МОНА
Шум и люди — их сотни, бетонные здания и дороги… все так бросается в глаза. На улицах оживленно, кажется, что все куда-то спешат. Куда все направляются? Это ошеломляет.
— Пойдем, — говорит Колт, положив руку мне на спину, этот жест защищает меня от окружающего нас хаоса.
Мне это нравится. Я протискиваюсь между ними двумя, загораживаясь ими, как щитом. Кэш открывает стеклянную дверь и проводит меня внутрь здания, над которым красуется вывеска с их фамилией: «Ювелирные украшения братьев Уорд».
— Вау, — выдыхаю я, любуясь открывшимся передо мной зрелищем — сверкающие блестки, украшения самых разных цветов, куда ни кинь взгляд.
— Давай пройдем в мой кабинет, — распоряжается Кэш, оттаскивая меня подальше ото всей этой красоты.
— Кэш — коллекционер блестящих вещиц, — шепчет мне на ухо Колт, как только мы оказываемся в офисе Кэша.
От этого контакта по моей нервной системе пробегает заряд энергии. Кажется, Колт понимает, что вызывает во мне какую-то реакцию. Об этом говорит его взгляд и изгиб губ, только разжигая внутри меня и без того жгучую потребность.
Это что-то новое — что-то, что я не могу контролировать. Кажется, мне это нравится.
— Что думаешь? — спрашивает Кэш и, повернувшись, вытягивая перед собой руки.
Он гордится своими сокровищами — и так и должно быть. За освещенным стеклом разложены огромные цветные камни, которые искрятся от падающего на них света.
— Я коллекционирую редкие драгоценности. Думаю, именно это и привлекло меня в твоей сестре.
Он улыбается, и это не похоже на улыбку Колта. Она нежная и дружелюбная. В нем есть теплота, которой не хватает Колту.
При упоминании о Кларе мое сердце замирает.
— Ты упомянул, что встретился с ней не здесь. Что ты хотел этим сказать?
Я провожу пальцами по стеклу, отчаянно желая взять камни и рассмотреть их повнимательнее.
— Позволь мне начать с самого начала, — говорит он, сидя за огромным письменным столом, занимающим центральное место в комнате.
Колт садится на кожаный диван у задней стены и похлопывает по месту рядом с собой.
— Я постою, — прищуриваюсь я, взглянув на него.
Он самодоволен, но чему-то глубоко внутри мне это нравится. Я чувствую к нему притяжение, с которым борюсь из принципа.
— Тогда начинай с начала, — говорю я, глядя на Кэша.
— Когда нам с Колтом было по четыре года, наша мать познакомилась с кем-то с вашего острова. Он называл себя миссионером.
Как рассказывала мама. Я ловлю себя на том, что, когда Колт подается вперед, я придвигаюсь ближе к столу.
— Он болтал всякую хрень о грешниках и тех, кто может возродиться во имя Господа, о прощении — обо всей этой сектантской чуши, в которой убеждает себя ваш народ, — усмехается Колт.
В его тоне слышится ненависть. По моей спине пробегает холодок и оседает в моем сердце.
— Мы не все мыслим одинаково, — защищаюсь я, и его пристальный взгляд прожигает меня насквозь.
— Наша мать была несчастлива с нашим отцом. Он был тем еще ходоком и работал не покладая рук, — вставляет Кэш, отвлекая мое внимание от Колта.
— Что вы подразумеваете под словом “ходок”?
— Он трахал женщин, которые не являлись нашей матерью, — ворчит Колт, сосредоточившись на чистке своей штанины.
— Трахал? — я ощущаю вкус этого слова на своем языке.
И Кэш, и Кольт ерзают на своих местах и впиваются в меня своими горящими глазами.
— Это означает половой акт, — уточняет Кэш.
— Оу. — Я чувствую, как мое лицо заливает румянец.
— А он не мог просто взять себе других жен? — спрашиваю я, хотя мне бы не понравилось, будь у моего мужа больше одной жены.
— Мы здесь этим дерьмом не занимаемся, — огрызается на меня Колт.
— Прости, — хмурюсь я. — Просто, если я выросла c осознанием этого, не значит, что я согласна с обычаями, которых придерживается мой отец.
