указываю на мастерскую.
— И оставить все на этих мелких хулиганов, которые у тебя работают?
Ник кивает. Он прекрасно понимает, о чем я говорю, но не делает ничего, чтобы это исправить. Мы постоянно спорим об этом. Каждый день. А затем за спиной Ника появляется высокая блондинка, которая улыбается мне.
— Хочу познакомить тебя кое с кем, — говорит он, указывая на женщину. — Это Ава Дункан. Наш новый начальник отдела продаж.
Я посматриваю на нее через плечо и улыбаюсь.
— Приятно познакомиться. Я бы пожал тебе руку, но ты понимаешь, — подшучиваю я, лишь бы не вести себя весь день как полнейший мудак, и мое настроение улучшается.
Ава лучезарно улыбается, и с ее губ срывается смех. Давненько я не видел, чтобы женщина мне так улыбалась. Она красива. Я бы даже сказал, очень красива. Ава стройная, с длинными прямыми светлыми волосами, которые с одной стороны заплетены в косичку. Они натуральные, а не те, которые вы обычно наблюдаете в Калифорнии.
Окей, давайте-ка притормозим. Прежде чем вы успеете сказать: «Ноа, какого хрена?», я не думаю (и никогда не думал) изменять Келли. Сейчас же выкиньте эти мысли из своей головы. Я просто признаю, что девушка по-настоящему улыбнулась. Не вынужденно и не движимая тем простым фактом, что должна улыбнуться ради приличия.
Но потом Ава наклоняется и касается моего плеча. Не знаю, в курсе ли вы, но мне не нравится, когда меня трогают. Кто бы это ни был.
— Парни, вы братья?
Я смотрю на Ника и снова на Аву. Мне не нравится, каким тоном она это спрашивает. Звучит так, будто она спрашивает про таких братьев. Ну, вы понимаете. Про тех, которые вместе трахают женщин.
Только я собираюсь съязвить, как Ник подмигивает и обнимает ее за хрупкое плечо, сжимая его.
— Он мой младший брат.
Да, это мне тоже не нравится.
Ава тут же уходит, а Ник задерживается, пялясь на ее задницу. Кстати, Ник женат. Уже шесть лет. После колледжа он женился на девушке, в которую влюбился еще в средней школе, а затем перевез ее в Калифорнию.
Я смотрю на него. Он это понимает.
— Поверь мне, она великолепна.
Знаете, я перестал доверять Нику еще в семилетнем возрасте после того, как он нассал в чашку, насыпал в нее лед с сахаром и сказал, что это лимонад.
Вздохнув, я бросаю гаечный ключ в контейнер, стоящий рядом с ящиком для инструментов. По всему магазину разносится звон, и его просто невозможно игнорировать. Брат это замечает, его улыбка меркнет.
— Что ты делаешь, Ник?
Он незамедлительно обороняется:
— О чем ты?
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Я указываю на Аву, которая стоит в окружении курильщиков, пускающих слюни на нее и ее охренительно длинные ноги. — Ты женат.
Ник запускает руки в карманы.
— Не твое собачье дело, Ноа. — Он протискивается мимо меня, задев мое плечо.
Не мое собачье дело? Ник никогда не делился своими чувствами.
Хочу сказать ему намного больше, но не могу. Я отпускаю эту ситуацию, потому что после недосыпа у меня совершенно нет сил с ним спорить. Я смотрю на Аву, а затем на Ника, когда он выходит из магазина, и не могу поверить, что он поступает так с Сианной после стольких лет совместной жизни.
Один из парней подходит ко мне и прислоняется к ящику с инструментами, глядя на Ника с Авой.
— Как думаешь, он нанял ее из-за внешности?
Я смотрю на этого пацана:
— Черт возьми, я не знаю. Что ты делаешь? Разве ты не поменял масло на той «Хонде»?
Парнишка пожимает плечами.
— Я думал.
Он думал? Видите, что я имею в виду под современной молодежью? Она ужасна.
— Займись делом.
Я даже не знаю, как его зовут, но, судя по бейджу на рубашке, его имя начинается с буквы «М». Из-за сгиба не могу разобрать остальное. Смех со стороны выставочного зала привлекает мое внимание. Ава стоит рядом с Ником и улыбается ему, положив руку на его плечо, а он обнимает ее за талию.
Послушайте, я полностью согласен, что искра исчезает из отношений, и, черт возьми, мне тоже хочется испытывать те чувства, что появляются в первые месяцы после знакомства. Но если вы, скажем, не порнозвезда, то в конце концов чувство новизны притупляется, и вы остаетесь с мыслями о том, почему бы не пойти налево. Это не имеет ничего общего с другим человеком. Все дело в тебе и твоем дерьме. По крайней мере, я так считаю, но кто, черт возьми, станет меня слушать. Это очевидно. И по тому как Ник отказывается смотреть мне в глаза до конца рабочего дня, я понимаю, что он не разделяет мою точку зрения.
Я думаю о Сианне и о том, как она себя чувствует из-за этого. Она, скорее всего, даже ничего не подозревает об этой женщине или о других таких же. А я знаю своего брата достаточно хорошо и понимаю: другие наверняка были. Он отвратительно относится к женщинам.
Естественно, это наталкивает меня на мысли о Келли и о том, как я продолжаю отдаляться от нее. Несмотря на то, что на физическом уровне не изменяю ей, эмоционально я не делаю ничего из того, в чем, как я думаю, она нуждается. Я все понимаю, но не предпринимаю никаких действий, чтобы остановить это. Особенно прошлой ночью. Я не был готов иметь дело с доктором Мары. Я-то решил, что если мы переедем как можно дальше от Остина, то воспоминания о потере постепенно исчезнут из памяти. Но со скорбью и, что важнее, со скорбью о потере ребенка это не работает.
Я могу убеждать себя, что дам Келли то, что ей нужно, но в реальности этого не происходит. В кино — конечно, но реальная жизнь — такая сложная хрень.