Кашу нам в наследство оставили потрясающую. Или мы просто оголодали до озверения? С собой продукты мы прихватили, но останавливаться на дороге на перекус было сущим самоубийством. Мы и без того чуть не стали чьим-то обедом. А здесь было тихо, спокойно, сытно. Крупа была неизвестная, чем-то по виду похожая на пшенку, но на вкус — совсем не она. Мясо тоже казалось странным. Но я ни на миг не засомневался, что еда годная — я ж теперь плоть от плоти этого мира, а значит, не отравлюсь тем, что местные едят.
Как ни были мы голодны, приговорили только половину котелка, после чего Серхио сыто рыгнул и предложил оставить на завтра, а потом с видом фокусника из-за первого большого котелка вытащил второй, маленький, в котором, как оказалось, он заварил травяной чай.
— Травки местные? — заинтересовался я, принюхиваясь к незнакомым запахам.
— Упаси всевышний, дон Алехандро — с искренним возмущением посмотрел на меня Серхио. — Ничего отсюда просто так нельзя есть или пить.
— А это? — Я кивнул на источник. — Уверен, воду для чая и каши брали там.
— Это — исключение. Даже росу на Сангреларе собирают в бутыльки и продают. Самая ценная — из глубин острова.
— А что будет, если ею напиться? — заинтересовался я и пригубил чай. Вкус показался непривычным, но не неприятным.
— Плохо будет. Избыток дикой чародейной энергии покидает организм так быстро, как сможет. Над одним из учеников дона Акунья как-то подшутили, влили немного в его бутыль с водой, так у него кровеносные сосуды лопаться начали. Хорошо, у нас всегда лекарь дежурит. То есть дежурил.
— А что с ним стало? — тихо спросил я помрачневшего Серхио.
— С учеником-то? Да откачали. Лишнюю энергию вывели, сосуды заштопали, шрамы загладили до невидимости. Шутников, опять же, оштрафовали в пользу пострадавшего и школы фехтования.
— Я про лекаря. Его с вами не прихватили?
— Он с нами не ночевал. Но если вы намекаете, дон Алехандро, что к нему можно обратиться за помощью, то зря. Лекари, конечно, жизни спасать должны, но если стоит выбор между своей и чужой, то, сами понимаете, кто что выберет.
— А вообще, насколько это нормально, когда королевская стража врывается в дома и забирает людей на алтарь?
— Официально этого в стране нет.
— Как нет? А договор с моей матерью?
Забавно, но я даже сам не почувствовал фальши, когда сказал «моя мать». Неужели я начинаю считать своим мир, куда меня принудительно засунули?
— О таком только слухи ходят. Никто не знает точно, с кем заключали договора, если их заключали.
— И как давно ходят слухи?
— Мне почем знать? — удивился Серхио. — Сангрелар, почитай, в таком виде лет двести стоит…
— Сколько? — вытаращился я на него.
— Двести с небольшим, как последнего Бельмонте прибили, — добил меня Серхио.
— Двести лет… двести лет…
Меня как будто обухом по голове ударило, когда я осознал, что все близкие мне люди давно умерли. И неблизкие — тоже. Все, совершенно все, кого я знал, с кем общался, кого любил и ненавидел — никого не осталось в живых. И родных не осталось ни там, ни тут. Если старикашка был прав в своих прогнозах, то последний Бельмонте был моим сыном. Отцовских чувств я в себе не нашел, сколько их ни выкапывал. Возможно потому, что все продолжало казаться ненастоящим. Вот лягу спать, проснусь — и выяснится, что все это дурной страшный сон. Не может же быть такого, что моя душа в ожидании нужного тела болталась здесь больше двухсот лет, а для меня прошел всего лишь миг? Я хочу назад, в свое тело и в свою старую жизнь. У меня предзащита по осени должна быть. «Взаимодействие мод в гелий-неоновом зеемановском лазере на длине волны 3,39 мкм». Прекрасное вдохновляющее название. И настолько контрастирующее с действительностью, что, когда я повторил вслух, это оказалось последней каплей, и вой из меня вырвался сам.
— Нате-ка дон Алехандро, выпейте. — Серхио ловко всунул мне в руки кружку с чем-то горячительным. — Эка вас приложило. Это отходняк после ритуала.
— Ты не понимаешь. Я умер.
— Так и я умер, — спокойно сказал Серхио. — Все мы здесь умерли. Но в отличие от падре Хавьера, мы получили в подарок от Всевышнего вторую жизнь. Выпейте, дон Алехандро, легче станет. Вино с корабля, лучшее из имеющегося. Поди, для принца наследного держали. Отпраздновать передачу. А мы отпразднуем новую жизнь.
