Гаррет опустил глаза на свои паршивые белые туфли.
– Обо всем, чего мне еще предстоит добиться.
Весь кабинет завешан картами. В основном – большими и подробными. Пользоваться ими, держа в руках, невозможно. Стоит их развернуть, как обратно уже не сложить никакими силами. Поэтому они развешаны по стенам.
Карты вызывают у нее морскую болезнь. Так было всегда. Она не может охватить их глазами. Поэтому она садится за письменный стол и начинает работать на компьютере. Стол – папин, за ним он работает в те редкие дни, когда бывает дома. Сейчас отец в Нью-Йорке и вернется через десять дней. Она к тому времени, вероятно, уже уедет.
Иногда они встречаются с отцом в аэропортах. Их пути пересекаются во Франкфурте, в Париже или в Амстердаме. Они приземляются и летят дальше, но устраивают так, чтобы выкроить несколько часов между прилетом и отлетом. Время, которое они дарят друг другу. Родственное общение на современный манер. Ей нравится зал ожидания в Каструпе. Там стоят голубые кресла и есть бесплатный буфет. Отец и дочь перекусывают печеньем с сыром и обмениваются краткими резюме. Вокруг сидят мужчины в пиджаках, разговаривающие по мобильным телефонам и читающие «Си-эн-эн тревелер». Полы застелены коврами. В одной стене – встроенный камин. Приют для бездомных путников, путешествующих без скидок.
Когда-то, до рождения Юлианны, ее отец был учителем норвежского языка. Он пылко любил литературу, но равнодушие учеников его доконало. Тогда он взял годичный отпуск. Отец отправился в долгое путешествие, проехал на поезде через весь континент с остановками в Копенгагене и Париже и наконец очутился на средиземноморском побережье. Там он нанялся матросом на яхту, которая отправлялась в Карибское море. Андерс Бие ничего не смыслил в парусах и учился всему в пути. Он не испугался плавания в открытом море. На Тринидаде он уволился с яхты и продолжил свое странствие через южно-американский континент. Он пересек равнины Венесуэлы, бразильские джунгли, затем аргентинские пампасы. Из Буэнос-Айреса он самолетом перелетел в Лос-Анджелес и проехал через все Штаты от побережья до побережья на «форде-мустанг» цвета металлик, с конечной остановкой в Нью-Йорке. Год кончился. Андерс Бие много всего повидал. Он насытил свой голод.
За время его отсутствия интерес учеников к литературе не вырос, зато они охотно слушали рассказы о его путешествии. Все-таки проехать вот так, с рюкзаком, через всю Америку – это вам не заурядное предприятие! Андерс начал рассказывать. Он рассказывал о столовых горах, о ящерицах величиной с тарелку, о запущенных мотелях и неразмеченных дорогах. А теперь, говорил учитель Бие, откроем «Собрата» на странице девяносто три. Ученики не слушали. Они желали еще про путешествия, уточнить разные практические детали, как все это можно осуществить. Они тоже хотели путешествовать, поскорее бы только закончить осточертевшую школу! И Андерс продолжал им рассказывать, хотя у него вовсе не было в запасе такого богатства художественных средств, каким владел Олав Дуун.[6] Но решающий голос оставался за публикой, ибо наконец-то она проявила энтузиазм, о котором так мечтал Андерс. Общаясь с учениками, Андерс усвоил две вещи. Во-первых, что большая часть человеческих потребностей – выдуманная. И, во-вторых, что главный голод – это голод человеческого глаза. Вооруженный этим знанием, Андерс Бие основал в 1971 году свое издательство.
Юлианна достала заметки и погрузилась в работу. Час за часом она сидит и редактирует. Некоторые адреса не заслуживают упоминания. Другие отпали сами собой. Какое-то кафе, которое больше не существует. Переехавшая в другое место чайная. Магазин, куда перестали ходить покупатели.
