Ноа
Рыболовецкие судна, парни, поездки и крючки
(Каждый из этих пунктов теперь вызывает у меня страх. Без разницы, в каком порядке вы их перечисляете)
8 МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ
Вам знакомо то чувство, когда вы планируете поездку и думаете: «Блин, это будет круто»? Да, мне тоже. С тех пор, как стал отцом. Когда ты молод, все это кажется развлечением и игрой, но когда у тебя есть жена и ребенок — страх берет верх, и все, что может пойти не так в этом эпическом путешествии, происходит и идет не так.
Автопутешествие — яркий тому пример. Вы видели, как прошла поездка в Остин. Я знал, что эти выходные будут чем-то похожи на нее. По крайней мере, я этого боялся.
Помните, я обещал Оливеру рыбалку? Он-то уж точно не забыл. В июле меня уговорили взять его на ловлю голубого тунца из Ньюпорт-Лэндинг в Ньюпорт-Бич.
Теперь позвольте мне рассказать, с чего все началось. Дело не в том, что я не хочу брать сына на рыбалку. Проблема в другом. Я хочу проводить с ним время, и мы всегда ходили вместе ловить рыбу. Я боюсь того, что он окажется на рыболовецком судне в семидесяти милях от берега. И все сводится к тому, что я хочу защитить своих детей. Признаюсь, с мальчиками дело обстоит иначе, чем с девочками. Моя миссия в воспитании Оливера — научить его быть мужиком, но при этом я хочу быть уверен, что он будет в безопасности.
Еще он ведет себя как придурок, так что поездка будет интересной. Произойдет чудо, если я лично не выкину его за борт. Ему одиннадцать лет. «Одиннадцать» на языке мальчишек означает: он знает все и обо всем, а я ничего не смыслю в воспитании детей. Терапевт Келли сказала ей, что заметила улучшения в его поведении. Джейсон говорит мне, что это не так. Гретхен говорит, что тоже улучшений не заметила. Заглядывая вперед, признаюсь, что верю своим друзьям.
Наше приключение начинается с того, что мы едем три с половиной часа до Ньюпорт-Бич с Джейсоном и его мальчишками. Предупреждаю вас: путешествие с тремя пацанами в возрасте до шестнадцати лет, возможно, хуже, чем путешествие с девочками. Я говорю так, потому что у меня есть опыт в обоих случаях, и если у вас нет возможности побольше времени провести с мальчиками в возрасте одиннадцати-двенадцати лет, вы не так много пропустили. Все их общение сводится к куче шуток о пердеже, разговорам о видеоиграх, ужасных запахах и скуке. Человек всегда голоден, всегда должен хотеть в туалет, создавать трудности и не соглашаться во всем со взрослыми. Таков Август. Он не будет счастлив, если кого-нибудь не выбесит. Я начинаю понимать, что он очень похож на Джейсона, потому что было время в Лос-Анджелесе, когда я думал о том, чтобы присоединиться к банде, просто чтобы не оставаться с ним в машине лишние десять минут (не говоря уже о часе, который нам оставалось ехать). А может, все дело во мне. Может, я просто не гожусь для таких поездок. Очень может быть.
В какой-то момент я понимаю, что мой сын такой же умник, как и я. Все начинается с того, что Джейсон спрашивает у него и мальчиков, почему они смотрят в интернете видео про людей, играющих в видеоигры.
— Почему бы просто самим не поиграть?
Оливер ухмыляется:
— Вы смотрите гонки по телевизору. Почему бы не поучаствовать в них лично?
— Вот дерьмо, — бормочет Джейсон, закатывая глаза.
Я улыбаюсь:
— Ага, чувак, почему?
Он смотрит на меня:
— Просто веди машину.
* * *
— Будет круто, если мы поймаем акулу, — говорит Джаггер, глядя на воду.
Мы все стоим на причале. Сейчас около четырех часов утра. Никто не хотел вставать так рано, и я глотаю таблетки от укачивания, как будто это гребаные «Скитлс».
Помните, я сказал, что люблю рыбачить с Оливером? Рыбалка на озере, с берега, с моста — это мое. Океаны с волнами вдали от суши? Нет. Не мое. Но когда я вижу, как глаза Оливера загораются при виде бескрайнего океана и большого рыболовецкого судна, набитого опытными рыбаками и удочками, которые, вероятно, стоят столько же, сколько и аренда за дом, то забываю о своих потребностях и сосредоточиваю внимание на сыне.
