Эпилог первый
Мона
Подземелье под тем самым алтарем, на котором мой отец проповедовал Божьи слова и свет, было местом ужасов и ада. Мой отец был дьяволом. Ему нужно было умереть, чтобы наш народ мог жить.
— Ты прекрасно выглядишь, — говорю я маме, а она теребит завязки своего платья.
— Не думаю, что у меня получится, — бормочет она.
Я нашла и ее, и Клаудию в маленькой клетке, тесной даже для животного, не говоря уже о человеке. Бедная Меган забилась в свою камеру в ожидании вести, заделал ли ей ребенка кто-то из осквернивших ее мужчин. Когда я рассказала матери о своем отце, она заплакала со смесью горя и ликования.
— Ты станешь замечательным лидером для поселенцев, которые захотят здесь остаться. Им нужен кто-то добрый и любящий.
Не все хотели свободы. Некоторые оплакивали своего лидера, который, по официальной версии, погиб в результате несчастного случая на лодке вместе с Илаем. Так было проще.
Клаудия и группа молодых островитян решили уехать, заручившись обещанием финансовой помощи от фонда братьев Уорд, созданного для того, чтобы помочь островитянам адаптироваться в обществе. Но для некоторых этот остров всегда был домом, и они слишком боятся уезжать.
Моя мать занимает свое место в передней части церкви, не на возвышении, а на том же уровне, что и ее народ. Она не читает им проповедей.
Я сажусь рядом с Мэри, которая решила остаться здесь вместе со своей семьей.
— Прежде всего я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли сегодня на эту встречу. Я думаю, что нам будет полезно проводить подобные мероприятия, чтобы учитывать любые опасения наших жителей и решать их гуманным и цивилизованным образом.
Она вздрагивает, и в воздухе повисает неуверенное молчание.
— Все изменится. Я понимаю, что некоторым людям тяжело меняться, и я хочу, чтобы вы понимали, что можете смело высказывать свои опасения.
— И что же изменится? — заговаривает мать Меган.
Меган оказалась в числе тех, кто решил покинуть это место.
— Для начала, больше не будет никаких очищений.
По комнате эхом разносятся судорожные вздохи.
— Здесь нет пленников. Вы свободные люди. Ваша вера не привязана к этому острову. Она живет внутри вас и повсюду. Она в воздухе, которым вы дышите, в пении птиц по утрам, в биении волн о берег.
Я улыбаюсь, думая о воде.
— Нам разрешат плавать, и мы научим этому наших детей. Мы познакомимся с внешним миром и пригласим сюда гостей, которые нам о нем расскажут, — говорит мама, глядя на меня, и в ее глазах стоят слезы. — Мы будем легко прощать и сильно любить. Человек, которого мы для себя выберем, не будет нам навязан. Мы будем свободны вступать в брак или не вступать в него, если это не то, чего мы хотим.
Встает главный приспешник моего отца.
— Это нелепо, — усмехается он.
— Ты можешь уехать. — Моя мать выпрямляет спину, свирепо глядя на него в ответ.
Он оглядывает комнату, затем садится на свое место. Таким людям, как он, не выжить в мире за пределами этого острова, и он это знает.
— Есть какие-нибудь вопросы?
Никто не двигается с места, люди не привыкли к тому, чтобы им разрешали задавать вопросы.
— Не бойтесь, — уговаривает моя мама и медленно, одна за другой, поднимаются руки, а на лицах проступают улыбки.
У нее получилось.
Я надеваю на шею цепочку, оставшуюся после того, как Илай сорвал ее у меня с шеи, Кларин кулон в виде сердца вместе с таким же моим.
Клара навеки останется со мной. Я буду жить за нас обеих.
Эпилог второй
Кэш
Прошло больше трех месяцев с тех пор, как я привез Мону домой, в особняк. Я переехал обратно, предоставив мой городской дом в распоряжении Клаудии. Как избавиться от трупа нашего отца стало очевидным после смерти отца Моны. Мы заплыли подальше в океан, нагрузили тело отца кирпичами и выбросили. В этой воде, скрывающей наши преступления, много крови. Полиция просто предположила, что отец был виновен в убийстве Аннемари и поэтому сбежал. Нам повезло, что они не захотели рыть дальше. У нас достаточно денег, чтобы сделать жизнь тяжелой и затратной, поэтому они выбрали простой вариант.