Ее дело – наносить на карту все, что есть в городе. Она прочесывает улицы, что твоя туристическая полиция, следит за тем, чтобы труды отца не устаревали. Попутно Юлианна посетила множество посредственных отелей. Она спала на неудобных кроватях и мучилась, заставляя себя есть плохие обеды, чтобы с другими людьми не случилось того же, что с ней.
Но и ей случается ошибаться.
осмотром Парижа Юлианна уложилась в двадцать четыре часа. Она явилась в отель «Эсмеральда» с полным чемоданом платьев, списком слов, путеводителем и конструктором «Лего». Из ее номера открывался вид на Нотр-Дам и более скромную церковку Сент-Жюлиан-ле-Повр. Дело было вечером, стояло лето, и первое, о чем она позаботилась, это о том, чтобы поставить будильник на восемь утра. Наутро она пошла в собор; задрав голову посмотрела на гигантские арки под крышей, купила свечку за десять франков, сделала снимок, проехала на метро до Пляс-Пигаль, сфотографировала красную мельницу, взбежала наверх по ступеням Монмартра, поднялась к Сакре-Кёр, сделала снимок белого города, перешла через Пляс-дю-Тертр, сфотографировала художников, проехала на метро до Пер-Лашез, навестила в разных концах кладбища Моррисо-на и Пиаф, далее проследовала к стеклянной пирамиде, галопом промчалась по Лувру, то и дело поглядывая на часы, пообедала биг-маком, поднялась на Эйфелеву башню, оттуда отправилась на Елисейские Поля, где Триумфальная арка торчала одиноким зубом в зиянии проспекта, который из обители блаженных душ давно превратился в обетованную страну капиталистов, гедонистов и туристов. На обратном пути постояла на набережной и поплевала в Сену. В гостинице она заснула, раскидав в стороны руки, словно держала в каждой из них по странническому посоху.
На следующий день она стояла возле станции Сен-Жермен-ан-Ле. Поездка на метро заняла тридцать минут, то есть она заехала довольно-таки далеко от центра Парижа. Сейчас она стояла здесь с перекинутым через руку старым дедушкиным пиджаком, он снова вошел в моду спустя десять лет после дедушкиной смерти. Поднимаясь из-под земли, мимо текла человеческая река. Взгляды людей проходили сквозь Юлианну, как ветер сквозь шерстяную кудель. Она огляделась вокруг. Смотреть было особенно не на что. Парочка уличных кафе, мостовая с оживленным движением, замок с прилегающим к нему парком. Ничего особенного, но кое-что есть. Юлианна приехала во Францию с готовым набором картинок в голове, они сложились из деталей, которые она узнала из летней переписки. На картинках запечатлелись плавательные бассейны, дом, образ маленького мальчика и трех автомобилей. В своем воображении она придала определенные черты даже Жаку Жилу, который должен был ее сейчас встретить. Она вглядывалась в людскую толпу: дам в кашемировых платках и мужчин, источающих, запахи лосьонов после бритья и кофе-эспрессо. Она нетерпеливо ожидала, что сейчас один из них остановится – высокий мужчина, который разразится приветственными речами.
И вдруг перед ней возник какой-то тип в застиранных джинсах «Ливайс» и кожаной куртке с двумя отвалившимися пуговицами. Среди небритой щетины медленно расплывалась ленивая улыбка. Это было мало похоже на торжественную встречу; вид у него скорее уж был такой, как будто он между делом выскочил, чтобы сбегать в киоск за пачкой сигарет. И действительно, пожав Юлианне руку, вяло, как выжимают чайный пакетик, Жак Жилу, волоча за собой ее набитый до отказа чемодан, остановился и, устремив взгляд на полупорнографический журнал, купил пачку «Мальборо». Не успели они еще миновать замок, как он уже закурил первую сигарету. Машина быстро катила, ловко сворачивая с одной полосы движения на другую.
– Ты куришь? – спросил месье Жилу.
– Нет, – ответила Юлианна.
– Это хорошо, – сказал он. – Одиль будет довольна.
Месье Жилу стряхивал пепел на пол. Немного пепла упало на рычаг переключения передач.