Я обнимаю его за плечо, и он смотрит на меня с улыбкой.
— Спасибо, пап.
Я подмигиваю ему:
— Все для тебя, приятель.
Он дерзко улыбается:
— Как насчет Nova 69-го на мое шестнадцатилетие?
— У тебя хороший вкус, но если твои оценки не улучшатся в ближайшие пять лет, то ты будешь гонять на автобусе.
— Дерьмо.
Хейзел отличница. Она перфекционистка и любит учиться. Оливер предпочитает просто выполнить необходимый минимум, чтобы перейти в следующий класс. Нам повезет, если он хотя бы школу закончит, о поступлении в колледж и говорить нечего. Мы на это даже не надеемся. Хорошо, что ему досталась моя внешность, потому что он чертовски тупой. Знаю, нельзя так говорить о своих детях, но я говорю это любя. Он тупой.
Пока мы ожиданием посадки на судно, мне не очень приятно слышать, как Джейсон и Кейт спорят по телефону.
— Ты больше не можешь указывать, что мне делать, Джейсон.
Он фыркает:
— Кто такое сказал?
— Свидетельство о расторжении брака.
Джейсон раздраженно вздыхает.
— Пофиг. Я просто забочусь о наших мальчиках.
— Да если бы. Ты заботишься о себе и своих потребностях. И ты понимаешь, что именно поэтому мы развелись.
Осознание поражает его, и он опускает плечи. Я очень хочу, чтобы он убавил громкость на своем телефоне. Мне не хочется знать столько подробностей об их браке.
— Если ты не уступишь и не дашь мне немного личного пространства, то сделка, по которой мы живем в одном доме, больше не сработает.
Джейсон отходит от меня (чего я бы хотел, когда он только ответил на звонок, но он этого не сделал). Думаю, в глубине души я прекрасно понимаю и Кейт, и Джейсона. Вы знали, что они влюбились друг в друга, когда им было по десять лет? В восемнадцать они поженились, и все завертелось. Дети и все это дерьмо, осложняющее отношения в браке. Не думаю, что они больше не любят друг друга, и считаю отличным их решение воспитывать детей вместе, зная, что это будет лучше, чем делить опеку. А ведь это так часто не учитывается.
Скажу вам, что еще не принято во внимание. Я и лодки. Мне стоило подумать об этом, прежде чем отправиться в поездку на глубоководную рыбалку.
— Ты болен, мужик? — Джейсон толкает меня своим плечом.
Я представляю свое мертвецки белое лицо, хотя просто сижу на пристани.
— Все в порядке.
Огромная ложь.
— Ты когда-нибудь занимался глубоководной ловлей?
Я кладу имбирь в рот. Кстати, я ненавижу имбирь. Он ужасен.
— Нет.
Он смеется. Как будто это охрененно смешно. Я толкаю его в воду. Мальчики думают, что это смешно, а Джейсон — нет.
Мы с детьми забираемся на судно, а Джаггер не хочет одевать спасательный жилет.
— Ненавижу их, — фыркает он, пристегивая ремень. — Чувствую себя пухлым.
— Неприятно слышать его мысли по поводу того, что он чувствует, когда получает тело отца, — бормочет Джейсон, посмеиваясь про себя.
Следующие несколько часов я провожу, перегнувшись через борт лодки. Меня рвет без остановки. Оливер делает то же самое, а потом, наконец, мы около часа ловим рыбу. После чего нас обоих снова рвет. В промежутках, когда меня рвало с борта лодки и мне хотелось, чтобы океан поглотил меня, избавив от страданий, я провел пару моментов с Оливером. Протягиваю ему бутылку воды, и вырываю из большого пальца крючок, который он воткнул мне во время заброса удочки.
— Рыба когда-нибудь моргает? — спрашивает Август своего отца, глядя на мертвую рыбу, лежащую рядом с ним в луже собственной крови. Это похоже на бойню на лодке и, откровенно говоря, никак не помогает мне бороться с тошнотой. На самом деле, это еще больше усугубляет ситуацию, потому что я не переношу вида крови, не говоря уже о том, что она повсюду на мне, и я не могу на нее не смотреть.
Лучший момент рыбалки (если не считать того, когда мы снова выходим на берег) наступает, когда Оливер ловит голубого тунца.
