МОНА
Я возвращаюсь в дом, и все взгляды тут же устремляются на меня. У меня подкашиваются ноги. В голове все как в тумане. Сквозь небольшое скопление людей проталкивается Илай, его брови нахмурены.
— У тебя такой вид, словно ты увидела привидение. Ты в порядке? Куда ты ходила?
Я не беру его протянутую руку, несмотря на то, что едва стою на ногах.
— Со мной все в порядке.
— Хорошо. Потому что…
Он поворачивается лицом ко всем гостям и поднимает руки, чтобы привлечь их внимание.
— Я очень рад, что мы все собрались здесь, чтобы отпраздновать восемнадцатилетие Моны, такой особенный возраст. А она такая особенная женщина. Я хочу воспользоваться этим моментом и перед всеми самыми дорогими ей людьми сказать ей…
Повернувшись, Илай опускается на колено.
«Нет, нет, нет. Этого не может быть».
— Я люблю тебя.
«Нет… остановись».
Он лезет в карман и достает коробочку.
К глазам подступает чернота. Я сейчас упаду в обморок. У меня сводит живот.
— Мона Уолтерс, сделаешь ли ты меня самым счастливым мужчиной на этом острове и в целом мире, оказав мне честь стать моей женой?
Вверх по моему пищеводу поднимается жар. Я открываю рот, и в этот момент меня выворачивает. Я не в силах это контролировать или остановить, и все съеденные мною конфеты выплескиваются на него.
По комнате прокатывается сокрушительная волна вздохов.
Я смаргиваю застывшие слезы.
— Прости, — выдыхаю я и, зажав рот ладонью, проношусь мимо Илая, чтобы сбежать в ванную.
Я сплевываю в унитаз остатки кислоты и прополаскиваю рот водой, а затем умываюсь.
Несколько мгновений спустя в дверь стучит мой отец.
— Мона, у тебя все в порядке? Ты больна?
— Да, — со стоном произношу я, опуская голову в раковину.
Ложь, ложь, ложь. Этот остров — вот где настоящая болезнь.
— Я скажу всем, чтобы уходили. Тебе следует умыться и отдохнуть перед очищением.
— Думаю, мне придется его пропустить. Я больна.
«Ложь, ложь, ложь».
Я снова ополаскиваю лицо водой и чищу зубы, чтобы избавиться от неприятного запаха изо рта. Боже, каким же унизительным все это было. Илай знал, что я не готова к браку. Возможно, для девушек нашего острова восемнадцать, а иногда и меньше — это стандартный возраст для вступления в брак, но для меня это знак конца. Отказ от молодости, от своей свободы. Что ожидается после замужества, так это дети, а я даже не знаю, хочу ли детей.
Я не могу этого сделать. Я открываю дверь и, ахнув, пячусь назад. На меня надвигается отец, вынуждая отступить внутрь. Схватив меня за лицо, он просовывает пальцы мне в рот и, открыв его, принюхивается к запаху моего дыхания. У него в руках обертка от конфеты.
— Ты выронила это, когда спасалась бегством!
«Бух. Бух. Бух».
— Это не мое.
— Лгунья! — рычит он.
Заткнув раковину, он наполняет ее водой.
— Я предупреждал тебя, что внешний мир — это яд. Даже их конфеты, замаскированные под сладости, в желудке превращаются в кислоту.
Отец окунает меня головой в воду, и она попадает в мой открытый рот. Когда я нечаянно вдыхаю, затекает мне в горло и легкие. Отец рывком вынимает мою голову из воды. Она струями стекает по моему лицу и телу. Волосы прилипают к голове.
— Где ты их взяла?
— Они не мои, — выдыхаю я, затем делаю большой глоток воздуха, и отец снова погружает меня под воду. У меня в груди горят легкие, требуя воздуха.
Он вытаскивает меня обратно.
— Где?
— Они лежали на ступеньках в спичечном коробке.
Ложь.
Отпустив меня, отец убирает с моих глаз волосы.
— Почему ты так меня испытываешь?
Мне хочется закричать: «Потому что ты никакой не глас Божий!» Но я этого не делаю. Вместо этого я даю ему ответ, которого он жаждет.
— Прости.
— Возьми себя в руки. Нам нужно присутствовать на очищении.
— Пожалуйста, отец, можно мне отдохнуть?
— Твоё чревоугодие — грех, и от этого ты заболела. Возьми себя в руки.