– Скажи, ты любишь лошадей? – спросил он.
– Вообще-то нет, – ответила Юлианна. – Наверное, это глупо.
– Не имеет значения. Тебе же не лошадей пасти. И знаешь, что я тебе скажу, – месье Жилу взмахнул сигаретой, как дирижерской палочкой, – за ребятишками смотреть гораздо труднее.
Юлианна кивнула и схватилась за ручку дверцы. Она уже чувствовала поднимающуюся тошноту от сигаретного дыма и тряской езды. За стеклом по обе стороны от дороги сплошной стеной тянулся лес. Она нетерпеливо высматривала, когда наконец покажется дом, вилла с садом и бассейном, в которой проживало семейство Жилу. Декорация сказочного спектакля. Воображаемая картинка. Она подумала, долго ли еще ехать, но не посмела задать вопрос. От нерешительности и нехватки необходимых французских слов.
Жак Жилу был двукратным чемпионом Европы по скачкам с препятствиями. На чемпионские деньги он открыл школу верховой езды и, купив двух премированных жеребцов, занялся коннозаводческой деятельностью. Кроме того, значительная сумма была вложена в содержание виллы стоимостью три миллиона франков, расположенной в глубине лесных владений «короля-солнце». Вилла была не видна с дороги, на въезде стоял только почтовый ящик, а за воротами начиналась узкая каштановая аллея. Дом стоял в конце аллеи. Увитые плющом стены и высокая, отливающая медью крыша скорее напоминали не помещичий дом, а средиземноморские строения. Издали он производил великолепное впечатление, не в последнюю очередь благодаря выложенной каменными плитами площадке перед подъездом и аккуратному саду. Вблизи становились заметны следы упадка, элегантный фасад местами облупился и покрылся трещинами. Парадная дверь была из цельного дерева, но ею, очевидно, редко пользовались. Месье Жилу повел Юлианну через сад. Вдоль дома тянулась узкая терраска, выложенная плиткой, кое-где заросшая мхом. Здесь, опершись на перила, их ожидала хозяйка, Одиль Жилу. Коротко стриженные черные волосы едва прикрывали ей уши. Маленькая, стройная женщина встретила их сдержанной улыбкой. Она приветствовала их появление заученными жестами, которые говорили о том, что Юлианна была не первой няней в этом доме. В комнате на третьем этаже, выходившей окнами на собачью площадку, по которой бегал щенок непонятной породы, до Юлианны уже успел пожить целый ряд молодых иностранок, приезжавших в качестве помощниц, так называемых au pair. Вид комнаты тоже не соответствовал мысленным представлениям Юлианны. Обставлена она была скудно: узенькая кровать, письменный стол, зеркало. На стене не было картинок, на окнах отсутствовали занавески. Рядом находилась детская, где жил мальчик. Ребенок уже спал.
За окном начинало темнеть. Лес придвинулся ближе. Ужин был накрыт на террасе, он состоял из пирога и красного вина без этикетки. Юлианна вдруг почувствовала, что ей трудно глотать. Она еще не отошла после того, как ее укачало в машине, голова кружилась, ее одолевало непривычное чувство тревоги. Месье Жилу не переставая смолил сигареты. Покосившись на него, мадам Жилу спросила Юлианну, не подвержена ли она тоже этой вредной привычке. Юлианна помотала головой, радуясь, что может дать удовлетворительный ответ. Месье Жилу что-то буркнул и продолжал сосать сигарету, как будто не слышал ни слова из сказанного.
– Скажи, Юлианна, – заговорила мадам Жилу, предложив ей добавки, – у тебя есть опыт работы с детьми?
– Честно говоря, нет, – призналась Юлианна. – Но я надеюсь, что сумею научиться.
– А братья и сестры у тебя есть?
Юлианна только потрясла головой.
