Она не шевелилась, даже не вздрогнула и продолжала по-прежнему смотреть на него, хотя по глазам ее видно было, что она уже не ждет ничего и мысли ее полетели дальше.
- Время подходит ненастное, - продолжал Рязанов, глядя в окно, - дождь идет. Видите, погода-то какая сволочь!
Марья Николавна все смотрела на него и, должно быть, не слушала; взгляд ее перешел с Рязанова на стену и остановился; на лице у ней ничего не выражалось: оно было совсем неподвижно и только вдруг как-то осунулось, точно после трудной болезни. Рязанов замолчал и начал пристально всматриваться в нее. Слегка нахмурив брови, он водил глазами по всему ее лицу, по вытянутым и неподвижно лежащим на столе рукам ее, а сам в то же время основательно и не торопясь мял свои собственные руки, так что пальцы на них хрустели; потом хотел было вздохнуть, набрал воздуху, но сейчас же закусил губу и подавил этот вздох; потом встал и задел за столовую ножку.
- А?! - Вдруг очнувшись, пугливо спросила Марья Николавна.
Рязанов молча доставал с окна какую-то книгу.
Она провела по лицу рукой, посмотрела вокруг и, наступив себе на платье, - ничего не замечая, - сделала было несколько шагов к двери; но тут она остановилась и обернулась. Рязанов стоял, потупившись, у окна, с книгою в руке. Марья Николавна взглянула на него и ровным, холодным тоном сказала:
- Прощайте!
- Куда вы? - тихо спросил он.
- Я еду... То есть теперь я иду домой, а потом поеду...
- Туда?
- Да, туда, - твердо сказала она и пошла к двери.
- Желаю вам успеха, - не трогаясь с места, проговорил он уже в то время, когда она уходила из комнаты, и почти в то же мгновение изо всей силы швырнул книгу под стол и, схватив себя обеими руками за волосы, бросился вперед... Но тут же остановился, опустил руки, покачал головой, улыбнулся и стал ходить по комнате.
XV
Ночью шел дождь, и к утру погода совсем расклеилась: небо все сплошь заволокло тучами, пошла слякоть.
Щетинин сидел в кабинете на диване, поджав под себя ноги, и задумчиво смотрел в окно. В последнее время он очень изменился и похудел; да и в самом костюме его стало заметно неряшество: он был без галстуха, в старом затасканном пиджаке и в туфлях. Тут же на диване около него валялась книга; за письменным столом сидел Иван Степаныч и дописывал какую-то бумагу; из передней слышался мужичий кашель и отрывистое чавканье грязных сапог. Щетинин взял было книгу, подержал ее в руках, посмотрел, даже помуслил палец для того, чтобы перевернуть страницу, но тут же опять задумался и загляделся в окно, хотя, собственно говоря, там решительно не на что было смотреть: по двору с ноги на ногу пробирались по кирпичикам какие-то мокрые люди; по крышам, нахохлившись, сидели воробьи и уныло встряхивали мокрыми крыльями.
- Дописал-с, - резко произнес Иван Степаныч, кладя перо на стол. Извольте подписать!
Щетинин нехотя встал с дивана, лениво взял перо, подписал с одного маху: "Землевладелец, коллежский секретарь Александр Васильев сын Щетинин" и опять сел на диван.
- А я шкуру-то эту отдал выделать, - заговорил Иван Степаныч, засыпая песком бумагу.
- Ага, - равнодушно произнес Щетинин.
- Шапку хочу сделать, собачью. Скунсовая аккурат будет 1. Что застрелил-то я.
- Мгм.
- Нет, я Вас хочу спросить, - вставая, говорил Иван Степаныч. Александр Васильич!
- Что?
- Вы науки знаете?
- Знаю.
- Я хочу вас спросить, что правда это или нет?
- Да что?
- Ведь она бешеная была.
- Кто?
- А шапка-то. Ведь она от бешеной собаки.
- Ну, так что ж?
- Я слыхал, что ежели, говорят, ее близко к воде поднести, так она вся вот эдак, шапка-то, дыбом встанет шерсть-то на ней. Вы об этом в книжках не читали?
- Нет, не читал.
Иван Степаныч задумался.
- А может, и врут. Да мне, черт их возьми совсем, я все-таки сошью, решил он, махнув бумагой. - А то еще, пожалуй, воротник выйдет к шинели. А? Собачища страшенная. Вы как думаете, выйдет? Вот эдакая вот!
Он показал руками.
- Да выйдет. Я знаю, что выйдет, - говорил Иван Степаныч, стоя перед Щетининым, - вот одно только нехорошо, - заметил он, покачав головой.
- Что нехорошо? - очнувшись, спросил Щетинин.
- Да, говорят, в церковь нельзя в этой шинели ходить.
- Почему же?
- Да ведь он собачий, воротник-то.
- Ну, это ничего, - заметил Щетинин, - А вы вот что: Вы отдайте бумагу-то мужикам да перетолкуйте там с ними о делах.
- Эх, уж эти мне толки, - с неудовольствием сказал Иван Степаныч и отправился в переднюю.
Через минуту оттуда уже слышалась брань.
Щетинин опять задумался. В это время вошел Рязанов. На лице его заметно было желание казаться как можно равнодушнее, а потому оно выходило уж как-то слишком беззаботно. Щетинин, заметив его издали, поморщился было немного, но, взглянув ему в лицо, спросил:
- Что, ты, я слышал, нездоров?
- Нет. Я пришел проститься, - отвечал Рязанов, садясь с ним рядом на диван, - я еду.
- Как? Уже?
Щетинин привстал.