Я склоняю голову, к желудку снова подступает тошнота.
— И, Мона…
Я поднимаю глаза.
— Ты примешь предложение Илая.
— А если я откажусь?
— Ты этого не сделаешь.
Неужели он не понимает, что убивает меня?
— Я не хочу быть частью этого.
Я проглатываю беспокойство, омывающее содержимое моего желудка.
— Она нечиста на руку, Мона. Одному богу известно, сколько раз она тайком сбегала с острова и общалась с нечистыми, — цыкает на меня Мэри.
Она и впрямь идеальная пара для Илая.
— Я с нетерпением жду вашей свадебной церемонии, — вставляет Мэри, как будто в этом нет ничего особенного.
В историях, дошедших от нас из внешнего мира, таких ритуалов нет. Мой отец называет их ритуалами, но на самом деле это наказания. В комнате полно мужчин, женщин и детей в возрасте от тринадцати лет и старше. Это не их выбор. Все очищения обязательны. К счастью, на моем счету, это всего четвертая.
Мой отец занимает центральное место в нашей церкви, и в комнате воцаряется тишина. Он читает из книги Священных Писаний, в которой содержится история верований “наших народов” — священной книги, дополнять которую могут только вожди света.
Однажды Клара сказала мне, что во внешнем мире нас называют сектой, и что наши вожди манипулируют книгой Священных Писаний. Это не истинные слова Бога. Яи без нее это знаю.
— Да будет она очищена от тьмы и греха. Вверив свое тело людям света, если она будет благословлена ребенком света, она очистится и возродится в вере, — продолжает бубнить мой отец, пока я пытаюсь от него отгородиться.
Он жестом велит Меган выйти вперед. Ее белое одеяние развевается за ней, как вуаль.
— Ты хочешь, чтобы тебя простили за твои греховные поступки? — спрашивает ее он.
Меган выглядит совсем не так, как я ее помню. У нее бледная кожа, а лицо осунувшееся из-за потери веса. Волосы коротко подстрижены по всей голове.
Мой взгляд падает на мать Меган, она сидит, сжав руки на коленях. Её лоб нахмурен от выражения тревожного напряжения, а в уголках глаз залегли тонкие морщинки, как будто за последние двенадцать месяцев она постарела на десять лет.
— Да, хочу, — заявляет Меган, к облегчению своей матери. Она расстегивает халат и подходит к тому месту, где на подушке лежит книга света.
Я закрываю глаза, пытаясь избавиться от вида ее выпирающих из исхудавшего тела ребер и едва заметной груди.
Она опускается на колени, кладет руки по обе стороны от книги и утыкается лицом в обложку, выставив при этом ягодицы. У меня разрывается сердце от того, что нам всем приходится видеть ее такой.
— Избранные, пожалуйста, выйдите вперед, — приказывает мой отец.
Мой отец выбрал десять мужчин, чтобы они заполнили ее чрево своим семенем в надежде снискать ей прощение. Если это не поможет, она проведет еще один год в заключении, и ей придется проходить через это снова и снова, пока она не “очистится” — не забеременеет от кого-то, кого она не любит, за кого не выходила замуж и не выбирала. У меня гудят ноги от желания сбежать. Но если я это сделаю, то следующей буду уже я. Напряженная тишина почти оглушает. Какое-то движение привлекает все взгляды к передней части церкви. Там в своих одеждах стоят двое избранных, это братья. Одному еще нет и шестнадцати. По помещению эхом разносится приглушенный шепот, когда со своего места поднимается Дэниел. Он вместе со своим отцом, который уже женат и имеет трех жен.
Меган обшаривает глазами толпу, без сомнения, пытаясь различить, кто одет в халат, а кто нет.
Все головы поворачиваются к Джейсону Нексту, старшему брату Мэри, он недавно женился и теперь в ожидании первенца. От лица его жены отливает кровь, одной рукой она инстинктивно потирает растущий живот, а другой — вцепляется в сиденье так, что белеют костяшки пальцев.
Рядом, не без помощи сына, поднимается Гилберт, поскольку путается ногой в своем балахоне. Видя это, Меган сильно зажмуривает глаза, и из них вытекает слеза. Я молюсь, чтобы по пути к алтарю он споткнулся и вывихнул бедро. Ему за шестьдесят, и он ужасный, преданный исполнитель воли моего отца, а до этого его отца — искренне верующий и один из основоположников наших законов и книги света.
У меня сводит желудок.
