33925.fb2 Тропинка в жизнь - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 7

Тропинка в жизнь - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 7

* * *

Первую неделю до получки, а ее давали по субботам, я жил на тот полтинник, что дала мать, и на отцовский двугривенный. Я не израсходовал его дорогой: кипятку не покупал, а пил воду из ручьев и канав, спал днем на траве, ночью шагал по тракту и на постоялые дворы не заглядывал. Хлеба до первой получки покупал вдоволь и пил кипяток с сахаром, вприкуску, конечно. Этого вполне хватало для моего неизбалованного желудка. После получки я устроил себе настоящий пир. Купил фунт изюму и фунт ситного и в своем закутке все съел за один прием. Подумать только! Ведь фунт изюму у нас бывал только по большим праздникам в-пирогах на всю семью и на всех гостей. А тут один слопал целый фунт, да еще и с ситным! А потом закурил папиросу "Рига". И почувствовал себя беспутным, и тут же себя успокоил: деньги-то свои, заработанные, и не все промотал, осталось и на житье.

Работа у смотрителя станции разнообразная. От печника меня перевели на малярные работы: смолить помойки и нужники во дворах. Этим делом я занимался на пару с кадниковским парнем Федькой. Коренастый мой ровесник сразу захватил власть в свои руки и стал надо мной вроде начальника. Меня это не обижало. Забавлял его вологодский лексикон. Вареные'яички он называл залупенчиками, войну-войнёй, кусок сахару - грудкой.

Дело у нас несложное. С утра разводим костер под большим чугунным котлом, кипятим смолу и с полным ведром отправляемся к очередному объекту. Самодельными малярными кистями из рогожи мажем смолой тесовые стенки снаружи и изнутри. Контроля за нами никакого, работа не сдельная, перекуры устраиваем часто и подолгу.

С малярных работ нас с Федькой перебросили на крыши. Казенные дома на станции деревянные, двухэтажные, покрытые дранкой. Она кое-где подгнила, и крыши протекают. Наша задача-латать: отдирать гнилую дранку и прибивать свежую. Поднимаемся на чердак и через слуховое окно на крышу. Босиком ползем по крутой крыше с молотком в одной руке, со связкой дранки в другой и с гвоздями в кармане. Поначалу было страшно: вдруг сыграешь на землю!..

Постепенно освоились, приспособились и безбоязненно не ползали, а ходили по крыше босиком. Никакой охраны труда и техники безопасности и в помине не было. Удивительно, что никто из нас не свалился с крыши.

Затем я починял деревянные тротуары. А однажды Агафонов направил в паровозное депо расчищать канавы, над которыми ставятся паровозы для осмотра и ремонта. Решетки канализационной сети в канавах засорялись паклей и ветошью. Заберешься в канаву, наполненную грязной водой, испачкаешься весь в мазуте, расчищая решетки, чтобы вода уходила. Тяжелая работа.

Вот подали горячий паровоз, а канавка у меня не расчищена, полна водой. Быстро, юзом, под паровоз, нащупываю ногами решетку... и отчаянный крик:

- Убирайся, сволочь, ошпарю кипятком!

Это помощник машиниста заметил меня, когда уже готовы были спустить горячую воду из машины. Не помню, как я выскочил, а страх напал тогда, когда уже выбрался из канавы и кипяток хлестал из паровоза, окутывая паром машину. Меня трясло от страха, зубы выбивали барабанную дробь. А помощник машиниста достал портсигар, закурил-и мне:

- Куришь? Бери папиросу. Счастье твое, парень, что я случайно глянул под паровоз, когда машинист кипяток спускал. Сварился бы ты живьем. Подлец Агафонов гонит сюда всяких сопляков. Хоть бы предупредил. У меня и сейчас поджилки трясутся. За тебя и за себя, понятно, испугался. Смертоубийство было бы, по судам затаскали бы.

О происшествии в депо я рассказал Федьке, так, попросту. А вышло целое событие. Ребята из Кадниковского уезда составляли дружную артель чернорабочих. Общепризнанным вожаком у них был Ганкастудент учительской семинарии. Семнадцатилетний высокий не по годам-парень, светловолосый красавец, с открытым ясным взглядом, он всегда ходил в студенческой фуражке. Ему Федька и пересказал, что со мною произошло и могло случиться в депо. У артели накопилось немало претензий к смотрителю, а это, пустяковое на мой взгляд, событие явилось той каплей, которая переполнила чашу терпения. И веяние революции докатывалось до нашей глухой северной станции. Одним словом-забастовали.

Прихожу утром на разнарядку. Артель Ганки молча столпилась у входа. Появился Агафонов. Ганка-к нему:

- Артель на работу не выйдет, пока не будут выполнены наши требования. - И перечислил: - Не посылать на опасные работы подростков (ссылаясь на происшествие в депо); сверхурочные и за работы в воскресенье оплачивать в двойном размере; рабочий день-восемь часов. - Это наш минимум, - заключил Ганка.

Агафонов сделался краснее клюквы.

- Ты что, бунтовать вздумал? Да я тебя в полицию...