– Ну, ничего! – сказала мадам Жилу. – Гийом – мальчик спокойный. С ним не будет больших проблем. Хотя тут никогда не знаешь заранее. Я рада, что ты откликнулась на наше объявление, мы в первый раз обратились в норвежскую газету. Раньше мы обыкновенно действовали через агентства, несколько раз нам очень не повезло. Никогда, знаешь ли, неизвестно, кого тебе пришлют.
Юлианна кивала, отхлебывала маленькими глоточками вино и думала только, как бы удержать на месте съеденное, которое никак не хотело оставаться в желудке. Вечер был прохладный. В траве шелестело. Юлианна всматривалась в хмуро темневшую чащу. Что за ней таится – золото? Сказочное волшебство? Она взяла добавки и, давясь, с вежливой улыбкой проглотила еще порцию.
При дневном свете все вокруг показалось ей приятнее. Плавательный бассейн, окруженный каймой высоких желтых цветов, засверкал голубизной. Всю первую неделю, пока мальчик не начал ездить в детский сад, она проводила утренние часы на берегу, сидя в шезлонге с книжкой. Гийом Жилу оказался пугливым мальчуганом с непомерно большой головой. Подернутые влагой глаза. Короткая челка. Ночью он мочился в кровати, днем следил за собой, и все было в порядке. С Юлианной ребенок держался молчком и только подозрительно на нее поглядывал. Когда он наконец, осмелев, решился открыть рот, то все равно говорил мало и неразборчиво. Слова у него склеивались в кашу, как пластилин, из которого он лепил, в результате получалось что-то бесформенное и непонятное. Обыкновенно он сидел на краю бассейна с конструктором «Лего», собирая из пластиковых деталек города и кубистские ландшафты. Временами он тихонько мурлыкал какую-нибудь песенку. Юлианна говорила себе, что надо бы с ним поиграть, войти в тот воображаемый мир, в котором он так часто замыкается. Но так и не решилась. Она сделала открытие, что с ребенком становится вдруг неуклюжей; оказывается, это невероятно трудно – просто играть. «Ну и что!» – думала Юлианна. Ей девятнадцать лет, ей не до фантазий. Тогда она решила оставить его в покое и вновь вернулась к новеллам Флобера, подчеркивая в них непонятные слова. Через год, вернувшись в Норвегию, ей предстоит пройти вводный курс французского; возможно, французский станет ее основной специальностью. Юлианна приехала во Францию, чтобы учиться. Она тратила свое время на зубрежку слов и грамматических времен, а после обеда смотрела с мальчиком видеофильмы; из французских мультиков можно было извлечь для себя много полезного. Гийом усаживался в одном углу дивана, Юлианна – в другом. Они снова и снова просматривали одни и те же фильмы, пока Юлианна не выучила все слова наизусть, а пленка не начала сипеть.
Все, что есть нового, это, кажется, вот: вилла семьи Жилу, сад семьи Жилу, три машины семьи Жилу. День для Юлианны начинался с одевания мальчика в вельветовые штанишки и свитерки с аппликациями. Гийом устало позволял себя одевать и не сопротивлялся, он вставал и поднимал руки над головой. Каждое утро ему разрешалось посмотреть десятиминутный мультик, а Юлианна подставляла ему кружку с молоком и тарелку детского завтрака. Затем – следила, чтобы он почистил зубы и помогала натянуть верхнюю одежду.
– Какие ботинки? – спросил он ее в первое утро.
– Что?
– Сапожки или обычные?
Юлианна поглядела на затянутое тучами небо, но оно не подсказало ей, будет ли сегодня дождик.
– Ну, а ты как думаешь?
– Я не могу думать, – ответил Гийом. – Это ты должна знать. Разве твоя мама не говорила тебе, какие ботинки надо надеть?
– Нет, – сказала Юлианна. – И, может быть, зря, потому что я часто ходила с мокрыми ногами.
В этот миг сквозь тучи проглянул солнечный луч, окрасив обои на стенах в желтоватый тон.
– Наверное, сегодня обычные, – пробормотала Юлианна.
