КОЛТ
— Это разумно? — ноет Кэш, почесывая затылок.
— Девочка жила в окружении океана, и ей было запрещено в нем купаться, — напоминаю ему я.
Она могла бы сказать, что хочет проплыть вокруг света, и я бы исполнил ее желание, чтобы увидеть, как это произойдет.
— Я пойду принесу что-нибудь выпить, — стонет Кэш, и я улыбаюсь.
Я не могу придумать ничего лучше, чем алкоголь и ночное купание. Действительно, мудро.
Я смотрю, как прекрасная островитянка начинает раздеваться. Уверен, что среди одежды с ночевок Аннемари найдется купальник. Мой отец думал, что, объявившись с ней под руку, выведет меня из себя. Без сомнения, он ждал момента, когда сможет выставить ее напоказ, чтобы меня разозлить, но правда в том, что она лишь скрашивала мои одинокие ночи. Как только я понял, что она хочет большего, я прекратил нашу интрижку.
— Что за хрень? — Кэш чуть не роняет бутылку Джека и фруктового сидра, который он принес для Моны. — На ней только трусики.
Я хлопаю его рукой по груди.
— Да, брат, да, это так.
Полные сиськи Моны, упругие и дерзкие, едва видны в лунном свете. Так, что я хочу попробовать их на вкус, взять в рот эти твердые соски и услышать ее стон.
— Вы идете? — зовет она, спускаясь к полоске песка, волны бьются о береговую линию.
— Колт, давай! — снова зовет Мона, и я снимаю пиджак и ослабляю галстук.
Ночное купание в холодном океане никогда не входило в мой список желаний, но ради нее я это сделаю. Следом за пиджаком идет моя рубашка, затем брюки, пока я не остаюсь в своих обтягивающих боксерах, и глаза Моны не застывают на моем хозяйстве.
— Не все сразу, островитянка, — подтруниваю над ней я, и, хотя мне этого и не видно, я знаю, что она краснеет.
Мона поворачивается и бежит к воде. Войдя в нее по щиколотку, она вскрикивает от резкого перепада температуры.
— Здесь холодно, — кричит она.
Я брызгаю на нее водой, от чего она визжит и подскакивает, и у нее подпрыгивают сиськи. Черт, у меня твердеет член, и она все это видит. Пофиг. Я делаю несколько шагов, затем ныряю под воду и, когда вода доходит мне до груди, выныриваю.
— Ты идешь? — задаю я ей встречный вопрос.
Мона прикусывает губу.
— На самом деле, я не умею плавать.
Будь проклят этот ублюдок, разрушивший ее детство. Я должен доплыть до этого острова и утопить этого козла. Какой отец окружает всю свою жизнь водой и заставляет своего ребенка ее бояться?
— Тогда мы тебя научим, — говорит Кэш и, подойдя к Моне сзади, протягивает ей руку.
Она с улыбкой берет ее и кивает. Она нам доверяет.
Когда они заходят глубже, я подплываю к ним поближе.
— Положи руки ему на плечи и позволь своему телу держаться на воде. Он поплывет.
Кэш отталкивается брассом, и Мона следует за ним, наполняя воздух легким смехом. Кэш делает вокруг меня круг вместе с ней.
— Подними ноги, — говорю я, и она слушается. — Молодец.
— Я чувствую себя невесомой, — сияет Мона. — Это так успокаивает.
— Мы можем дать тебе парочку настоящих уроков по плаванию, и тогда ты сможешь плавать, когда захочешь.
— Правда?
— Правда.
— Посмотри на Кэша, как он двигает руками. А теперь отпусти его и плыви ко мне.
— Я не могу! — визжит она.
— Доверяй себе, — говорю ей я.
Мона отпускает Кэша, дрыгает ногами и напрягает руки.
— У меня получается! — стуча зубами, кричит она.
А затем бормочет:
— Я замерзаю.
И у меня из груди вырывается громкий, резкий смех. Здесь так чертовски холодно, что у меня яйца вжались в живот. Кэш хватает ее за талию и подплывает ко мне.
— Пойдем погреемся.
Я забираю ее у Кэша, и она обвивается вокруг меня, прижимаясь ко мне своими голыми сиськами. Я уже не чувствую такого холода, он тает не только снаружи, но и внутри меня.
Мона прижимается ко мне всю обратную дорогу до дома.
Я неохотно усаживаю ее перед камином, наши лица так чертовски близко, выражение ее глаз говорит мне, что она хочет быть любимой, почувствовать настоящее прикосновение мужчины.
И будь я проклят, если не хочу быть тем, кто ей это даст.
— Я принесу полотенца, — говорю я, убирая ее руки со своей шеи.
Когда через несколько минут я возвращаюсь, Мона уже сидит в снятом со спинки дивана пледе, и держит в ладонях фруктовый сидр. Мне навстречу идет Кэш и берет себе полотенце. Я запахиваю свое вокруг бедер и протягиваю еще одно Моне. Она оборачивает им голову, поставив свой напиток на стол.
— Спасибо. Не только за полотенце, но и за то, что за одну ночь вы показали мне больше, чем я испытала за всю свою жизнь.
— Мне еще столько всего нужно тебе показать, — говорит ей Кэш, наливая нам обоим выпить.
— А можно включить какую-нибудь музыку, вроде той, что играла в клубе? — спрашивает Мона, и ее лицо оживляется.
Я пожимаю плечом, глядя на Кэша.
— Конечно.
Кэш открывает список воспроизведения и синхронизирует его со встроенной системой. Из динамиков по всей комнате начинает звучать музыка. Мона кутается в плед, словно в тогу, залпом выпивает свой напиток и начинает танцевать. У нее нарушена координация движений, руки, ноги и волосы мечутся сами по себе, но это чертовски очаровательно.
— Потанцуй со мной, — говорит она, потянув меня за руку.
Она обворожительна, беззаботна, не зацикливается на том, чтобы держать себя в руках, и чтобы ни одна прядь волос не выбилась из ее идеальной прически. Все, о чем она думает, тут же слетает с ее губ, и это как глоток свежего воздуха.
— Я не хочу отсюда уезжать, — вздыхает Мона, покачивая бедрами. Я разворачиваю ее, зажимая под мышкой, и девушка смеется.
— Это хорошо, потому что я тебя не отпускаю, — бормочу я.
Кэш сидит и смотрит на нас, на его обычно угрюмом лице играет улыбка.
После еще пары песен я замечаю, что на мою милую островитянку подействовал алкоголь. Остекленевшими глазами она смотрит на мои губы и покусывает свои.
— Думаю, наверное, нам стоит уложить тебя в постель, — заявляю я.
Единственное, что мне хочется сделать, это показать ей, что она должна чувствовать, когда ее трахает настоящий мужчина, но еще слишком рано — слишком хреново, когда она пьяна.
— Я и правда чувствую легкое головокружение, — Мона трет пальцами глаза. — Может, просто немного вздремну.
Я подхватываю ее на руки, и она прижимается к моей груди.
— Ты пахнешь летним дождем, — закрыв глаза, выдыхает она.
— Кэш, принеси, пожалуйста, немного воды и две таблетки аспирина.
К тому времени, как я поднимаюсь по лестнице в ее комнату, Мона глубоко дышит, ее глаза закрыты. Я никогда раньше не испытывал такого удовлетворения. Мне не хочется ее отпускать. Это безумие — испытывать такое сильное влечение к кому-то, кого ты только что встретил, но она пробуждает во мне защитника и будоражит внутреннего зверя.
Я кладу ее на кровать, но Мона не убирает своих рук с моей шеи. Когда я опускаю на нее взгляд, она смотрит на меня снизу-вверх.
— Колт…
— В чем дело, островитянка?
— Ты меня поцелуешь?
«Пиздец».
— Всего один раз, — добавляет она, сдвинув брови.
Я высовываю язык, чтобы увлажнить губы.
— Куда мне тебя поцеловать? — спрашиваю я.
— Везде, — вздыхает она.
«Двойной пиздец».
— Но прямо сейчас…, — Мона наклоняется и прижимается своими губами к моим.
Они пухлые и теплые, мягкие по сравнению с моими. Мое тело берет верх над разумом, я скольжу языком, чтобы раздвинуть ее губы, пробуя ее на вкус. С тихим стоном она повторяет мои движения, и я ласкаю каждую частичку ее рта, наши языки танцуют так, как только что внизу двигались под музыку наши тела. Я обхватываю ладонями ее лицо, углубляя наш поцелуй, а затем, тяжело дыша, отстраняюсь.
— А теперь спи, Мона, — говорю я, выходя из комнаты и чуть не сталкиваясь с Кэшем.
— Ты в порядке? — приподнимает бровь он.
— Черт возьми, нет, — выдыхаю я, проводя рукой по волосам. — Мне, блядь, нужен холодный душ.
Губы Кэша изгибаются в понимающей усмешке.
— Она — Райский сад. Один кусочек яблока…
— Отвали, — рычу я.
Мне нужен душ.