По комнате разносится мелодичная музыка. Мона танцует, ее движения более изящны и ритмичны, чем когда она впервые сюда приехала. Колт наблюдает за ней голодным взглядом, в его пальцах зажат стакан, на шее ослабленный галстук, пиджака нет, рукава закатаны. Она дразнит его, покачивая бедрами и своей круглой, спелой попкой.
У меня по телу бегут мурашки, начинает бешено колотиться сердце, в ушах шумит кровь в предвкушении того, что должно произойти.
— Кого ты хочешь, милая островитянка? — спрашивает Колт.
— Почему я должна выбирать? — ухмыляется Мона, переняв у него дьявольскую ухмылку, и зажимает между указательным и большим пальцами флакончик со смазкой.
— Непослушная девочка, — рычит Колт, потирая через брюки свой член.
— Ты хочешь нас обоих? — Я стягиваю через голову футболку и ослабляю ремень, расстегивая на джинсах несколько пуговиц.
— Я жадная, — мурлычет Мона. — И умираю с голоду.
Она облизывает губы.
— Черт, — стонет Колт, допивая из своего стакана остатки, а затем следует за ней через комнату.
Она поднимает платье к бедрам, талии, груди, а затем стягивает его через голову и бросает на пол.
Обнаженная, кремовая плоть. Темные, розовые соски, твердые и готовые к ласкам. Изящный пупок. Выступающий, слегка округлившийся живот с нашим ребенком. Она сногсшибательна. И наша.
Колт сжимает ее в объятиях, заявляя на нее свои права, пробуя на вкус, любя.
Я стягиваю с бедер джинсы, сажусь на диван, поглаживаю ствол своего члена, потираю подушечкой большого пальца Принца Альберта.
— Посади ее ко мне на колени, брат, — приказываю я.
Подведя Мону ко мне, он сажает ее ко мне на колени, все еще лицом к себе, и опускает на мой член.
От моего проникновения у нее перехватывает дыхание, мой толстый член растягивает ее, проникая глубоко внутрь.
Я прижимаю Мону спиной к своей груди, посасывая губами ее шею, помечая ее, мну ладонями ее сиськи, сжимаю чувствительные соски. Она приподнимает бедра и опускается снова и снова медленными, чувственными движениями. Каждый гребаный раз внутри нее интенсивен как самый первый.
Колт пощипывает ее клитор — поглаживает, сжимает, поглаживает, сжимает — пробуждая к жизни все нервные окончания.
Вокруг нас звучит любимая музыка Моны, наши тела ощущают биение пульса. С каждым движением моих бедер дыхание Моны ускоряется.
— Черт возьми, ты прекрасна, — со стоном произношу я.
Колт сбрасывает с себя одежду, наблюдая, как мы трахаемся.
— О Боже, я сейчас кончу, — кричит она, извиваясь в экстазе.
Прежде чем я успеваю последовать за ней, Колт заключает ее в объятия. Она садится на него сверху и с удовлетворенным стоном опускается на его член. Колт ложится спиной на пол, сжимая бедра Моны, направляя ее движения, а она скачет на нем, дикая и чертовски свободная.
Я встаю на ноги, хватаю Мону за волосы и, пока она трахается с моим братом, запрокидываю назад ее голову и просовываю сквозь ее сочные пухлые губы свой член.
Она проводит языком по пирсингу и со страстным стоном слизывает предэякулят. Я, одобрительно рыча, с резким звуком вынимаю его у нее изо рта.
Схватив с пола пузырек со смазкой, я наношу ее на свой член и занимаю место позади Моны. Колт обхватывает ее за шею и притягивает к своим губам, открывая мне доступ к ее маленькой упругой попке. Я провожу пальцами вверх по ложбинке между ее ягодиц, смазывая дырочку, затем погружаю внутрь палец, потом два, борясь с мышцами, пытающимися меня вытолкнуть.
— Трахни меня, Кэш. Я хочу чувствовать нас всех вместе, — настаивает она, и в ее голосе звучит отчаяние и желание.
Приподняв свой член, я проталкиваюсь внутрь, чувствуя сквозь тонкий слой плоти член Колта.
— О, черт… черт…, — стонет Мона, уткнувшись в шею Колта.
Я толкаюсь глубже, затем выхожу, дразня ее, пока не погружаюсь по самые яйца.