Он мягко меня уговаривал, постоянно подливая вино, и в конце концов я нажрался с двух бутылок до отключки. Как будто выключателем в голове щелкнули — и все, нет больше ничего: ни тревог о прошлом, ни беспокойства о будущем.
И спалось хорошо. А как иначе? На свежем воздухе, после изнуряющей физической активности и принудительного вливания большого для этого тела количества алкоголя — чего бы и не поспать от души?
Утром я спросонья нашарил рядом с собой мягкую игрушку и удивился, почему не помню, что заночевал у Насти — из моих знакомых только у нее было огромное количество всякой пушистой и не очень мелочи, которая где только не валялась. Но тут мелочь в моей руке зашевелилась, зашкрябала лапками по ладони, и я рывком сел, одновременно открывая глаза. В руке у меня был паук нормального размера. Нормального, разумеется, по сравнению с камией, потому что у этого только туловище было сантиметров десять в диаметре, а ведь от него еще торчали восемь лап. Это создание было в точности похоже на спутника старикашки. Детеныш, наверное. Или у пауков из яиц вылупляются сразу взрослые особи? Про яйца я помнил, остальное — нет.
Мы с пауком изучающе смотрели друг на друга. Время от времени он недовольно поводил лапами и скрежетал, намекая, что живое существо, а не плюшевая игрушка. Почему-то по отношению к нему у меня не было ни страха, ни отвращения, хотя насекомых я обычно недолюбливаю. Но насекомое таких размеров и пушистости — это практически млекопитающее. Паук был мил и неагрессивен.
— Дон Алехандро, — прошептал Серхио, — осторожно опустите ками на землю. Очень осторожно и мягко. Как он только вас не укусил до сих пор?
— Больно кусается?
— Смертельно.
Я на вытянутой внезапно задрожавшей руке поставил паука как можно дальше от себя, чтобы у него появилось желание не укусить меня, а удрать. Вон как прошлый шустро смылся в кусты.
Но этот со мной расстаться не пожелал. Почти таким же быстрым смазанным движением как большой паук, мелкий метнулся ко мне, вскарабкался по одежде, устроился на плече и что-то возмущенно застрекотал в ухо. Мне показалось или его стрекот все больше и больше напоминал связную речь? Только галлюцинаций не хватало…
— Кто вы, дон Алехандро? — неожиданно спросил Серхио. — Не потому ли алтарь вас пощадил, что на самом деле вы Бельмонте?
— Я? — опешил я. — Какой из меня Бельмонте? Они же все великими чародеями были.
— Но Алехандро Торрегроса чародеем не был. Его проверяли у алтаря. А с алтаря вы встали с чарами.
Он оказался слишком близко к моей тайне, о которой я не собирался никому рассказывать.
— И без знаний, — напомнил я. — Падре Хавьер говорил о вмешательстве Всевышнего. Возможно, он отобрал память и дал возможность творить чародейство? — Серхио недоверчиво молчал, пришлось добавить еще аргумент: — А у кого-то из Бельмонте был ками, если ты посчитал его появление признаком того, что я к ним отношусь?
— Если и был, то уже давно умер, — сообразил Серхио. — Получается, этот выбрал вас по воле Всевышнего?
— В смысле выбрал?
— Покровителем, чтобы получить защиту и энергию, — пояснил Серхио. — Но вы-то слабый чародей, дон Алехандро…
— Ага защиту и энергию, — пробурчал мне прямо в ухо злой узнаваемый голос. — Я чуть не сдох, пока дождался тебя, наглый необученный чародей.
Я посмотрел на ками, тот уставился на меня своими блестящими глазками. Ни лапы, ни жвалы у него не шевелились, тем не менее у меня в голове опять раздался голос противного старикашки:
— Потому что я оказался к тебе привязан, как к ученику дона Леона. Думаешь, меня это радует? Он был величиной, а ты балбес балбесом.
— Значит, мне надо развивать свои способности к чарам.
— Точно дон Алехандро, это знак, — согласился Серхио. — Ками к кому попало не приходят. Я вообще не особо в чародействе шарю, но, вроде, говорят, что их отлавливают и привязывают специальным ритуалом. А после смерти чародея умирает и зверушка.
Я вопросительно посмотрел на паука, который сидел на моем плече.
— Ты каким-то образом привязку на себя перебросил, — недовольно сказал он. — Потому и слышишь меня теперь. А дон Леон все, нет его давно. Отомстил — и умер.