— Твой отец — мерзость. Он не более чем лидер культа, у которого есть стадо овец, слушающих его бредни
— Хватит, Колт, — рявкает Кэш, хлопнув ладонью по столу.
— Мы не против менажей, Мона. Но это нечто сокровенное, согласованное всеми сторонами, а не навязываемое женщинам, которые не имеют права голоса в этом вопросе.
— Менажей?
Колт встает, изливая на меня свою сущность и окутывая меня своей аурой.
— Это когда мы вдвоем обладаем твоим телом, чтобы доставить тебе невообразимое удовольствие.
Я сглатываю наполнившую мой рот слюну. У меня перехватывает дыхание, и между бедер возникает боль. Он нависает надо мной, его губы совсем близко.
— Как и сказал Кэш, — он отстраняется, и я постепенно прихожу в себя. — Все стороны должны этого хотеть.
Это что в его голосе? Юмор? Черт возьми, он…как там он тогда сказал? Придурок.
— Как бы там ни было, вернемся к нашей истории, — откашливается Кэш. — Тогда твой отец еще не был главным. Как только это произошло, он запретил людям покидать остров в качестве миссионеров. Он больше не хотел, чтобы туда приезжали посторонние — там должны были быть только чистокровные дети, которых с рождения растили на острове, чтобы никакие внешние влияния, рассказы и правда не портили его идеальную жизнь, — заканчивает Кэш, и за ним подхватывает Колт.
— Суть в том, что наша мать бросила нашего отца и уехала жить на остров с мужчиной по имени Чарльз Мэйн, промывшим ей мозги.
— Что?
— В то время она была беременна и уехала с его ребенком. Вся эта дрянь, которую они несут, их гребаная праведная чушь о Боге, и от него залетает замужняя женщина, а затем он увозит ее от других детей, чтобы сделать ее своей гребаной женой на острове, полном сектантов, — говорит Колт, меряя шагами пол.
— Джудит? — задыхаясь, произношу я и непроизвольно обхватываю себя рукой. — Джудит — мать Илая. Джудит — ваша мать?
Такое чувство, будто чья-то рука сжимает мне горло.
— Ты его знаешь? — спрашивает Кэш, и на его лбу появляется морщинка.
— Конечно, она знает. Это ведь крошечный, сука, остров! — рявкает Колт.
— Илай он…
У меня становится сухо во рту, в голове стучит. Здесь так жарко.
— Он что? — спрашивает Колт.
— Он мой…
— Твой что? — цедят они оба.
— Мне нужна вода. Мне очень жарко и…
— Черт, она сейчас грохнется в обморок, — говорит один из них.
Меня обхватывают чьи-то руки, цитрусовые и дождевая вода. Колт. Меня подводят к дивану, Кэш наклоняется, снимает крышку с бутылки с водой и подносит ее к моим губам. Я отпиваю глоток восхитительного нектара.
— У вас здесь что, нет кондиционера? Это абсурд, — возмущается Колт.
— Это, блядь, хранилище. Все, что здесь есть, бесценно. Я не могу установить тут легкодоступные вентиляционные отверстия.
— Да ладно тебе. Давай подышим свежим воздухом, — Колт проводит рукой по моей спине, наклоняя меня вперед.
— Я в порядке, я просто…
Чернота.
Я прихожу в себя в машине, меня обдувает свежий воздух из вентиляционного отверстия, расположенного в салоне автомобиля. Вот это да.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает сидящий рядом со мной Кэш.
Колт впереди ведет машину.
— Что произошло?
— Ты перегрелась… или не справилась с чувствами. Возможно, сочетание того и другого, — успокаивает меня Кэш.
— Извините, — говорю я, мотая головой, чтобы разогнать туман.
— Тебе не нужно извиняться. Твоя сестра тоже часто так делала, — улыбается он и, протянув руку, трогает мою голову. — Уже попрохладнее.
— Она часто теряла сознание?
— Нет, — усмехается Кэш. — Много извинялась.
— Ты любил ее?
У меня в груди зарождается боль, которая всегда сопровождает мысли о Кларе. Я чувствую, что Колт смотрит на нас через зеркало, расположенное над передним стеклом машины.
— Я был ею ослеплен — это более подходящее слово, но это переросло бы в любовь, если бы нам дали шанс.
