Pokhititiel'_sierdiets_-_Kier_D'iuki.fb2
КОЛТ
У нас ушло слишком много времени на то, чтобы понять, что Мона исчезла. И не просто вышла и отправилась на гребаную прогулку — ее нигде не было. Когда Кэш сказал, что она, должно быть, вернулась на остров сектантов, по моим венам разлилась паника.
Я не мог поверить, что она добровольно туда вернется. Кто-то за ней приехал. Вероятно, тот же самый ублюдок, что убил Аннемари.
— Блядь! — реву я в глухую морскую пучину. — Если с ней что-то случилось… — бормочу я Кэшу, который ведет гребаный катер к этой чертовой дыре.
Мы вернем нашу девочку.
— Плыви к скалам. Мы ведь не хотим дать им знать их о нашем присутствии, — говорю ему я, указывая на место вдалеке от их причала.
Горизонт поглотил солнце, погрузив нас во тьму, и это очень затрудняет навигацию. Кэш заглушает двигатель и выпрыгивает из катера, размышляя, к чему бы его привязать.
— Что это там? — спрашиваю я, указывая на что-то дальше по берегу. Кто-то волочит ногу и размахивает руками.
— Черт! Это Мона, — рявкает Кэш, бросаясь к ней.
Я выпрыгиваю из катера и кидаюсь вслед за ним. Какого черта она хромает?
Кэш добирается до нее первым, заключая в объятия. И тут я вижу, как позади него кто-то выходит из-за деревьев.
Парень делает шаг вперед. Ему на лицо падает лунный свет, и у меня в голове вспыхивает узнавание. Это мамин сын, Илай.
— Она моя! — ревет он и, вскинув руку, бросается на Кэша.
Я кидаюсь вперед, обхватываю его руками и падаю с ним на песок. Я прижимаю его к себе, нанося удар за ударом по лицу.
— Как насчет того, чтобы дать ей самой решать, где и с кем ее место? — рычу я, и до боли в костяшках пальцев бью его по лицу.
— Колт! — кричит Мона, и повернувшись, я вижу, что она приподняла голову Кэша себе на колени и держит ее в ладонях.
Илай что-то бормочет, давясь собственными зубами, а я подбегаю к Кэшу, проверяя, не ранен ли он.
— Илай ударил его ножом в спину, — всхлипывает она.
Я поворачиваю голову и вижу, что из ублюдка все еще течет кровь, затем возвращаю свое внимание к Кэшу.
— Я в порядке, — морщится Кэш.
— Тогда какого хрена ты лежишь здесь так, будто умираешь? Ты напугал нас до усрачки, — рычу я.
— Мне просто нравится вид.
Полусмеясь, полугримасничая, он смотрит на встревоженное лицо Моны.
— О, Господи, — восклицает она, наклоняясь и прижимаясь своими губами к его губам. Протянув руку, Мона притягивает меня к себе. — Я не могу поверить, что вы за мной приехали.
— Мы всегда за тобой приедем.
Я беру лицо Моны в свои ладони и целую ее губы, нос, щеки, веки.
— Давай, — говорю я ей, помогая им с Кэшем подняться.
— Моя нога, — вздрагивает она, глядя вниз на текущую из открытой раны кровь.
— Что случилось? — спрашивает ее Кэш.
— О боже, Кэш, Илай убил вашу мать, — плачет она.
Требуется пара секунд, чтобы до меня дошло, что она говорит. Меня захлестывает волна грусти при мысли о моей матери и ее любви к этому месту — к ее сыну Илаю. Этому ублюдку.
— Простите меня, — умоляет Мона.
— Это не твоя вина, — уверяю ее я.
— Кэш… — бормочет она, протягивая к нему руку. Он обнимает ее, прижимая к себе, как будто тонет, а Мона его спасательный круг.
Илай извивается на песке, как раздавленный червяк.
— Ублюдок, — рычу я. Я бросаюсь к нему, но Мона останавливает меня, схватив за руку.
— Нет, — качает головой она, затем ковыляет к большим, разбросанным по песку камням.
Взяв один размером почти со свою голову, Мона, прихрамывая, подходит к Илаю. Его дыхание затруднено, он кашляет кровью.
— Твое сердце принадлежит мне, — бормочет он.
— Твое место в аду. У тебя никогда не было сердца, вот почему ты украл Кларино, — усмехается она и с резким надломленным ревом изо всех сил бьет камнем Илая по голове. Затем снова и снова, пока у нее не устают руки. Багровые брызги заливают ее лицо и волосы, от очередного удара его череп с ужасным хрустом раскалывается, и теперь лицо Илая напоминает месиво из земли и мусора.
Его тело бьется в конвульсиях, нервы подергиваются, а затем он замирает. Кровь просачивается в песок, луна — наш единственный свидетель, приближается прилив, который смоет все улики.
Мы были правы. Убийца был родом из этого места — и сыном нашей матери, из всех гребаных людей.
— Что теперь? — спрашиваю я, желая перекинуть Мону через плечо и умчаться с ней домой, запереть ее там навечно, но она не моя пленница, и вообще не пленница, ни сейчас, ни когда-либо еще.
— Теперь мы освободим всех остальных. Пришло время положить конец правлению моего отца, — говорит она мне, сильная и уверенная в себе, несмотря на то, что выглядит так, словно ее сбил грузовик.