Азиз
Тонкая белая рука свисает до самого пола. Я убегаю, оставляя её одну, распростёртую на кровати, бездыханно смотреть своими широко раскрытыми лазурно-голубыми глазами в вечность.
Опускаю взгляд на свои окровавленные руки и, вздрагивая, просыпаюсь.
Ангелина лежит рядом, глаза закрыты, лицо спокойно, а её обнажённая грудь плавно вздымается.
За окном уже рассвело. Усилием воли поборов в себе желание провести рукой по нежной округлости, я осторожно поднимаюсь, чтобы не разбудить ангела.
«Я не смог бы пережить это ещё раз»… С тех пор как Лина появилась в моей жизни, я впервые за долгое время испытал чувство страха — я стал бояться за неё, и вот мне приснился тот кошмар, от которого я думал, избавился навсегда.
Почему в этом сне я увидел на её месте Ангелину? Из-за того ли, что Лина так сильно похожа на неё? Или потому что она теперь так же не безразлична мне?
Комбо.
Подсознание кричит, что мне любой ценой нужно уберечь девушку от подобной участи.
Чем дольше она находится рядом со мной, тем больше растёт для неё угроза опасности.
Я обязан сегодня же закончить эти слепые гонки, где финиш ожидает лишь одного из нас, и пусть это будет она.
После встречи с Линой всё пошло не по плану. Не думал, что кто-то способен вернуть моё сердце к жизни. Но чувства, которые разбудила во мне эта девушка — не позволят мне больше прикрываться ей. Да и уж лучше сдохнуть, чем потерять уважение к самому себе. Помимо прочего, глупышка с каждым днём всё больше привязывается ко мне, а я не хочу делать её зависимой. Ангелине необходимо разобраться в себе, стать полноценной, иначе у нас с ней ничего не выйдет. Центр притягивается к центру, а она пока, сама того не зная, живёт одной периферией. Лине нужно обнаружить внутри себя искру, но греясь в поле чужого света, свой источник никогда не открыть. Я покажу Ангелине её настоящую — и сделать это можно лишь отдалившись от неё. Вот только бы не навсегда…
Надевая свою чёрную футболку, чёрные спортивные штаны и такую же ветровку, я думал, что это самый подходящий наряд для того, чтобы отправиться в Ад.
Аглай тоже ещё спал, хотя несколько лет назад, когда я впервые с ним познакомился, он всегда вставал, чтобы встретить рассвет. Других ранних пташек, что уже собрались группками в главном зале, я не знал и, пройдя мимо двух крепких парней на входе, я покинул местное логово фрименов.
За ночь погода изменилась, и поднявшееся из-за горизонта солнце было закрыто плотной пеленой свинцово-серых облаков. Накрапывал дождь.
Глубоко вдохнув свежий сырой воздух с ароматом прибитой пыли, я в последний раз посмотрел на окно, за которым сейчас мирно спала моя любимая девушка, и со словами «перед смертью не надышишься» сел в демидовскую тачку.
В голове не было ни одной идеи, и я просто поехал по дороге, в надежде, что обязательно что-нибудь придумаю. На крайний случай у меня всегда есть запасной вариант — засветиться где-нибудь в центре, и тогда козлы сами меня найдут.
К Сахибу я решил не обращаться. Он и в прошлый раз не поддержал моего стремления поговорить с Рыковым напрямую, а делиться с ним откровениями относительно новой причины такого решения мне не хотелось.
Я был готов на любые риски, лишь бы оградить Ангелину от взаимосвязей с людьми из моего мира, из которого мне так и не удалось сбежать. Если вляпаться в это однажды, то отмыться не удастся уже никогда.
Аглай был вообще из другого и надкриминального, и надбытового мира, и оставить Лину в его компании было безопаснее всего.
Я колесил по центральным улицам города, пока не увидел больницу, в которой, по словам Сахи, лежал мой отец.
Было почти восемь утра, и медицинское учреждение уже должно было открыться для посетителей. Я припарковался через дорогу и ещё какое-то время понаблюдал за периметром вокруг здания.
Машины скорой помощи, сотрудники, редкие пациенты, и никого подозрительного, постоянного наблюдения со стороны улицы тоже не было видно.
Вышел из автомобиля и слился с потоком спешащих на работу людей.
Через несколько минут я стоял в прохладном широком холле у стойки регистратуры.
— Олег Кан? — в который раз переспросила серая мышка в белом халате. — Такой пациент к нам не поступал.
Я ожидал увидеть отца без сознания, Сахиб говорил, что в него стреляли люди Рыкова. Но пока очкастая медичка повторно проверяла все архивы в своём компьютере на предмет совпадения названного мной человека, до меня дошло, что его ведь, скорее всего, тоже положили под другим именем.
В реанимацию меня просто так никто не запустил, да и больница была не маленькая, чтобы в поисках отца проверять все палаты стационара.
Если наблюдение за контрольными точками всё же ведётся, то, значит, мне больше нечего терять, и можно, например, спокойно наведаться в отчий дом.
Даже если я не успею ничего там найти и придумать, и в итоге меня загребут, Ангелина в любом случае освободится — а это и есть моя главная цель.
