МОНА
Я распахиваю глаза. И тут же, тяжело дыша, вскакиваю. Все вокруг раскачивается, ревет двигатель. Мы на лодке. Нет!
— Ты проснулась. Отлично, — холодно говорит мой отец.
— Я не собираюсь возвращаться! Нет! Остановись! — кричу я.
— Я добавлю тебе еще одну дозу, — предупреждает убийственным тоном отец.
Я встаю, оглядываюсь по сторонам и вижу, как в лучах заката растворяется дом Колта.
«Нет, нет».
С каждой секундой отдаляясь от Колта, я чувствую, как все больше умирает моя душа. Он не мог быть тем, кто убил Клару. Конечно, я бы это почувствовала.
До встречи с ним я была такой потерянной. Он пробудил меня, а потом разбил на тысячу кусочков.
Но ведь все подтверждает вину Колта! На тех кадрах отчетливо видно, как он грубо с ней обращается, как он жесток. Той ночью она умерла, ее тело нашли на их территории. Слишком много доказательств, свидетельствующих против него, и все же что-то подсказывает мне, что это невозможно.
У меня в горле застревает отчаянный всхлип.
— Все в порядке. Когда мы вернемся, ты сможешь покаяться, — усмехается отец.
Он хватает меня за волосы, запрокидывая мою голову назад, и я морщусь от боли.
— Только посмотри на этот мусор у себя на лице. Они сделали из тебя свою шлюху точно так же, как из твоей сестры?
У меня на лице всего лишь ароматизированный блеск для губ.
— Ты знал о них с Кларой? — хнычу я.
— Конечно, я знал. Их отец об этом позаботился. Какое же он мерзкое создание. Неудивительно, что жена бросила его, чтобы возродиться вместе с нами.
— Где Джудит? — спрашиваю я, желая понять, что с ней случилось.
— Джудит нарушила наши законы, — презрительно говорит он, отпуская меня резким толчком. Я натыкаюсь на Илая, который смотрит скорее на океан, чем на меня. — Она бросила нас, чтобы обратиться за медицинской помощью. Ее вера была недостаточно сильна. Вот почему я перестал брать людей из внешнего мира. Только чистокровные верующие благословлены его светом.
Илай даже не моргает, верный маленький слуга, не перечащий грубому обращению, которое так любит демонстрировать мой отец.
— Зачем ты за мной приехал? Разве я не должна последовать судьбе Джудит? Я нарушила ваши драгоценные законы.
Внезапно он бьет меня наотмашь, оставляя на моей скуле огненный след. Я впиваюсь зубами в десну, на языке разливается медный вкус. Ублюдок.
Слово, которым Колт называет своего отца, идеально подходит и для моего. Они оба ублюдки.
— Наши правила придуманы не просто так, Мона. А чтобы уберечь наш народ от порочного, токсичного яда внешнего мира. Над ними нельзя насмехаться и нарушать. Ты моя дочь, и ты наивна. Тебя ждет наказание, потом ты выйдешь замуж и искупишь свою вину.
— А если я не захочу выходить замуж? Что тогда, отец?
— Илай — хороший человек, готовый закрыть глаза на твою оплошность в суждениях. Считай, что тебе повезло, и делай то, что тебе говорят.
— Илай? — зову я, и в моем голосе слышится гнев. — Илай? Ты хоть что-нибудь скажешь?
Он поворачивается ко мне, в его глазах пустота.
— Тебе было предначертано быть моей женой, Мона. Ты это поймешь.
— Нет, — плачу я, глядя на воду.
Выживу ли я, если брошусь вниз?
— Даже не думай, — цедит сквозь зубы мой отец, снова зажимая мне рот.
Я пытаюсь сопротивляться этому, но оно слишком сильное. Мои легкие наполняет дурман и погружает меня во тьму.
Я просыпаюсь в своей комнате, у меня такое чувство, будто мой череп раскололся и все его содержимое вывалилось наружу. У меня двоится в глазах, размывая все вокруг. Я замечаю, что на моей кровати все еще лежит спичечный коробок, и засовываю его в карман. Я касаюсь шеи и вздыхаю с облегчением. Ожерелье Клары все еще на ней.
