Федор, стиснув зубы, играл желваками и смотрел на нее исподлобья.
«Терпеть не могу твоего такого взгляда,— сказала она.— Злой ты стал какой».
«Я злой?! Злые зло делают и... темнят»,— вырвалось у него.
Глаза ее расширились удивленно и жалобно. «Не понимаю...»
Из своей комнаты вышла, шаркая тапочками, сонная Елена Константиновна в халате, из-под которого виднелась ночная рубашка, сказала, позевывая: «Все не намилуетесь?» И они замолчали.
Федор в детстве читал у Джека Лондона «Сказание о Кише». Мальчишка-охотник брал китовый ус, свертывал его в куске жира, жир замораживал, обваливал снегом, а потом кидал эти комки на тропе белого медведя, и когда медведь проглатывал комок, жир таял, ус разворачивался и рвал медведю внутренности... Любовь напоминала такую ловушку...
В субботу утром нагнал его на лестнице, ведущей из бытовки в цех, Чекулаев, толкнул плечом как ни в чем не бывало, сказал:
—Говорят, ты на моем станке монету замолотил. Не знают, как с тобой расплачиваться. Не разори государство-то...
—Ладно, министр финансов,— ответил Федор, радуясь тому, что Чекулаев не держит на него обиды.
—Как живешь, Король Федор?
—По-королевски.
—А злой чего ходишь?
—Ты ж сам говоришь, монету кую.
—Ну, с понедельника ты на сверловке, там много не накуешь. Или тоже рекорды будешь ставить?
—Рекорды.
—Про мой день рождения не забыл? Приходи в воскресенье со своей Аленой в общагу. Или стесняешься старых друзей?
—Я приду. Спасибо.
—Заметано.