Я вспомнил, что общение старикашки и паука проходило без слов и попробовал оттранслировать мысль:
— А ты меня слышишь?
— Разумеется.
— Как зовут тебя, чудо?
— Обычно — иди сюда.
— А имя у тебя есть?
— Имя? Это как у людей? Ками-то оно к чему?
— Как к чему? Звать тебя как-то надо.
— Зачем? Тебя слышу только я, ты не слышишь других ками. Бесполезная штука это твое имя.
— Будешь Шариком, — решил я уже вслух.
— Каким еще Шариком? — взвыл он, подпрыгнув на моем плече.
Шарик оказался довольно увесистым, не иначе как из чистого золота, а плечо было не слишком тренированным. Скрип зубов я удержал и сказал преувеличенно бодро:
— Нехорошо, когда спутник без имени. Неправильно. Он уникален, а значит, должен чем-то выделяться среди других. — Шарик затих, обдумывая мои слова, а я продолжил: — Серхио, а ками и камии как связаны между собой?
— Как-как, обычно, — удивился тот. — Камии — это женского полу особи, значит. А ками — мужского.
— Ого у них разница… — удивился я. — И не страшно тебе, Шарик, с такой горой связываться?
— Страшно связываться с тобой. — Он возмущенно переступил всеми лапами на моем плече. — Да только без моего присмотра тебя быстро отправят на перерождение, а с тобой — и меня. А камии — прекрасные спутницы: носят, кормят, заботятся и… это самое… тоже регулярно перепадает. Тебе о таком только мечтать, извращенец.
— Понятно. Она впереди с рюкзаком. Я сзади — в рюкзаке. Не жизнь — мечта.
Я даже спрашивать не стал, как выглядит «это самое», чтобы не получить психологическую травму. На мой взгляд, извращенцем был как раз Шарик, потому что камия ками может использовать только как вибратор, большую живую секс-игрушку, которая подзаряжалась едой и которую постоянно приходилось таскать с собой.
Только сейчас я вспомнил, что вчера вечером напился. Шикарное, наверное, вино было, специально для принца. А я его выжрал и даже вспомнить сегодня не могу, какое оно было на вкус. Пустые бутылки валялись у костра, как укор моей истерике. Сейчас от нее не осталось и следа, как будто я окончательно принял случившееся. Голова не болела, и мое сознание ощущало себя в ней довольно комфортно. Прежний хозяин тела ничего своего не оставил, что облегчило вселение и мою совесть. Если ее что-то и мучило, то только…
— Серхио, извини за вчерашнее.
— Глупости, дон Алехандро, — отмахнулся он. — Разве я не понимаю? Сколько на вас вчера навалилось всего. И на алтаре полежали и с королевскими солдатами пофехтовали, и узнали и про своего настоящего отца, и про то, что мать продала, — тоже. И это я еще молчу про бандитов, нападение которых прямо тьфу по сравнению с остальным. С той же камией. Вы и так столько держались. Для поэта — вообще замечательно.
— Ты еще и поэт? — хохотнул Шарик.
— Тело поэта. Я — нет.
— И чего кривишься. Замечательное тело. Дон Леон всегда выполнял обещанное. На тебя такой ритуал потратил, не пожалел. Там одних ингров на тысячи доранов.
— Что ж его на себя не потратил?
— Переродиться со все помнящей душой может только тот, кто ни к чему и ни к кому не привязан сильными чувствами. Дон Леон же был помешан на мести, поэтому у него душа с телом были сцеплены накрепко. Никакой ритуал бы не помог — он сразу за Грань ушел. Дон Леон иногда видел будущее. Точнее — его вероятности. Ни в одной из них у него не было второй жизни, поэтому и держался до последнего, пока месть не исполнил.
В его голосе звучали искренние чувства, но поскольку голос был точь-в-точь как у старикашки, создавалось впечатление, что тот сам себя оплакивает. Задело меня не это, а заявление что меня в моем мире ничего не удерживало. От такого — лишь шаг до подтверждения теории Артема, что там мы были не в свое время и не на своем месте. Теория Артема, как и высказывания Шарика были весьма спорными, но спорить я не стал.
— А почему я слышу твой голос, как голос дона Леона?
— Почему, почему… Потому. У спутника со временем появляются многие привычки чародея. Вот поживу с тобой, на тебя походить буду. Хотя и не хотелось бы. Дон Леон был настоящим чародеем, его все боялись. А ты даже не чародейская личинка, ты вообще зародыш чародейский. И что из тебя вылупится, один Всевышний знает. И вообще, кормить меня будут? Я из-за тебя от такой девушки ушел, рассчитываю на компенсацию.
