— Дорогой Небхепрура, ты пользуешься глубокой симпатией у своих подданных. Двадцать добровольных дружин — это здорово.
— Итак, договорились? — поднялся Небхепрура.
— Иначе и быть не могло, — поклонился гость.
— Передохни и возвращайся. Время не терпит.
— Слушаю и повинуюсь. — Кушский царь попрощался и вышел.
Небхепрура вызвал слугу и дал ему поручение найти личного советника. Через несколько минут Маи появился перед фараоном.
— Почтенный Маи, я редко обращаюсь с просьбой такого рода, но мне нужна поддержка. Я так расстроен случаем с Нефертити. Что ожидает меня в этом походе? Слава или бесчестье?
В его голосе ощущалась тревога, в глазах стояла невыразимая грусть.
Маи улыбнулся. Этот молодой фараон, почти юноша, временами впадает в сентиментальность. Однако эта слабость вовсе не мешает тем сводам справедливых законов, которые он сам же провозглашает.
— Мой фараон, — ответил он, — я обращался к пифии и вот что она изрекла. Великого Небхепруру ожидает блестящая, во веки веков немеркнущая слава, сказочные богатства. Почитающий богов щедро вознаграждается ими. Ты обретешь бессмертие в этом походе.
Тутанхамон обиженно посмотрел на советника — льстит или говорит действительно то, что слышал.
— Уважаемый Маи, ты же знаешь, как я далек от тщеславия, — грустно проговорил он. — Ты единственный, к кому я отношусь с глубокой симпатией. Не льсти мне.
Маи широко улыбнулся и качнул головой.
— Ошибаешься, мой фараон. Я сказал то, что слышал. Ни больше, ни меньше… — Он запнулся.
— Договаривай, — встрепенулся фараон.
— Нет, я уже кончил, — раздумчиво произнес он, — только будь осторожен. Не доверяй особо Эйе, он лицемерен. — Маи умолчал о последнем предсказании пифии, согласно которому после победного триумфа Египет ожидают черные дни.
— Иди, Маи, иди. — Необъяснимая тоска овладевала фараоном все больше и больше. Он желал оставаться один.
Маи удалился.
Центральная городская площадь Фив была запружена многотысячной толпой. Собравшиеся ожидали конца казни. Некоторые женщины украдкой вытирали слезы, слыша стоны истязаемого. Мужчины, хмуро молчавшие, с ненавистью смотрели на двоих палачей, поочередно взмахивавших длинными палками с бронзовыми наконечниками. Впрочем, не все наблюдатели сострадали несчастному.
— Так ему, так ему…
— Насильник проклятый…
— Убивать, конечно, не стоило…
— Закон есть закон…
— Смерть развратнику…
Вездесущие босоногие мальчишки шныряли то тут, то там. Любопытств сильнее страха смерти.
— Он уже умер, — воскликнул кто-то в толпе.
Толпа забурлила.
— Где? Где?..
— Не может быть…
Грязные заросший мальчуган лет восьми-девяти давно уже наблюдал за пожилым уэбом, из-за пояса которого заманчиво выпирал краешек небольшого кошелька. Искушение было велико, и, переборов страх перед возможным наказанием, мальчуган нерешительно приблизился к его владельцу. Выждав удобный момент и воспользовавшись суматохой, он страшно закричал и, больно ткнув уэба кулачком, другой рукой виртуозно извлек намозоливший глаз кошелек.
— Ты что? — побагровел от возмущения тот.
— Больно же, — застонал мальчик, показывая ноги.
— Да пошел ты! — разозлился мужчина и подскочил, надеясь дать ему пинка. Однако мальчуган предусмотрел и эту возможность и, ловко увернувшись, задал стрекача. Тучный уэб смачно проклял оборванца и, довольный, похлопал себя по поясу. Выражение лица его тут же изменилось. Лихорадочно ощупав себя, он убедился, что нет главного.
— Держите вора! — истошно завопил он. — Украл! Ограбил! — Он бросился в ту сторону, куда убежал мальчик.
— Тридцать четыре, — опуская палку, считал палач.
— Тридцать пять, — ударил второй.
Минуты через три мальчик был найден. Пожилой уэб нанес ему несколько страшных ударов, отчего у малыша носом пошла кровь.
— Я покажу тебе! — остервенело лупя воришку, не унимался он.
Люди вокруг, наблюдавшие эту сцену, равнодушно молчали. Одним было жаль мальчика, другим — уэба.
— Сорок два, — остановился палач и наклонился над преступником. — Он уже не дышит.
Толпа ахнула и замерла.
— Сорок три, — поднял было палку второй, но первый остановил его.
— Он уже мертв.
— А мне-то что, — проговорил второй и ударил казненного. — Нужно пятьдесят, значит пятьдесят.
— Тьфу! — презрительно сплюнул первый и отошел в сторону.
— Сорок четыре, сорок пять, — продолжал второй палач, работая уже за двоих.
Внезапно послышался конский топот и через некоторое время показался небольшой отряд личных телохранителей фараона.
— Разойдись! Разойдись! — нервно выкрикивали они, очищая путь.
Вскоре появилась процессия дюжих рабов, несших на плечах крытые ярким шелком носилки. Тутанхамон приподнял занавес и велел остановиться. Носилки опустились. Молодой фараон вышел. Толпа, как по команде, попадала ниц.