Меган девятнадцать.
«Прекрати это. Не делай этого. Меган, скажи им «нет»!»
Далее встают еще двое мужчин и присоединяются к остальным.
Из-за внезапного вздоха Мэри несколько человек поворачиваются в ее сторону. Она распахивает глаза и краснеет. Проследив за ее взглядом, я вижу стоящего там Илая.
«Нет».
Он останавливает свой взгляд на мне, затем переводит его на алтарь.
Душа сотрясает кости у меня под кожей, желая прорваться сквозь плоть и исчезнуть. Я хочу, чтобы он отказался, но ноги сами несут его к моему отцу, как послушную овечку. Я даже не заметила, что на нем был балахон.
Я ненавижу его.
— Да прольет наш Господь свой свет на тебя, — говорит мой отец, затем кивает сыну рыбака.
Тот раздевается и занимает свое место позади Меган. Мое горло обжигает тошнота, когда он прикасается к себе, чтобы иметь возможность в нее проникнуть. Парень хватает ее за бедра, и Меган впивается зубами в нижнюю губу, затем из-за его вторжения издает вздох и всем своим хрупким телом дергается вперед. Он кряхтит, двигая бедрами, и все взгляды прикованы к этой мерзости. Я закрываю глаза и пытаюсь не обращать внимания на стоны и шлепки по коже.
Когда этот заканчивает, на колени позади Меган встает другой, а затем следующий, и все они оставляют в ней свою сперму. Повисает пауза. Я открываю глаза, чтобы посмотреть, что происходит. Самый младший из избранных, Дэниел, плачет.
— Я не могу, — выдыхает он, потирая свой член. Мой отец жестом приказывает ему отойти с дороги и начинает раздеваться.
«О Боже, пожалуйста, нет».
Он шлепает Меган по ноге, заставляя ее еще больше приподнять ягодицы, затем жестоко берет ее, от чего она вскрикивает. Отец набрасывается на нее как животное, от чего она так сильно впивается руками в подушку под книгой, что у нее белеют костяшки пальцев. Рядом, ожидая своей очереди, пускает слюни старик.
У меня сводит челюсть от того, что я так сильно ее сжимаю, по щекам текут слезы, когда я вижу, как позади заплаканной Меган занимает свое место Гилберт. Он делает внутри нее всего три толчка, а затем падает ей на спину и со стоном высвобождается.
Жаль, что я не могу улететь с ней отсюда, отрастить крылья и унести ее в лучшее место. Где оно?
Илай занимает свое место последним, его взгляд прикован ко мне.
Я смотрю прямо на него в упор, прищурив глаза, от меня волнами исходит лютая ненависть.
«Я никогда тебе этого не прощу».
Из его глаз сочатся извинения, но он не сожалеет. Будь это действительно так, его бы там не было. Я почти умираю, когда Илай входит в измученное, израненное тело Меган. Она издает страдальческий стон, закрывает глаза и стискивает зубы.
Он держит ее за бедра, из которых торчат маленькие, хрупкие косточки, толчки Илая медленные и мучительные. Отголоски ее страдальческих стонов наполняют ядовитую атмосферу, обжигающую мозг. С каждой секундой, когда Илай соприкасается с ее кожей, я все больше впиваюсь ногтями в свою. Мою ногу пронзает боль, даруя мне передышку. Мы крутимся в ловушке бесконечного цикла, пока он пытается исполнить свой долг, полностью осознавая, что я здесь и наблюдаю. Мне бы хотелось, чтобы ему было легче, лишь бы Меган не приходилось терпеть его дольше, чем это необходимо.
Наконец, он со стоном выходит из нее, и его кожа блестит от пота. Мой отец одаривает его лучезарной улыбкой. Я хочу убить их всех.
Наконец опускается завеса, объявляя о завершении ритуала. Я выбегаю из этого места раньше всех остальных. Мне хочется вырваться из своей кожи и развеяться по ветру. Я не могу так жить, с такими традициями. Это болезнь, под маской веры. Как может какой-либо Господь, любой Бог хотеть, чтобы его дети терпели такое?
— Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Мэри, догнав меня.
Мне хочется закричать ей в лицо, но я сдерживаюсь. Она верующая, преданная и очень правильная.
— Я в порядке. Просто меня недавно вырвало и теперь подташнивает.
Я киваю ей и машу на прощание.
У меня есть всего пара часов до того, как мой отец вернется в дом. И мне нужно это время.