В этот раз страданий в голосе не было. Наверное, не так уж хотелось оставаться у этой замечательной девушки. Я бы тоже постарался удрать от особы, которая настолько больше.
— Серхио, у нас вроде вчерашняя каша оставалась?
— Оставалась, как раз хватит позавтракать, — подтвердил он. — И вода под чай вот-вот вскипит.
Он засуетился, вытаскивая остальные продукты, потому что каши было маловато на дневной переход.
— Ты… мне… кашу? — возмутился Шарик. — Я кашу не ем.
— Попросил бы свою девушку выдать тебе отступные сухим пайком.
— У нее в коконах все хранится, я столько не донесу. Да и ты не унесешь. Хиляк ты, Хандро.
— Ты говорил, тебе моя энергия нужна. Ее недостаточно?
— Разумеется, нет. Твоя энергия мне нужна, чтобы творить заклинания. И их, в отличие от тебя, я знаю множество.
— Да ну? Покажи что-нибудь.
— Твоя энергия только начинает просачиваться и усваивается с большими потерями, так что ничего я не покажу. Вот когда мы притремся друг к другу… А для этого я должен нормально питаться. Мясом. Вон тот окорок мне подойдет. Только порежь помельче.
Я настрогал ему полосок в одну из бесхозных мисок, и Шарик спрыгнул с моего плеча и приступил к трапезе. Я же воспользовался тем, что мое плечо больше ничего не оттягивает, и радостно сделал все утренние дела, потому что любая жидкость, попавшая в организм, через какое-то время стремится на выход. В число чародейских особенностей моего организма однозначно не входило вечное удержание жидкости, так что пришлось оросить кусты поблизости.
Потом я немного поплескался в водичке и вернулся к костру. Голова, как ни странно, не болела — то ли вино качественное оказалось, то ли у организма повышенная регенерация — так что я даже смог попользоваться ею по прямому назначению. И это не только в нее есть, но и думу думать.
Из плюсов было только то, что я жив, цел и с магией. Все остальное было сплошным минусом. Даже отомстить за свое положение никому не выйдет — все умерли настолько давно, что там, поди, и костей не осталось в могилах. И даже будь у меня мысль отыграться на потомках Бельмонте или Мурильо — ничего бы не вышло, потому что потомков тоже нет. А вот цель какая-то нужна, чтобы не свихнуться. Но как можно ставить перед собою цель, ничего не зная про мир, где я нахожусь?
— Серхио, как учатся чарам?
— Обычно в ученики к чародеям идут.
Шарик внезапно застрекотал, потом, сообразив, что я его не понимаю, прыгнул и забрался на мое плечо. Причем использовал он четыре лапы, в остальных четырех тащил ломти вяленого мяса.
— Ты не сможешь пойти в ученики к чародею.
— Почему это? — опешил я, от неожиданности даже вслух. — У меня же есть способности к чарам.
— А еще у тебя есть метка учителя. Поэтому никто тебя не возьмет на индивидуальное обучение.
— Он что-то говорит? — спросил Серхио.
— Говорит, что у меня есть метка учителя.
— Значит, учил все же кто-то. Но плохо.
— С чего это плохо! — возмущенно застрекотал Шарик. — У дона Леона времени не было. А так он лучший учитель был в этом мире! Равных нет ему.
— Может, совсем недолго? — предположил я вслух, прикрыв рукой разбушевавшегося Шарика.
— Думаю, если кто-то и учил, у него уже не спросишь. Торрегроса наверняка постарались и все зачистили. За чародеев-то денег не платят, их просто отбирают, без денег.
— А потом учат чарам? — предположил я.
— Сначала оскопляют, — огорошил меня Серхио. — А уж потом учат.
— А оскоплять-то зачем?
— Ну ты и дубина, — оскорбил меня Шарик. — Кому нужно, чтобы они размножались?
— Как зачем? Чтобы королевская кровь на сторону не уходила и не было потом проблем с претендентами на трон, — пояснил Серхио. — Тех, кто на закрепление уходит, портить нельзя, а то бы и их лишали возможности размножаться. Но присматривают и в случае чего потомков — того, потому что пользы от них уже никакой, кровь без ритуала разбавлена, но для мятежа и занятия трона хватит. А так королевская кровь сильная, король своих потомков рядом сразу чует, поэтому нам лучше в Мибии не задерживаться. Сделаете то, куда вас чуйка толкает, — и в Гравиду двинем.
