— Ну что ж. Про него уже много писали. Только вот не знаю — зачем?
— Как это — зачем? Долгожители всех интересуют.
— Не знаю, сынок, не знаю, что люди находят интересного в долгой жизни. Жизнь-то самая обыкновенная, ничего в ней нет такого.
— Понимаете, ами, — сказал Фарид, немного оттаявший после холодной "ванны", — многие ученые убеждены, что человек должен жить полтораста лет и даже больше. Биологически это вполне возможно. Средний возраст шестьдесят лет — слишком мал.
— Человеку надо жить у себя дома, — сказал старик.
Остаток пути они проделали молча и вскоре вышли на усеянную цветами поляну, на которой, как шашки на шахматной доске, стояли ульи.
— Вот и пришли, — сказал старик и указал на дощатый домик, вернее — будку, возле которой под навесом шваркал рубанком человек средних лет, обстругивая на верстаке доску.
Это, конечно, был не Искендер-баба. Наверно, кто-нибудь из его внуков. А сам Искендер, может, в домике? Отдыхает, может?
— Гостя привел, — сказал старик.
Плотник поздоровался с Фаридом и вернулся к своему занятию. А старик снял с плеча хурджин и стал вынимать из него на дощатый стол лаваш, вареную курицу, сыр мотал, кислое молоко в глиняном горшке и другую снедь.
— Садись, сынок, перекусим, — сказал он Фариду.
Фарид сел на тахту у стола, оторвал кусок лаваша. "Может, Искендер-баба проснется, услышав голоса, и выйдет из этой будки", — подумал он. По правде, он очень проголодался.
— И ты садись за стол, Нияз.,- бросил старик плотнику.
— Спасибо, Искендер-баба, — ответил тот. — Сейчас, достругаю только.
— Искендер-баба? — Фарид ошеломленно уставился на старика. — Вы Искендер-баба?
— Выходит, так, — усмехнулся старик и, отломив куриное крылышко, начал его обгладывать. Его черные прищуренные глаза хитровато смотрели из-под папахи на Фарида. — Мы тут с Ниязом, внуком моим, новые ульи делаем. Да вот, еда у нас кончилась, я и сходил домой, в деревню. Мне помыться надо было. Да ты кушай, парень, кушай. Чего ты уставился на меня?