Я встаю, восстанавливая равновесие.
Пытаюсь открыть дверь, но она заперта.
— Мама? — пробую позвать я, но мне вторит лишь пустое безмолвие.
Я смотрю на окно. Оно по-прежнему плотно заколочено гвоздями.
— Отец? — плачу я.
Неужели Колт просто смирится с тем, что я ушла, и даже не будет меня искать?
Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы разбить стекло. Вытащив из комода ящик, я швыряю его в оконное стекло, он отскакивает и едва не попадает мне в лицо. Дерьмо. Я пробую снова, развернув его под другим углом и приложив больше силы. Ящик ломается, стекло сыплется, словно конфетти.
Не теряя времени, я пролезаю в окно. Стекло режет мою кожу, и бедро пронзает острая боль.
Я пробегаю десять шагов, и в меня врезается Илай, сбив с ног и выбив из моих легких воздух.
— Я не могу позволить тебе снова уйти.
Я потираю грудь, пытаясь восстановить контроль над дыханием.
— Илай, я не могу выйти за тебя замуж
— Я знаю. Твой отец знает. Он готовит очищение.
— Что?
— Тебя вообще волнует, каковы будут последствия твоих действий?
— Я заслуживаю свободы воли. Бог создал нас, чтобы мы были свободными людьми.
— У тебя здесь есть обязательства. Твоя мать заключена в тюрьму из-за твоего эгоизма. Ты совсем как Клара.
— Жизнь не может быть полной наполовину, Илай.
Он протягивает руку, хватает цепочку на моей шее и срывает ее. Задыхаясь, я тянусь за ней, но промахиваюсь мимо его руки.
— Я думал, что, отдав тебе это, утолю эту потребность в утешении.
— Что?
— Она была полной тьмы, Мона, такой неуправляемой, и она бы вернулась за тобой.
— Илай? Нет…
— Теперь я вижу, что она уже слишком сильно запятнала тебя, чтобы я мог тебя спасти.
Он лезет в карман куртки. В лунном свете блестит лезвие.
— Нет, — выдыхаю я.
«Ни за что. Пожалуйста, нет».
Мне в ноги ударяет прилив энергии, и я срываюсь на бег. Я добегаю до линии деревьев и исчезаю под их кроной. По лицу меня хлещут ветки, под ногами ломаются сучья, выдавая то, куда я направляюсь. Я размахиваю руками, мозг бурлит от этой новой информации, пытаясь придумать безопасное место, где я могла бы спрятаться. Я меняю направление, удаляясь от мест, где мы часто вместе гуляли. Лес становится гуще, темнее. Я бегу дальше.
В лунном свете меня преследуют тени. Любая из них может оказаться Илаем. У меня совсем нет времени. Я замечаю скопление скал, которых никогда раньше не видела, и направляюсь к ним. В них я нахожу отверстие, достаточно большое, чтобы в него мог пролезть человек. Проскользнув внутрь, я спотыкаюсь о ветку и падаю на грязную землю. Здесь очень темно. Пространство тесное, примерно восемь футов в длину и четыре фута в ширину. В меня впиваются плотные ветки, разрывая кожу. Я роюсь в кармане, достаю спички и пытаюсь одну зажечь. У меня дрожат руки, поэтому мне это удается только после нескольких попыток. Я опускаю вспыхнувшую спичку к ноге и вижу, что мне в голень вонзилась толстая белая ветка, и вокруг нее растекается кровь. Какого черта? Подождите, это не ветка… С ужасным криком из моих легких вырывается воздух, я роняю спичку, осветив лежащие у меня под ногами кости.
К горлу подступает рвота и тут же выплескивается наружу, как кислота, оставляя ожег у меня на языке. Я двигаюсь назад сквозь узкое пространство, прочь от ужасного открывшегося передо мной зрелища, но внезапно цепляюсь ногой за ветку дерева и падаю. Я слышу, как приближается Илай, как он зовет меня. Если он найдет меня и увидит, что я тут нашла, меня тоже похоронят здесь и оставят гнить.
