- И полутона так красивы!
В первое утро намерение исполнено: компания собирается в половине шестого. Все трое в молчаливом настроении, с наклонностью ворчать друг на друга, на пищу - вообще на что-нибудь, лишь бы дать выход затаенному раздражению.
Вечером последнее выливается в сердитом замечании:
- Завтра, я думаю, можно выезжать в половине седьмого; это совсем не поздно!
- Но тогда мы не пройдем наш маршрут! - слабо протестует благонамеренный голос.
- Что ж с того! Человек предполагает, а жизнь располагает. И, кроме того, ведь надо подумать о других: мы поднимаем в гостинице всю прислугу?
- Здесь все встают рано, - робко продолжает благонамеренный голос.
- Прислуга не вставала бы рано, если бы ее не заставляли! Нет, будем завтракать в половине седьмого; тогда никому не помешаем.
Так человеческая слабость прячется под предлогом доброго отношения к другим; мы спим до шести часов, уверяя совесть - которая, однако, остается при своем мнении, - что это делается из великодушия. Такое великодушие простиралось иногда, сколько мне помнится, до семи часов.
Но не только наше предположение, а и расстояние часто изменяется; на практике оно оказывается совсем не таким, каким должно быть, судя по вычислениям, сделанным астролябией.
- Семь часов - по десяти миль в час, - итого семьдесят миль в день. Пустяки для велосипедиста?
- Кажется, по дороге есть холмы, на которые придется подыматься?
- Где есть подъем, там будет и спуск! - Ну, скажем, восемь миль в час: в день, значит, около шестидесяти. Если мы и на это не способны - то, согласитесь, вместо велосипедов можно было с удобством обзавестись креслами на колесах!
Действительно, рассуждая дома, кажется, что шестьдесят миль в день совсем немного. Но в четыре часа дня, на дороге, благонамеренный голос вынужден напомнить товарищам:
- Господа! Нам бы следовало двигаться. (Он звучит уже не так уверенно, как утром).
- Ну нет! Незачем суетиться. Отсюда прелестный вид, не правда ли?
- Да. Но не забудь, что нам до Блазена осталось двадцать пять миль.
- Сколько?
- Двадцать пять; может быть немножко больше.
- Значит, по-твоему, мы проехали только тридцать пять миль?!
- Да.
- Не может быть! У тебя неверная карта.
- Конечно, не может быть! - прибавляет другой недобродетельный голос. Ведь мы едем с самого утра.
- То есть с восьми часов. Мы выехали позже, чем хотели.
- В три четверти восьмого!
- Ну, в три четверти восьмого; и несколько раз останавливались.
- Останавливались, чтобы полюбоваться видом. Какой же смысл путешествовать и не видеть страны?
- И, кроме того, сегодня было так жарко, а нам приходилось подыматься по крутым дорогам!
- Я не спорю, я только говорю, что до Блазена осталось двадцать пять миль.
- И еще горы?
- Да. Два раза вверх и вниз.
- А ты говорил, что Блазен находится в долине.
- Да, последние десять миль представляют сплошной спуск.
- А нет ли какого-нибудь местечка между нами и Блазеном? Что это там на берегу озера?
- Это Титзее, совсем не по дороге. Нам бы не следовало так уклоняться.
- Нам вовсе не следует переутомляться - это даже опасно!.. Хорошенькое местечко это Титзее, судя по карте. Там, вероятно, хороший воздух...
- Хорошо, я согласен остановиться в Титзее. Это ведь вы сами решили утром, что мы доедем до Блазена.
- Ну, положим, мне все равно. Что там может быть особенно интересного в Блазене? Какая-то глушь, долина... В Титзее наверное лучше.
- И близко, не правда ли?
- Пять миль отсюда.
Заключение хором:
- Остановимся в Титзее!
В первый же день нашей поездки Джордж сделал важное наблюдение (он ехал на одиночном велосипеде, а мы с Гаррисом впереди, на тандеме).
- Насколько я помню, - сказал он, - Гаррис говорил, что здесь есть фуникулеры, по которым можно подыматься на горы.
- Есть, - отвечал Гаррис, - но не на каждый же холм!
- Я предчувствовал, что не на каждый. - проворчал Джордж.
- И кроме того, - прибавил Гаррис через минуту, - ведь ты сам не согласился бы ездить все время с гор: удовольствие всегда бывает больше, если его заслужишь.
Снова наступило молчание, которое на этот раз прервал Джордж:
- Только вы, господа, не надрывайтесь из-за меня.