- Ну, царство небесное, - вздохнув, говорит посредник и бросает в чашку двугривенный.
- Трогай!
Опять полевая дорога, жар и пыль, вьющаяся из-под лошадей; чахлый кустарник вдоль оврага; мужики, вереницею далеко стоящие в траве и дружно машущие косами; жидкий осиновый лесок, с кочками, комарами и небольшими лужицами зеленоватой воды между кочек. Сейчас же за осинником начинается село, разбросанное по косогору; за речкой стоит старый помещичий дом, с серыми стенами, зелеными ставнями и развалившеюся деревянною оградою; немного дальше, в лощине, другой, маленький, новенький, с молодым стриженым садом и с купальнею на пруду. Дальше еще барская усадьба - длинный, неуклюжий дом, с галереями, колоннами, выбитыми окнами и провалившеюся крышею; на косогоре виднеется еще дом, с соломенною крышею, но все-таки барский: ходят по двору тощие борзые собаки, клокочут индейки, попадаются и дворовые люди, с длинными примазанными висками, в казакинах.
- Помещиков, помещиков-то здесь... - как будто всматриваясь во что-то, говорит посредник.
- Много?
- Как собак.
- И хорошие помещики? - немного помолчав, спрашивает Рязанов.
- Куды к черту хорошие! Всё голь одна. Разорено! Гроша ни у кого за душой нет.
- Значит, все погибло, кроме чести.
- Нет: тут все, тут уж и честь погибла. Да и какая там честь, когда нечего есть. Поверите ли, - вдруг оборачиваясь к Рязанову, говорит посредник, - обидно! за своего брата, дворянина, обидно.
- Я думаю.
- Нет, ведь что они только делали, если порассказать; да и до сих пор что делают с этими несчастными крестьянами. Вы себе представить не можете, что это за народ. Где только можно прижать мужика, уж он прижмет, своего не упустит.
- Ну, а мужики-то свое упускают?
- Разумеется, если правду сказать, и мужик себя в обиду не даст: не тем, так другим, а уж
доедет и он помещика.
- Стало быть, здесь происходит взаимное доезжание. Ну, а вы-то что же тут?
- Как что? Да ведь роль мирового посредника состоит...
- В чем-с?
- Ну, в разбирательстве там разных недоразумений.
- Из-за чего же возникают эти недоразумения?
- Да ведь вот вы видели: из-за разных там потрав и так далее.
- Одним словом, из-за имущества. Так ведь?
- Да, так.
- То есть одному желательно приобресть то, что другой вовсе не желает отдавать. Из-за этого?
- Ну, да.
- Так в чем же тут может быть недоразумение? В том, что ли, что в душе-то я и желал бы отдать вам эту вещь, но мне кажется, что я не желаю? Так, что ли?
- То есть как?
- Да вот я, например, возьму эту подушку и думаю себе: не отдам я ему; лучше я сам на ней буду спать. А тут приходит такой прозорливец и говорит мне: это - недоразумение. Ты хотя и думаешь, что тебе не хочется отдать Семен Семенычу эту подушку, но тебе это только так кажется, а в душе ты сам этого желаешь и даже после будешь благодарить меня за то, что я велел тебе отдать эту вещь Семен Семенычу. Так-с?
- Разумеется, оно... Видите ли... Да я вот вам случай расскажу. Есть тут у меня в участке имение, в котором я должен сделать разверстание угодий; вот я и хочу приступить, а земля-то, оказывается, принадлежит крестьянам с незапамятных времен. Деды еще их купили на свои кровные деньги; но так как они сами тогда были помещичьи и не имели права владеть землею, то и купили на имя помещика. Тот помещик давно умер, а нынешний владелец ничего знать не хочет.
- Ну, и что же-с?
- Да то-с, что отнимут ее у крестьян, то есть не отнимут, а заставят ее выкупать.
- В другой раз?
- Да; в другой раз. Что ж прикажете?
- А вы-то что же?
- Да я тут ничего сделать не могу.
- А губернское присутствие?
- И оно тоже ничего не может, потому что в подобных случаях принимаются в расчет только одни письменные документы. Нет, мое-то положение представьте себе! Я говорю крестьянам: владелец желает отдать вам вот такой-то участок, а они мне отвечают: да ведь это вся земля-то наша.
- И вы уверены, что она действительно им принадлежит?
- Да как же! Совершенно уверен.
- А все-таки говорите, что владелец дает вам такой-то участок?
- А все-таки говорю. Что ж делать-то?
- Да. Это действительно недоразумение. И все в таком роде?
- Что?
- А недоразумения-то?
- Да почти что.
- Мм... Деятельность почтенная.
В это время тарантас поравнялся с помещичьей усадьбой: новенький домик, крытый соломою под щетку, вокруг с десяток молодых лип; тут же неподалеку новая изба, сарай и амбар. На дворе стоит сам владелец, седой, в архалуке, без шапки, кланяется.
- Мое почтение! - крикнул ему посредник и сделал ручкою. - Вот анафема-то, - прибавляет он, обернувшись к Рязанову. - То есть такая треклятая бестия, я Вам скажу, что вы и в Петербурге ни за какие деньги не сыщете. Замечательная бестия! Он какие штуки делает, например: снял он полдесятины земли у кого-то подле самой дороги, посеял там овса, что ли, и караульщика посадил караулить. Как только скотина пойдет мимо, уж непременно какая-нибудь заденет или щипнет, - караульщик сейчас ее цап. Потрава! Ну, и берет штраф. Вот ведь шельма какая! А начнешь ему говорить, - помилуйте, говорит, что ж, ведь я человек небогатый; меня всякий может обидеть. Я этим только и кормлюсь. Ну, что вы тут сделаете с таким человеком? Остается плюнуть.
За усадьбою пошли крестьянские зады, с гумнами и конопляниками; кузница, мельница на пригорке.