МОНА
МЕСЯЦ СПУСТЯ…
У меня под ногами тает песок, оставляя в песчинках отзвуки моего существования. Вода набегает волнами и разбивается брызгами о мои голени. Солнце золотит горизонт, прежде чем согреть и придать сияние моей коже. Я представляю, как этим же восходом солнца любуется Клара, на ее красивых губах улыбка, а в сердце — тупая боль от тоски по мне.
Прошел месяц с той ночи, как она ушла и не вернулась. Я сжимаю подаренную ею цепочку, и по ветру разносится моя молитва о том, чтобы Клара за мной вернулась.
— Мона!
Я вздрагиваю, услышав оклик Илая. Я прячу цепочку в карман платья и вижу, как он выбегает из-за деревьев. Илай обхватывает меня за пояс и тянет назад, пока мы оба не падаем на песок, и воздух вокруг не наполняется звуками нашего непроизвольного смеха.
Отец не одобрил бы нашу излишнюю весёлость, обозвав ее утехами. Он называет Клару «непокорное дитя», и, думаю, применил бы это слово и ко мне, если бы видел, как легко и непринужденно я обнажаю кожу и обнимаюсь с Илаем. От соприкосновения с ним я чувствую себя живой, чувствую себя человеком. Отец счел бы это недостатком, оскорблением. Из-за всех этих убеждений и правил обе его дочери хотят от него сбежать, неужели он не понимает, как это иронично? Он держит нас в изоляции на острове, чтобы сохранить нашу чистоту, и от этого нам только больше хочется свободы.
— Почему ты играешь у воды? Ты ведь понимаешь, что это расстроит твоего отца, — шепчет мне на ухо Илай, а затем отпускает меня.
Я поднимаюсь на колени, а он стряхивает со своих брюк песок.
— Мой отец хочет внушить нам страх перед водой, чтобы мы никогда отсюда не сбежали, — не скрывая правды, говорю я.
Здесь даже ноги мочить запрещено. Чтобы никому из нас не пришло в голову пересечь океан, ходят легенды о живущем в его глубинах чудовище. Наш остров — это частная земля, купленная более шестидесяти лет назад отцом моего отца.
Несмотря на то, что до ближайшего крупного города отсюда всего пара часов езды на катере, наш остров похож на свой особый мир. Большинство из нас здесь родились и никогда его не покидали. Тут остерегаются любого влияния извне. Если бы не книги, тайком завезенные теми немногими, кому удалось ускользнуть с острова, я бы вообще ничего не знала о внешнем мире.
— Мона, это место — наш дом, — выдыхает Илай.
Его бесит мой любознательный ум. Илай любит этот остров и то, что я тут, как в ловушке.
«Мой дом там, где Клара».
Протянув руку, Илай убирает с моей щеки прядь волос и нежно мне улыбается. У меня внутри все сжимается от тишины. Илай всегда заботился о нас с Кларой, но, когда мы с ним остаемся одни, бросает на меня затяжные взгляды, от которых мне кажется, что, несмотря на нашу пятилетнюю разницу в возрасте, он видит во мне больше, чем друга. Илай любит нашу жизнь и верит в видение моего отца, за исключением тех случаев, когда дело доходит до запретных прикосновений ко мне. Он ругает меня за нарушение правил, но сам нарушает самое строгое из них.
Я опускаю взгляд на его пухлые губы, невольно размышляя о том, каково это — целовать их, чувствовать на себе их поцелуи. Это будет так же, как в книге рассказов? Волшебно? Судьбоносно?
— О чем ты думаешь? — спрашивает Илай и проводит языком по своим губам.
Меня воспитали в убеждении, что мои мысли нечисты, и мне следует хранить целомудрие для мужа, но назойливый голос где-то внутри твердит, что моя жизнь — это моя жизнь, и я должна делать то, что мне хочется, а не то, что меня заставляют.
Каждая мысль, идущая вразрез с Писанием, говорит мне, что я непокорная, но, может, в этом и нет ничего плохого.
Мой отец называет это тьмой, что вытесняет Божий свет. Развращает целомудренных. Что такого замечательного в этом целомудрии? Мы пленники не тьмы, а его света.
— Интересно, каково это — целоваться, — пожимаю плечами я.
Илай распахивает глаза, его взгляд будто стекленеет, и уголок моего рта приподнимается в улыбке.
— Ты хочешь, чтобы тебя поцеловали? — наклоняется он ко мне, заслоняя солнечный свет.
Я подаюсь к нему, мое лицо в сантиметре от его лица. Каждый выдох — это его вдох. Губы Илая приоткрываются, а грудь все быстрее поднимается и опадает.
Прошептав «Да», я «клюю» носом его нос, вскакиваю на ноги и бросаюсь с берега к опушке леса.
— Вот паршивка! — выкрикивает он, кинувшись в погоню.
От моего смеха с верхушек деревьев взлетают в небо птицы, под бегущими ногами шуршат листья и ветки. Я слышу приближение Илая и визжу, когда он налетает, сбивает меня с ног и кружит. Затем прислоняет к стволу большого дерева, прижав спиной к шершавой коре.
Он слишком близко. В его глазах полыхает огонь.
— Ты знаешь, что мне нельзя тебя целовать, — произносит Илай, но язык его тела говорит мне другое.
— Сегодня мой День рожденья, — напоминаю ему я.
Протянув руку, я притягиваю его к своим губам, и он не сопротивляется.
Соприкосновение неловкое, неуклюжее. Мы стукаемся зубами, наша неопытность очевидна.
Земля не переворачивается, и сердце не выпрыгивает из груди. Моя жизнь никак не меняется.
Внутри меня пускает корни разочарование… и они медленно начинают прорастать.