— Знаю, — перебил он её. — И что нашла в этом Упнефере твоя сестра?
— Он хорош собой, а сестра моя вдова.
Тутанхамон подал руку жене, помог ей встать.
— В искренности его я сомневаюсь только потому, что слишком он убедителен в речах.
Она обиделась, скорее за сестру.
— Ты, по-моему, сомневаешься во всех, кого знаешь.
— Меня настораживает его готовность угодить. Тот, кто старается угодить, меньше выделяется благородством.
Звуки литавр и барабанного боя громким эхом отзывались в просторном полукруглом дворе царя Куша. Сам он сидел с гостями — Тутанхамоном, Нефертити, Эйе. Приезд гостей не очень-то обрадовал хозяина, хотя внешне он этого ничем не проявлял. Мысль о том, что в прошлом году он недодал правителю Египта тысячу рабов, приводила его в уныние.
Тем временем двое слуг вынесли на всеобщее обозрение тяжелую гипсовую статую кушского царя и уложили её посреди двора. Откуда-то появился палач с обнаженным мечом и, обращаясь к статуе, грозно начал.
— Мой царь, я посланник бога, прибыл за твоей душой. Мой царь, я посланник твоего народа, прибыл за твоим телом. Богу и твоему народу, по обычаю наших предков, суждено сегодня, в день тридцатилетия твоего вступления на престол, отправить тебя в потусторонний мир, ибо ты стал немощен и дряхл. Готовь себя в загробный мир — молись!
Барабаны и литавры стихли. Царь стал на колени и, прочитав молитву, сел на свое место.
— Во имя благополучия народа, — громогласно заревел палач и сильным ударом меча отрубил статуе голову.
Нефертити ахнула. Закрыв лицо руками, она инстинктивно прижалась к Эйе, испуганно причитая:
— Как страшно… Я боюсь… Я хочу…
Предусмотрительно оглядевшись, Эйе убедился в том, что его не видят. Незаметно для окружающих обнял царицу.
— Я тоже хочу, — страстно прошептал он, задыхаясь в моментально охватившем его экстазе.
— Обряд свершен, хеб-сед окончен. Старого фараона нет. Пусть здравствует молодой, — заканчивает палач.
Слуги уносят останки статуи. Царь Куша нехотя встает, обегает трижды двор, после чего усаживается, тяжело дыша.
— Тридцать раз ты должен был обегать двор.
Кушский царь хитровато прищурился и шутливо погрозил пальцем.
— Мой писарь в документах укажет тридцать, дорогой правитель Небхепрура.
— Ты и дань свою вот так вот завышаешь? Разное — в бумагах и на деле?
Успокоившись, Нефертити удивленно уставилась на Эйе, который никак не убирал руку с её стана.
— Странно мне… Обнимаешь как-то странно. То ли как дочь, то ли… Не пойму тебя, Эйе.
— Как хочешь, мечта моя.
Она презрительно сбросила его руку, отодвинулась.
— Очнись, дурак ты старый.
Фараон Куша побагровел от последних слов владыки Египта. Совсем юнец, а мыслит как мудрец. Поэтому, грозно насупив брови, он встал и поклонился Тутанхамону.
— Царю Верхнего и Нижнего Египта, могущественному фараону Небхепруре, да будет он жив и здоров, цел и невредим, все свои долги я отправлю точно в срок и, если позволят условия, с некоторыми излишками.
— Не верю я тебе. Ты великий лгун, искусно маскирующийся под благодетеля.
Хозяин Куша в бешенстве обнажил меч.
— Может, спор наш разрешат мечи?
Тутанхамон, не ожидавший такого поворота событий, выхватил свой.
Гулкие удары оружия высекли искры. Весь клокоча от зависти к молодому и красивому юноше, волею судьбы ставшему сильным мира сего, фараон Куша пытался проткнуть ему горло.
— Он убьет его, — запричитала Нефертити.
— Идти против всех — идти против себя. Одинаково, — бесстрастно заключил Эйе.
— Останови же их.
— Бог Амон пускай их остановит.
Рослый, атлетического сложения мужчина, вбежал во двор и принялся разнимать дерущихся.
— Десять палочных ударов ты получишь дома, — сердито вскричал Тутанхамон, опуская меч.
— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель. Но лучше мне быть побитым, чем, — он обернулся к царю Куша, — чем кому-то убитым. Зачем умирать в день своего хеб-седа?
— Ах, Тутмос, Тутмос, — вздохнула царица.
Эйе торжествующе повернулся к ней.
— Я же говорил — он в Куше, — ехидно напомнил он.
Тутмос подошел к Нефертити, почтительно скрестил руки на груди, поклонился.
— Моя царица, прошу меня простить за столь неожиданный отъезд. Мой брат решил жениться на рабыне из Финикии. Возникли трудности, устранить которые смог только я, применив служебное положение.
Эйе, завистливо наблюдавший за Тутмосом и Нефертити, решил отличиться.
— Тебя видели с этой самой рабыней. Очень красивая, говорят. Ничего не скажешь.
Тутмос пропустил адресованные ему слова мимо ушей и, не спуская пылкого взгляда с царицы, пояснил: