Наутро Елена Сергеевна вошла в приемную редактора. Дверь была закрыта неплотно, и слышался шутливый голос Кропилова.
От редактора вышла Вера Павловна и кивнула, высоко подняв и опустив брови. Елена Сергеевна, кажется, не ответила. Она видела перед собой только тяжелую белую дверь с желтой начищенной ручкой. Она подошла, раскрыла дверь и срывающимся голосом воскликнула:
— Можно?
Кропилов настороженно сказал:
— Да!
Но она, не дожидаясь его разрешения, уже стояла у стола и быстрым, злым полушепотом бросала фразу за фразой:
— Вы должны извиниться передо мной… Со мной так никто никогда не разговаривал… И никому не позволю… Я не девочка…
Елена Сергеевна взмахнула ресницами, и слезинка скатилась по щеке. Она разозлилась на себя и впилась взглядом в сузившиеся глаза Кропилова, который стоял, напряженно подавшись вперед.
— Вы ведете себя как невоспитанный… бюрократ… И я не хочу больше… такого тона со мной. Я не школьница и не дура!
Вся внутренне сжавшись, она ждала, что сейчас Кропилов начнет снова бить тяжелыми словами, похожими на пощечины. Она даже пригнула голову, исподлобья следя за ним.
А Валентин Петрович осторожно, точно у него болела спина, выпрямился и склонил лицо так, что не стало видно жестких глаз. Так простоял он несколько секунд, потом поднял голову и взглянул стесненно, с неловкостью. Но голос прозвучал сухо.
— Вчера у меня тоже… голова болела. Я хочу, чтобы вы были журналистом. Понимаете? Чтоб жадно все схватывали, жадно жили. Я не хочу, чтоб хоть один человек просидел в стороне от общих дел. А у вас жадности нет, Елена Сергеевна.
Елена Сергеевна, выговорившаяся, обмякшая, сидела на диване и слушала сердитые слова и тянулась к человеку, произносящему их, готовая принять от него все. Только на последней фразе у нее снова колыхнулась обида. Она перебила Кропилова:
— Я вам сразу говорила, что у меня не получается… Зачем вы меня оставили?
— Да нет, — отмахнулся Кропилов. — Все не о том вы… Скажите откровенно, почему вы пошли работать?
— Стыдно стало дома сидеть, — с вызовом воскликнула Елена Сергеевна. — Вот почему!
— И скучно, — добавил Валентин Петрович с грустной уверенностью. — Так ведь? Стыдно и скучно. Два стимула. Надоест — уйдете. Вот оно — самое страшное. Эх, как я хочу выбить из вас эту домашнюю безответственность! Ведь не забава — наш труд, Елена Сергеевна, а постоянная концентрация всех наших сил. Понимаете? Постоянная и всех!
Редактор опустился в кресло, рассеянно стал читать какую-то бумагу, которых у него всегда было много на столе, потом сказал:
— Я немного развяжусь с делами и засядем за вашу корреспонденцию. Дотянем. Материал нужный, и факты же есть, найдены. — Потом проговорил с сожалением. — Вот вы вчера убежали, а то бы мы сразу доделали. Теперь придется через номер давать.
Елена Сергеевна не сдержала улыбки, глядя на его огорченную физиономию. Она пришла требовать извинений, а он, мало того, что не извинился, еще и упрекает ее за вчерашний побег. Вот смешной, упрямый… сухарь!
Ожидая Кропилова, она достала измятые листочки своей корреспонденции, наспех засунутые вчера в ящик, и начала перечитывать. Странно, теперь статья казалась плохой. Елена Сергеевна то и дело ожесточенно нажимала перо, и жирные линии тянулись по написанным строчкам.
Скоро она сидела сбоку у кропиловского стола, касаясь локтем руки Валентина Петровича, и испытывала почти счастье. А он медленно читал, повторяя:
— Так, так… — и вдруг воскликнул — Эге, да вы сами менять тон начали! Оказывается, вас разозлить надо, чтобы дело пошло.
Елена Сергеевна улыбнулась:
— Не надо. Теперь я сама злиться буду.
— Ага. Только главное, чтобы вовремя и… не на редактора.
Он смеялся, шутил, и Елена Сергеевна чувствовала, что и у него на душе отлегло.
Валентин Петрович дочитал до конца, еще раз сказал — «так» — и посерьезнел:
— Теперь давайте думать над правильными выводами.
Он надавил кнопку настольной лампы. Вспыхнул свет, сделав уютной комнату, отодвинув в полумрак от двух склоненных голов и ряд стульев, и громоздкий сейф, и широкий книжный шкаф.
Раздался телефонный звонок. Кропилов взял трубку:
— Да. Пожалуйста, — и молча протянул ее Елене Сергеевне.
Звонил муж. В тоне его чувствовалось раздражение: уже ни один телефон в редакции не отвечает, чего они там возятся вдвоем?
Ласковым голосом, сдерживая досаду, Елена Сергеевна ответила, что встречать ее не надо — она еще задержится, что дело есть дело, — он это прекрасно понимает.
— Дети спят? — спросила она, но услышала только частые гудки.
— Значит, первое предложение… — продолжал Валентин Петрович и вдруг совсем другим тоном спросил — Может быть, лучше пойдете домой? Доверьте уж мне закончить одному.
— Нет, нет, — замотала головой Елена Сергеевна, успокаивающе положив руку на его рукав. — Давайте вместе. Никуда я не пойду.
Кончили они поздно.
— Сейчас бы в набор, да машинистки нет, — с сожалением проговорил Кропилов. — Ладно. Успеем утром.
Они вышли на широкий полукруг ступеней главного входа. Фонари вырывали из темноты только этот белый полукруг. Невидимые — шумели деревья. Прохожих было мало, и шли они торопливо.
— Спокойной ночи, Валентин Петрович!
— Спокойной-то, спокойной, — сказал Кропилов, — только я вас провожу.
— Не нужно, — пробормотала она обрадованно. — Вы устали. А мне по центру… Не страшно.
— Вот опять с редактором спорит, — посетовал Кропилов и взял ее под руку.
Елена Сергеевна шла рядом с ним и думала о том, какие они оба молодые и красивые и — какая она все же неудачливая.
— Ну чем не влюбленная пара. — Она искоса бросила на него взгляд. — Нас, наверное, прохожие так и считают.
— Действительно, — пробормотал Валентин Петрович.
Его безразличный тон задел Елену Сергеевну, она вздохнула:
— Как там мои ребятишки! Легли сегодня без меня.