Они шли в конец аллеи и там ждали автобуса. Юлианна на всякий случай держала его за руку, если вдруг проедет машина. Пальчики ребенка были мягкие и вялые. Оба почти не разговаривали. Иногда он махал ей из автобуса. Несколько раз даже улыбнулся. Юлианна тоже махала и шла назад в дом. Подняв голову, она смотрела вверх, стараясь сквозь листву каштанов разглядеть кусочек голубого неба.
С утра она отправлялась в магазин. Она думала, что будет ходить с длинным батоном под мышкой из одной маленькой лавки в другую и покупать продукты у продавцов, одетых в странные шапочки. Но оказалось, что семейство Жилу не пользуется таким устарелым способом, они закупали все в огромном супермаркете, расположенном в совсем уж гигантском торговом центре, и булку там продавали уже нарезанную, а хранить ее можно было потом чуть ли не целую неделю. Торговый центр стал для Юлианны целью ее ежедневных прогулок, это было строение в стиле Диснейленда, увешанное по фасаду крикливой рекламой, как холодильник наклейками на магнитах. У входа сновали люди, толкающие перед собой непослушные магазинные тележки, которые все время норовили свернуть не в ту сторону. Ровный ручеек покупателей втекал в автоматические двери, и вместе с его потоком туда устремлялась и Юлианна со списком, который ей вручала Одиль. Очень скоро эти походы превратились в привычную рутину; толкая перед собой тележку, она обходила полки с товарами и брала пакеты почти не глядя. Там были упаковки йогурта по шесть стаканчиков, с добавками на все вкусы, порционные пакетики сыра, кофе в вакуумных пакетах, развешанная и упакованная зелень и всякая хозяйственная мелочь, которую надо было купить на оставшиеся деньги. Здесь не было никаких уличных кафе, одна только стойка, в точности слизанная с американского образца. На парковке стоял уличный торговец, продававший бельгийские вафли. Юлианна обычно останавливалась возле него, чтобы купить себе вафлю и перекинуться с продавцом парой слов. Продавец так щедро поливал ее вафлю шоколадом, что тот стекал через край и Юлианне приходилось есть, стоя внаклонку. С этим человеком они вели недолгие беседы о погоде и забастовках, она с трудом подбирала слова, убеждаясь на собственном опыте, что человек, изучающий иностранный язык, неизбежно оказывается перед окружающими в роли полного идиота. Она еще не начала ходить на курсы, но была уверена, что, когда начнутся занятия, мадам Жилу выскажет ей по этому поводу много теплых слов. Облизав пальцы, она ставила в машину продуктовые пакеты и отправлялась назад на семейном «Пежо-205» такой старой модели, что у него не было даже гидравлического привода; когда-то эта машина, вероятно, была белого цвета.
На двухчасовой обеденный перерыв мадам Жилу приходила домой всегда с большой пачкой бухгалтерских книг, в глазах у нее было такое загнанное выражение, как будто на ней висел годовой отчет. Мадам Жилу вела бухгалтерию школы верховой езды, это семейное предприятие приносило супругам много славы, но в остальном почти ничего. Еду готовила Юлианна, но завершающие штрихи делала мадам Жилу. Кажется, это помогало ей немного успокоиться. Они садились за стол в летней столовой, куда сквозь широкие окна, затененные побегами плюща, не проникало солнце. Вместо потолка над головой голубело небо. У Гийома, как правило, не было аппетита.
– Давай ешь, – уговаривала Юлианна. – Тогда вырастешь большой.
– Такой большой, как ты? – спросил мальчик.
Мадам Жилу позволила себе хохотнуть:
– Нет, таким большим ты не вырастешь.
Ее слова сухими комочками рассыпались по столу. Мадам Жилу поднялась. Отставив тарелку, она подхватила под мышку бухгалтерские книги.
– Мадам Жилу, – робко заговорила Юлианна. – Я хотела спросить, знаете ли вы, когда начнутся занятия по французскому языку. Ведь все девушки, которые устраиваются работать за границей как au pair, ходят на курсы, правда же?