Слезы обжигают мне глаза, стекая по щекам. Мне хотелось, чтобы ее любили, обожали, чтобы она чувствовала все эти бабочки и мурашки, которые, по ее словам, ты ощущаешь, когда тебя целует тот самый мужчина.
— Мы на месте, — хмыкает Колт.
— Где это «на месте»? — говорю я, глядя в тонированные окна.
— У моего дома. Мне нравится жить немного… скромнее, чем моему брату.
Первым выходит Колт и открывает мою дверь. Я беру его протянутую руку, от прилива энергии по моему телу проносится волна возбуждения, и я задерживаю дыхание.
— Ты в порядке? — спрашивает он, приподняв бровь.
Почему это так привлекательно?
— Я в порядке.
По моей шее и щекам растекается тепло.
Я обращаю свое внимание на здание квадратной формы. Почти все его стены состоят из огромных окон, в которых отражаются наши силуэты. Это прекрасно. У нас на острове все дома сделаны из дерева, которое разбухает и изнашивается от воздействия океанской соли, а маленькие, покосившиеся окна тугие и пропускают минимум света.
— Пошли, — командует Кэш и подводит нас к огромной стеклянной двери, открывающейся в просторный коридор.
Белоснежные стены украшены множеством картин. Нам не разрешалось иметь у себя картины и произведения искусства, только если мы создавали их сами.
Кэш жестом показывает мне следовать за ними. Наши шаги эхом разносятся по дому. Выложенный плиткой пол и простые белые стены придают помещению ощущение стерильности. Это почти как оказаться в гигантской версии ванной комнаты Колта. Мы входим в жилое пространство. Повсюду глянцевые полы, в которых я вижу свое отражение. Все белое — диван, полы, стены, декор. Этот дом не такой уютный, как замок Колта, но, я полагаю, на него приятно смотреть.
— Чувствуйте себя как дома, — Кэш жестом указывает на жилое пространство — массивный диван, расположенный в центре почти идеального квадрата.
— Почему мы приехали сюда, а не вернулись к тебе домой? — спрашиваю я Колта, который улыбается мне, и от этого у меня сжимается сердце.
— Потому что наш отец обычно заезжает к Колту, когда ему заблагорассудится, — отвечает за него Кэш.
— Когда-то это был его дом, — пожимает плечами Колт, затем снимает пиджак и закатывает рукава рубашки.
От этого зрелища у меня пульсирует между ног. Обе его руки покрывают татуировки. Колт теребит запонки своими длинными массивными пальцами, у него на предплечьях вздуваются вены.
Мне снова жарко.
Я перегрелась.
— Мона, ты хорошо себя чувствуешь? Ты как будто не в себе, — с неподдельным беспокойством в голосе спрашивает Колт.
О Боже.
— Думаю, я проголодалась, — вру я.
Я постоянно вру. Если все, что проповедует отец, правда, то у меня билет в один конец в преисподнюю.
— Проголодалась? — удивленно хмыкает Колт. — Это никак не может быть из-за еды. За завтраком ты съела столько, что хватило бы на неделю.
— Ты что, сейчас пристыдил меня едой? — спрашиваю я, протискиваясь мимо него к вазе с фруктами. Бананы — идеально.
— Едой?
— Да, пристыдил меня тем, что я люблю поесть? Я понимаю, что у девушек не должно быть такого изрядного аппетита, как у мужчин, но мне нравится чувствовать разные вкусы на языке, ароматы, разливающиеся во рту и согревающие мои внутренности.
Колт смотрит на меня так, словно теперь он тоже проголодался.
— Разумеется, наслаждайся своим бананом, если хочешь, чтобы у нас обоих были синие шары, — фыркает он, откидываясь всем телом на спинку дивана.
— Что такое синие шары? — спрашиваю я, сбитая с толку его словами.
— А, ты имеешь в виду чернику? — спрашиваю я, довольная тем, что разобралась во всем сама.
— Эта женщина меня прикончит, — стонет он.
— Я не хочу тебе зла, Колт. Давай надеяться, что мы оба выживем, и никто из нас никого не прикончит, — говорю ему я.
Он смотрит на меня так, словно это я говорю слова, значения которых он не понимает.
Этот мир совсем не такой, как утверждал отец. Он полон комфорта, роскоши и мужчин, которые выглядят как Колт Уорд. Неудивительно, что Клара не захотела возвращаться.