- Опоздали, гражданин Агафонов, не старый режим, полиции нет.

Смотритель разразился матерной бранью.

- Ребята, взяли! - приказал Ганка своим кадниковским.

Те скопом бросились на смотрителя станции, словно пчелы на постороннего, появившегося вблизи улья, повалили на пол, устроили кучу малу, а потом вытащили на улицу и бросили на мусорную свалку.

Все обошлось без шума: Агафонов о происшедшем даже побоялся доложить своему начальству. Требования артели были удовлетворены.

Меня каждое утро преследовал пронзительной, грязной бранью чумазый парнишка. Между станцией и пристанционным поселком лежала топкая низина, а через нее был перекинут пешеходный деревянный мостик на сваях. Парень ниже меня ростом и тощий, как комар, в грязных, черных, измазанных мазутом портках и рубахе, занимал позицию на мостике и встречал меня угрозами выпустить кишки, оторвать голову, ноги и руки переломать, убить деревенщину.

Я не смел к нему приблизиться и пережидал молча, когда ему надоест ругаться. Он тоже ко мне близко не подходил. Нелепая сцена чаще прекращалась с появлением взрослого человека. Иногда я пораньше отправлялся на свою работу и, таким образом, избегал встречи со своим кровожадным неприятелем.

Как-то рассказал я Петру Глебовичу об этом парне. Он усмехнулся в бороденку, прищурил глаза и сказал;

- Дело твое, Ванька, швах. Это, видать, атаман какой-то шайки. Убьют, как пить дать. Ты чем напакостил им? Ничем? Да...

Я понял, что Петруха надо мной насмехается, и спросил:

- Что с ним делать? Драться? А вдруг он и на самом деле не один?

- А ты попробуй, спытай. Разве никогда не дрался, тебя никогда не лупили? Эх ты, деревенщина!

Больше он ничего не сказал, а пристыдил меня здорово.

Назавтра я отправился на работу в то время, когда чумазый наверняка ждал меня на мостике. При моем приближении он завелся, как всегда. Я, не останавливаясь, ступил на мостик и, засучив рукава, быстро пошел на сближение. Парнишка опешил, замолчал, а я с воинственным видом все ближе и ближе к нему. Не выдержал мой враг и пустился наутек. С того дня парень избегал встреч со мной. Ведь я ростом выше и в плечах пошире. А драться я умел. У себя дома в деревне и в городе в училище сверстникам не уступал, и со мной редко кто связывался. Да и слава о наших мужиках Хромовичах шла как о бесшабашных и опасных драчунах. Мой отец гордился этим.

С Петрухой мы подружились, если можно назвать дружбой отношения подростка с мужиком, который прошел огонь, воду и медные трубы. Вечерами после работы мы с ним допоздна засиживались на приступке в дверях из сеней на улицу и дымили махоркой.

Я рассказывал ему сказки, каких наслушался от соседа старика Саши Бирюкова. Сказки Петруха слушал с большим интересом, а когда я начинал пересказывать что-нибудь из вычитанного в книгах, он говорил:

- Вранье все это, так не бывает.

- А в сказках и вовсе выдумка.

- Не скажи. В сказках все правда. Только их понимать надо: дураку невдомек, а умный разберется. Попы жадные? Правда! Попадьи распутные? Правда! Помещики изверги? Правда! Полиция продажная? Правда! Был царь дурак - тоже правда.

Слово "правда" он произносил отрывисто, с ударением, словно гвозди в каблук заколачивал.

- А покойники встают из могилы, ведьмы на помелах летают, черти по-разному оборачиваются - тоже правда? - спрашиваю, втайне торжествуя.

- Не шибко ты, паря, соображаешь. Без чертовщины, слышь, не так занятно, она для блеску, как вакса для сапога. Ты всегда вглубь гляди. Как на приисках делают? Золото отбирают из пустой породы.

Как-то я рассказал ему, что знал о Пугачеве по "Капитанской дочке". Это его заинтересовало.

- Про Стеньку Разина я много слыхал и песни знаю. Тот разбойник мне по нраву. Ты не знаешь, почто Пугачев царем себя назвал, раз за народ сражался с помещиками? Дорвался бы до престолу, еще вилами на воде написано, кем бы обернулся для крестьянства.

Этого объяснить я не мог.

Голос у Петрухи приятный. Сидя на пороге своего убогого жилища, он поет:

Точно море в час прибоя,

Площадь Красная шумит.

Что за говор, кто там против

Места Лобного стоит?..

У меня ни голосу, ни слуху, но я пытаюсь подтянуть ему. Он обрывает песню и с сожалением, словно на убогого, смотрит на меня.

- Как черт по бабке. У тебя, Ванька, никакого дрожания в голосе нет, а без дрожания лучше не пой. Песня красоты требует и чтобы от души. А так драть глотку-только тоску наводить. Слыхал, как голодные волки зимой воют? От голодухи воют, а кому любо?

О сибиряках он отзывался всегда, хорошо. Чалдоны-умные мужики, богатые, черти, не так, как здешние зимогоры.

- Зачем ты, Петр Глебович, уехал оттуда?