— А если девочки?
— Что девочки? — недовольно переспросил ками.
— Если у короля рождаются дочери, — пояснил я и для него, и для Серхио, который тоже недоумевающе уставился на меня, — их тоже убивают на алтаре или делают бесплодными?
— Не знаю. — Серхио поскреб подбородок, которому не помешала бы бритва. — Я в чародейских делах не силен.
— После таких ритуалов рождаются только мальчики, — со знанием дела пояснил Шарик. — Теперь все понятно?
Я кивнул и приступил к монолитной каше. Эх, если бы ее настрогать на полоски да обжарить с яишенкой — королевское блюдо получилось бы. Но ни масла, ни яиц не было, приходилось наслаждаться тем, что есть. Шарик тоже бухтел, что привык к свежим продуктам. Пришлось его отвлечь. Если уж болтает, пусть по делу.
— Почему я тебя слышу, только когда ты на мне? Дон Леон тебе точно приказывал на расстоянии.
— Позже сможем связываться и на расстоянии. — Он тяжело вздохнул. — Привык я, Хандро, к независимости за это время, и чувствовать себя на поводке нынче тяжко.
— Я не рабовладелец. Хочешь — уходи.
— Ага, уходи, — возмутился он. — Без моей помощи сдохнешь, как слепой щенок в ведре с водой, а я следом за тобой уйду. По первоначалу-то я с доном Леоном должен был уйти, но перепривязался к тебе после его смерти.
— А сколько вообще живут ками?
— Столько, сколько живет его чародей, — неохотно ответил Шарик. — Непривязанный — и того меньше, лет сорок-пятьдесят.
По всему выходит, что мой ками — долгожитель из долгожителей: пережил первого чародея, который очень долго обманывал смерть, затем ждал второго больше двухсот лет. А выглядит ничего, бодренький, даже мех с лап не облез. С головой разве что проблемы, но у кого их нет?
— А камия на дороге, которая нас спасла, — это твоя подруга? — предположил я. — Ты ее попросил, чтобы она нам помогла?
Шарик зашелся странным клекотом вперемешку с прорывающимся иканием.
— Вашей зверюшке плохо? — забеспокоился Серхио.
— Моей зверюшке почему-то смешно. Я спросил, кем ему приходится спасшая нас камия.
— А подумать не судьба? — ехидно спросил Шарик. — Мы сейчас на той половине острова, которая принадлежала Бельмонте.
— В курсе. Там даже замок сохранился.
— В курсе он. А ты в курсе, что ты отец последнего Бельмонте, а значит, его наследник?
— Да ладно? — вытаращился я на него. — И что мне это дает?
— Защитные твари Сангрелара тебя защищают.
— Офигеть… Главное теперь — не забыться и не перейти на сторону Мурильо.
— Почему?
— Потому что те твари — с враждебной стороны, значит, защищать меня не будут.
— Я тебя сейчас обрадую. Поскольку мой учитель умер, не оставив ни одного единокровного потомка и оставив только одного ученика, то ты являешься его наследником.
— То есть Сангрелар весь мой? — недоверчиво уточнил я. — Я могу вернуться в замок и мне ничего не будет?
— Размечтался. Во-первых, тебя признают только те твари, которые были выведены Мурильо, а их на Сангреларе не сказать чтобы было большинство. Возникшие от всплеска магии помельче будут, но это не означает, что они не опасные. Ты вообще так легко прогулялся только потому, что за тобой камия присматривала. Повезло, что она рядом была, иначе сдох бы в ближайших кустах. А во-вторых, ты можешь вернуться в замок, но тебе там придется сидеть безвылазно. Стоит тебе выйти даже за едой — грохнут. Потому что пока ты не чародей.
— В замке учиться нельзя? Защита хорошая. Наружу можно не выходить. Никто не узнает, что там кто-то есть.
— Пары дней будет достаточно, чтобы замок на тебя настроился, а с ним и весь Сангрелар, и потом на тебя пойдет охота. Конкретно на тебя, потому что замок даст отпечаток, видимый любому чародею. Короче, Хандро, если ты не самоубийца, то ближайшие пару лет ты близко к замку не подойдешь. — Он скептически на меня посмотрел, почему-то при этом скособочившись до безобразия, и конкретизировал: — Ближайшие пару десятков лет, я бы сказал. А лучше — вообще про него забудь, если жить хочешь. Не будут тебя все время защищать камии.