— Пап, я это сделал! — кричит он, а два рыбака рядом с ним удерживают его в лодке, пока он пытается затащить рыбу на борт. У него это не получается, и один из помощников отходит в сторону, позволяя мне помочь. С трудом и применением багра, мы затаскиваем рыбу в лодку, и она трепыхается, когда рыбаки опускают ее в лед.
Мы промокшие и пропитанные кровью, а Оливер смотрит на меня широко раскрытыми и возбужденными глазами.
— Это самая крутая вещь! — кричит он одновременно с тем, как тунец, извиваясь, спихивает за борт Джейсона и Джаггера.
— Люди за бортом! — кричит Август, качая головой, а затем смотрит на меня с улыбкой. — Так и знал, что они окажутся в воде.
— Я тоже, — смеюсь, глядя на них, барахтающихся в воде.
Не волнуйтесь. Парни в полном порядке. В конце концов, они возвращаются на борт, и никто не пострадал. Они мокрые и злые, но в порядке. Я сижу рядом с Оливером, и он во всех подробностях расписывает мне, откуда узнал, что на его крючок попалась рыба. У меня больше не крутит живот (ложь), но в этот момент я полностью осознаю тот факт, что мне нужно почаще выводить его на такие эмоции. Сейчас он не тот агрессивный подросток, который толкает сестру по всему дому или непонятно как разговаривает с нами. Здесь он довольный, улыбается и шутит.
Он смотрит на мой большой палец, который пострадал от крючка и теперь кровоточит.
— Черт возьми, пап. Ты в порядке?
— Все хорошо. — Я притягиваю его к себе.
Мне очень больно, но я ни за что не испорчу Оливеру впечатление от рыбалки.
Он достает свой телефон. Да, в одиннадцать у него есть смартфон. Не стреляйте в меня. Оливер фотографирует мой палец, а потом замечает вдалеке дельфина. Я улыбаюсь. Хейзел с ума сходит по дельфинам с тех пор, как мы переехали в Калифорнию, и мне хочется верить, что в этот момент Оливер думает о своей сестре.
С радостью сообщаю, что в последнее время они стали ладить намного лучше. Я бы не сказал, что их отношения идеальны, потому что здесь вам не сериал «Предоставьте это Биверу». Оливер — мальчик. Молодой парень. И наличие младших братьев и сестер в большинстве случаев сводит его с ума, но иногда, в редкие моменты, вы можете увидеть, как он играет с ними. И не дай бог кому-то к ним придраться, потому что он мгновенно ударит. Просто спросите об этом Джаггера, который толкнул Хейзел около двух недель назад. Заметили небольшую ссадину на его губе? Это результат того, что мой мальчик заступился за свою сестру.
На обратном пути в Ньюпорт-Бич нас с Оливером снова рвет, и где-то на тридцатой миле он наклоняется ко мне и говорит:
— Пап? Помнишь, я бесился, что Мара всегда напрашивалась с нами на рыбалку?
Я киваю, едва в состоянии оторвать голову от борта лодки, желая умереть.
— Я бы хотел, чтобы она была жива и поехала с нами. Думаю, ей бы здесь понравилось.
— Я тоже, приятель.
Вы не просто оплакиваете потерю своего ребенка. Вы оплакиваете жизнь, которой у него не было. Все, что они пропускают, и то время, которое вы упускаете вместе с ними. Оливер, Хейзел, Севи, даже Фин — будут горевать об одних и тех же вещах в разное время своей жизни. Это один из таких моментов для Оливера.
В то время я не знал этого, просто чувствовал. Конечно, чтобы понять это, мне потребовалось время. За последние полтора года я подвергал сомнению свою веру, последние слова, сказанные Марой и каждое мгновение, которое я не провел с ней, пока она болела. Я спрашивал себя, когда она умерла: «Мы сделали все, что могли?». Я очень долго отказывался признавать реальность ее смерти, но однажды она обрушилась на меня. И это было так же плохо, как и в тот день, когда мы ее потеряли. Так наступило Рождество, которое мы праздновали без нее. Кажется, я был слишком пьян в тот день, чтобы понять, куда направлялся, но в тот раз я осознал, что наша дочь умерла, и ничто не может ее вернуть. Вместо этого мне пришлось найти новую реальность. Ту, где я знал, что она любила: сильно, искренне и безмерно.