— Я чертовски люблю тебя, — кричит она, и мы с Колтом усмехаемся.
— Это не считается, когда я внутри тебя, — напоминаю я ей.
— Нет считается, если ты у меня в заднице, — парирует она, наклоняясь вперед, затем отталкиваясь назад.
— Блядь! — кричит Колт.
Она теряется в ощущениях, прижимаясь к нам обоим, подбирая удобный ей ритм и сводя нас с ума от удовольствия.
Когда наступает оргазм, дыхание Моны обрывается, ее тело извивается, с губ при вдохе срывается мурлыкающий стон, и киска и попка сжимаются, вынуждая нас излить в нее наше горячее семя, выдаивая нас до капли.
Мы падаем кучей потных конечностей и удовлетворенных улыбок.
— Я люблю тебя, — бормочет Мона, ее грудь поднимается и опускается в попытке отдышаться.
Ее слова наполняют меня глубокой гордостью и удовлетворением.
— Я тоже тебя люблю.
Я наклоняюсь и целую ее губы, небольшую впадинку между грудей и бугорок живота.
Это и есть любовь.
Эпилог третий
Колт
В воздухе витает густой аромат секса, мы лежим вместе, смеясь и разговаривая обо всем и ни о чем.
— Кто утолит мой голод? — спрашивает Мона мечтательным голосом.
— Не может быть, что ты готова к большему, — усмехаюсь я и, поглаживая ладонью ее киску, чувствуя оставленный там беспорядок.
— Мне нужна настоящая еда, — смеется Мона, хлопнув меня по руке.
— Я закажу пиццу, — говорит Кэш, вставая и натягивая джинсы.
— Можно мне баночку Нутеллы, пока я жду? — надувает губы Мона, и он, как последний придурок, убегает за угощением для нашей голодной беременной мамы-медведицы.
— Ты уже подумала, как назовешь ребенка? — спрашиваю я, поглаживая рукой ее еле наметившийся бугорок.
— Да, но это меня пугает.
Я приподнимаюсь на локте, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Почему?
— Потому что я хочу назвать ее Кларой, но что, если при звуке ее имени мне будет становиться грустно?
— Детка, Клара — прекрасное имя, и у нее была прекрасная душа. Ты делаешь это в память о своей сестре. Это принесет тебе радость, а не печаль.
Мона потирает грудь над сердцем.
— Я все еще чувствую на сердце шрамы от ее потери.
— Сердце — это хрупкая вещь. Подобно однажды разбитому стеклу оно меняется навсегда. На твоем сердце нет шрамов, детка, оно полно воспоминаний. В нем живет Клара. Однажды это перестанет причинять боль, и при воспоминании о ней ты почувствуешь умиротворение.
Я беру ее на руки.
— У меня сердце с изъяном? — спрашивает она, вызвав у меня улыбку.
— У всех бриллиантов есть изъяны, детка. Даже с изъянами, твое сердце для меня идеально, маленькая островитянка.
— Я надеюсь, ты чувствуешь то же самое по отношению и к остальным частям моего тела — особенно после того, как я вытолкну из него ребенка.
Из моей груди вырывается громкий взрыв смеха и разносится по комнате.
Я утыкаюсь головой в изгиб ее шеи. Она очаровательна.
— Я люблю каждый дюйм твоего тела сейчас и буду любить всегда, что бы ни случилось, сколько бы растяжек ты ни приобрела, вынашивая наших детей, и сколько бы у тебя ни появилось морщин. Я буду любить каждую новую отметину, каждое пятнышко и несовершенство, потому что ты делаешь их идеальными. Я буду поклоняться тебе с этого дня и еще миллионы дней после, а затем вечно в загробной жизни.
— Значит, ты любишь меня, да? — улыбается она.
— Черт возьми, я действительно люблю тебя. Мне кажется, я полюбил тебя с той секунды, как тебя выбросило на мой берег.
— В тот день ты лишил мои легкие воздуха, — она проводит пальцем по моему носу, затем по губам. — А потом наполнил их жизнью.
Я касаюсь губами ее губ, лелея каждое слетающее с них слово.
— А ты, как ночная воровка, украла мое сердце, и с тех пор крадешь его каждый день.
КОНЕЦ
Больше книг на сайте - Knigoed.net