Назвав отцовскую фамилию на въездном посту, которого десять лет назад здесь ещё не было, я медленно покатил по территории разросшегося элитного жилого района, и меня накрыло воспоминанием того злосчастного вечера.
Лямки тяжёлого ранца неприятно оттягивают уставшие плечи: целая гора книг и тетрадей для шести основных уроков ученика старших классов, да ещё несколько пар шиповок — благо сегодня, наконец, определился: в каких мне будет удобнее бежать на приближающихся соревнованиях по лёгкой атлетике.
Октябрь в этом году выдался очень тёплым и после занятий во вторую смену я возвращался в тонких хлопковых брюках и одной рубашке.
Мы с отцом и матерью недавно переехали в ещё застраивающийся район частных особняков и коттеджей, и темнеющая вечерняя улица у нашего нового дома пока освещалась рядом высоких фонарей соседнего проулка.
Навстречу мне идёт какой-то подозрительный тип, глаза его нехорошо сверкают, я прохожу мимо него и замечаю, что его правая рука окровавлена и сжимает острый осколок из тёмного стекла. Дрожь пробегает по моему телу, я ускоряю шаг и перемахиваю через соседский забор недостроенного коттеджа, чтобы не показывать этому бродяге, где я живу.
Пробираюсь к своему дому и вытаскиваю связку ключей, но она оказывается не нужна — входная дверь не заперта. Значит, мама уже вернулась, но свет как обычно не горит.
Медленным, но быстрым шагом я обхожу первый этаж, дверь родительской комнаты приоткрыта. Мертвенная тишина, но я чувствую, что там кто-то есть. Осторожно заглядываю внутрь.
В поле моего зрения возникает край кровати, и свисающая с него тонкая белая рука.
— Ма, ты уже спишь? — я потихонечку захожу внутрь и обмираю от ужаса.
Бездыханная, она лежит распростёртая, прикрытая по грудь пледом, на постели, и её широко раскрытые лазурно-голубые глаза наполнены пустотой.
С замиранием сердца подхожу ближе. Короткие светлые волосы испачканы красным. Пытаюсь нащупать пульс на её шее. Тишина. Мой мир рушится.
Откидываю одеяло, и крик моего отчаяния разрывает тяжёлый металлический воздух комнаты. Аромат вина смешивается с запахом крови — область живота моей матери ало-красная, а вторая рука сжимает горлышко разбитой бутылки её любимого «Каберне Совиньон», к которому она очень сильно пристрастилась из-за дурацкой работы отца и его вечного отсутствия в нашей жизни.
Перед глазами отчётливо встаёт ухмыляющееся лицо того бродяги на улице, и я, немедля сбрасывая тяжёлый рюкзак, так быстро стартую с места, как будто это самый важный забег моей жизни.
Я нагоняю его уже в соседнем переулке, когда высокий слегка шатающийся силуэт только скрывается за бетонной аркой, ведущей к проезжей части. И налетаю на него с кулаками, а он пытается в ответ пырнуть меня осколком:
— Ты чё, щенок, тоже жить надоело?
— Это ты, падла, убил мою мать⁈ — я выбиваю из его руки опасный предмет, а он вновь ухмыляется, определив меня «отпрыском белобрысой».
— За что⁈ — закричал я во всё горло, до изнеможения молотя его кулаками, куда только придётся.
Когда я остановился, бродяга уже еле сидел на земле.
— Считай, она сама меня попросила это сделать, — весь окровавленный едва слышно с трудом выговорил убийца моей матери.
— Ты что несёшь! — со злости я так сильно ударил его по голове, что тот упал и больше не поднимался.
Я сел рядом и, обхватив свою голову распухшими от ударов кулаками, заплакал.
Вытащил из кармана сотовый телефон и трясущимися руками набрал номер отца, но тот не взял трубку. Он никогда не отвечал сразу. Его дела и на этот раз оказались более важны, чем мы с матерью.
— Я сейчас же приеду, жди на месте. — Саха сразу же ответил на мой звонок. Он всегда меня выручал.
Дом, и сейчас как ни странно не охранялся. Забрался через забор и выбил стекло в гостиной, чтобы попасть внутрь.
И тут всё было перевернуто — искали документы.
Не нашли? Мне в любом случае больше нечего здесь делать.
Уже собирался уйти, как мой взгляд привлекла покосившаяся этажерка, на которой обычно стояли самые любимые мамины книги и наши семейные фотографии. Это единственное место в доме, которое отец не трогал с того времени, как её не стало.
Сейчас всё содержимое полок было сметено на пол, и, хрустя стеклянными осколками разбитых фоторамок, я подошёл, подняв самую любимую мою фотографию — где мама держит новорожденного меня на руках, а папа, который только привёз её в наш старый дом из роддома, смотрит на меня из-за её плеча, и на глазах его слёзы радости.
Всё детство я думал, что это был единственный раз, когда он так открыто показал свои эмоции.
А мама здесь такая счастливая. Пока ещё счастливая.
Даже после родов хрупкая и стройная. Короткие светлые волосы, добрые глаза…
Ангелина так удивительно похожа на неё.
Я решил забрать эту фотографию с собой, и, перевернув фоторамку с треснувшим стеклом, открыл заднюю стенку, обнаружив внутри небольшой свёрнутый лист бумаги.