Я чувствую, что она рядом с нами. Каждый день. Незримо. Неслышно. Но она все еще здесь и любима, даже если это всего лишь воспоминание. Долгое время я не мог прогнать из головы мысль, что буду вечно горевать об этих моментах, и, вероятно, я буду, но мне пришлось признать, что жизнь Мары не оборвалась. Она прожила столько, сколько ей было отведено, и мирно ушла на моих руках. На семь лет она была дана нам. Две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней. В каждый из этих дней она знала, что мы любим ее. Она прошла чертовски сложный путь, но собрала в себе все самое лучшее, и нам пришлось прожить свою лучшую жизнь ради нее.
Я могу рассказать вам все, что угодно. Например, как пережить этот момент и начать жить сегодняшним днем. Но пока не поднял голову, я не мог этого принять. Даже сейчас я не уверен, что принял ее смерть, но мне нравится думать, что я стал лучше, чем раньше.
* * *
На следующий день мы вернулись домой, и, конечно же, в мой большой палец попала инфекция. Он пульсирует, и я едва могу его коснуться. Мысль о том, что какая-то рыба отложила яйца (икру) в мой палец, — повторяющийся ночной кошмар.
Оливер не хотел, чтобы его рыбу разделывали в доках, поэтому решил ее заморозить. Теперь она чем-то похожа на сорокафунтовое ледяное оружие, которое он настойчиво пытается сам занести в дом.
Дети думают, что это самая крутая вещь в мире. Кроме Фин. Она едва удостоила рыбину взглядом и пошла в другую сторону. Я помню, что назвал одного из моих детей тупицей, но, честно говоря, эта малышка та еще засранка. У нее даже до идеала отточено умиротворенное лицо сучки, а ей еще и двух лет не исполнилось.
Келли смотрит на морозильник, а затем на Оливера:
— Не думаю, что он влезет.
Оливер широко улыбается и восклицает:
— Мягко сказано.
Взгляните на лицо моей жены. Окей, она злится. Теперь посмотрите на мое. Я чертовски горд.
Оливер убегает с рыбой, как будто собирается пронзить ею Хейзел, и мы отнимаем ее у него именно потому, что вполне очевидно — такое возможно. В течении следующих пары часов он рассказывает Келли обо всем, что произошло в поездке, а я вожусь с Фин, которую раньше пыталась одеть Келли. Она недавно решила, что одежда больше не входит в ее повседневную жизнь.
— Просто надень их, девочка!
— Кики ни рами, ни хригдим!
Понятия не имею, что это было, но на языке рассерженного малыша это может означать что-то типа «пошел ты на хрен, я не ношу чертову одежду».
Поэтому я позволил ей бегать голышом. Кого это волнует? Мы же не на публике, правда?
Немного позже Келли находит меня, когда я пытаюсь вспомнить, куда в прошлом году дел антибактериальное средство, необходимое для моей руки.
— Мне нужна твоя помощь, — говорю я ей. Мне не нужна ее помощь. Это уловка. Хочу заставить ее подняться наверх, чтобы запереть в спальне и наверстать упущенное за две ночи моего отсутствия.
Она поднимается и теперь стоит в дверях в ванную, прижавшись плечом к косяку. Бля, она такая красивая. Посмотрите на нее. Тридцать ей к лицу. И скажу еще больше. Меня не волнует, что в Истаграм и в других социальных сетях пытаются заставить женщин поверить в то, что женское тело после пятерых детей чертовски красиво. И я вам скажу, почему…
Потому что она дала жизнь нашим детям. Келли держала их, пока они плакали, позволяла спать на своей груди и кормила. На нее блевали, мочились, и она провела больше бессонных ночей, чем я. Каждая растяжка, каждый лишний фунт — заработан. И если вы спросите меня, то я бы не хотел, чтобы она выглядела иначе.
Келли ловит мой блуждающий взгляд.
— Ты же позвал меня не для того, чтобы я помогла, правда?
— Конечно для этого, — я подхожу к ней, подмигивая, — чтобы ты помогла мне затащить тебя в постель.
Она закатывает глаза, но позволяет себя обнять и спрятать мое обветренное лицо между ее плечом и шеей.
— Ты такой мальчишка.
— Почему бы тебе не показать своему мальчишке, как сильно ты по нему соскучилась?
— Я провела последние две ночи одна с тремя детьми. — Еще один смешок вырывается из нее. — Конечно, я скучала по тебе. — Но тут она замечает мой большой палец и восклицает. — Ноа, твой палец! Что, черт возьми, случилось?
Я кладу ее на нашу кровать и пожимаю плечами:
— Меня подцепили.
— Сказала она… — хихикает жена.
Вот поэтому, друзья, я и женился на этой женщине.