Я поднимаюсь на ноги. Дыхание ревет у меня в ушах. Услышав, как позади ломаются ветки, и в ночное небо вспархивает стая птиц, я припускаюсь со всех ног.
— Мона, тебе не убежать от своей судьбы, — рычит он.
Я продираюсь сквозь заросли кустарника и, выскочив на песок с другой стороны острова, скатываюсь вниз по склону. Боль обжигает все мое тело, песок жалит открытые раны. Я поднимаюсь и иду, но рана у меня на ноге слишком серьезная, чтобы полноценно на нее ступать.
— Тебе следует быть осторожной в своих желаниях, Мона. Возможно, это твоя последняя просьба, — говорит Илай у меня за спиной.
У меня из глаз льются слезы, сердце замирает.
В облике Илая проступает трещина, внешний фасад рушится, и сквозь осколки проступает его истинное "Я".
— Ты хочешь жизни вдали от этого острова, и я тебе это устрою — у тебя вообще не будет никакой жизни.
Я поворачиваюсь, и он бросается на меня.
— Подожди, — умоляю я, упав на песок.
Он медлит, остановившись как вкопанный.
— Только скажи мне…почему ее сердце? Где оно?
— Здесь, там, где ему и положено быть.
Все это время оно было здесь?
— Чьи кости находятся в этой пещере?
— Первой предательницы, разбившей мое чертово сердце.
— Я не понимаю…
— Моей матери. Она сбежала в свою псевдосемью и думала, что мы просто примем ее возвращение. Она всегда приходила и уходила, запятнанная внешним миром. А потом, Клара. Я застал ее сбегающей тайком. Я последовал за ней и увидел ее с этими развращенными деньгами язычниками. Они думали, что правят миром и могут получить от нас все, что захотят.
— Так вот почему ты оставил там ее тело? Чтобы их подставить?
— Ты говоришь как одна из них, Мона. Они забили твою голову иллюзиями. Я оставил им ее пустую оболочку. Ее сердце навсегда останется здесь, как и твое.
— Ты поехал туда за мной?
— Мне пришлось. Я должен был самолично убедиться в твоем предательстве. Это разбило мне сердце.
— Это ты убил Аннемари?
— Она была грешницей, Мона. Она была предупреждением, но ты не восприняла это как предупреждение. Ты не вернулась домой, и тогда я понял.
— Понял что?
— Что тебя уже не спасти.
Я беру пригоршню песка и бросаю ему в лицо. Песчинки попадают ему в глаза, и Илай кричит от боли. Я поднимаюсь и бегу в воду, захожу глубже, и волны плещутся о мои ноги, голени, а затем и бедра.
— Мона! — рычит Илай.
Вернув себе самообладание, он входит в воду, но я знаю, что Илай не умеет плавать — учиться было запрещено. Я напрягаю руки, как, помнится, делал Кэш, и толкаюсь ногами, как учил меня Колт. Так я двигаюсь все дальше, дно океана так глубоко, что уже не касается моих ног. Я выплевываю воду, которая так и норовит попасть мне в рот, и плыву вокруг края острова, я слишком далеко от другой земли и устану и утону, если попытаюсь отсюда уплыть. Вода доходит Илаю до колен, и он не идет глубже. Я двигаюсь в сторону, он не отрывает от меня взгляд и следует за мной вдоль берега. Большое скопление скал отрезает пляж, и Илаю приходится смотреть, как я уплываю от него за огромные валуны. С дрожью в руках он теряет все свое самообладание. Повернувшись, он снова исчезает за деревьями. Я напрягаю руки и ноги, не обращая внимания на обжигающий холод воды и пронзающую боль в конечностях, упорно плыву вдоль острова. Я не останавливаюсь до тех пор, пока уже физически не могу больше оставаться в воде и еле дотягиваю до берега. Через некоторое время в нескольких ярдах от себя я замечаю катер, и начинаю щуриться и тереть глаза. С вырвавшимся из груди криком облегчения, я вижу приближающееся ко мне лицо Кэша.