Мне нужно продержаться всего одну неделю до осенних каникул. Тогда я смогу отправиться домой и повидаться с папой. Тогда я смогу отдохнуть от всего этого. Честно говоря, это утомительно. Я не только учусь изо всех сил, тренируюсь в команде поддержки и играю на арфе каждую свободную секунду своего времени, но и всегда нахожусь в состоянии повышенной боевой готовности. Одно неверное движение, и я мертва.
С положительной стороны, эти последние несколько недель были почти… весёлыми? Миранда полностью перестала разговаривать со своим близнецом. Я имею в виду, именно, полную тишину. Даже я вижу, что это убивает его. Он выглядит почти бледным и печальным, когда думает, что никто не видит. Если он хотя бы отдалённо осознаёт, что на него кто-то смотрит, он прикрывается своим высокомерным видом, как щитом.
Кэтлин Кэбот появилась в понедельник после вечеринки в честь Хэллоуина в своём белом лимузине, промаршировала по каменным коридорам в своих Лабутенах и схватила своего сына за ухо. По словам Миранды, она очень близка к тому, чтобы забрать его из академии Бёрберри и зачислить в военную академию для мальчиков. Она больше, чем разочаровалась в нём, и больше, чем заискивала передо мной (на глазах у Крида), и фактически умоляла меня продолжать заниматься с ним.
Это тяжёлая работа, но я её выполняю. Мы сидим бок о бок в библиотеке каждый понедельник, среду и пятницу в течение двух часов и разговариваем тихим, отрывистым, старательным тоном. По крайней мере, я получаю за это похвалы и не пытаюсь саботировать его успеваемость. Мне этого достаточно, чтобы выполнять свою работу.
После того, как мы заканчиваем в тот последний понедельник, я начинаю собирать свои вещи, а Крид откидывается на спинку стула. С его ангельскими белокурыми волосами и льдисто-голубыми глазами белая форма второкурсника выглядит так, словно была сшита специально для него. То, как он лежит, тоже совершенно невероятно, как будто он бескостный и заслуживает того, чтобы его носили на золотых носилках.
— Тебе нравится мучить меня? — спрашивает он, и я поворачиваюсь, чтобы уставиться на него.
— Ты серьёзно? — теперь моя очередь откинуться на спинку стула и окинуть его беглым взглядом. — Это шутка, верно? Ты знаешь, кто это начал, не так ли? Я дам тебе подсказку: это была не я.
Крид никак не реагирует. На самом деле, он выглядит так, словно вот-вот заснёт. Или займётся сексом. Может быть, второе, а затем первое? Я понятия не имею.
Когда он протягивает руку и заправляет несколько выбившихся прядей золотисто-розовых волос мне за ухо, я слишком поражена, чтобы отреагировать.
— Девочки хотят тебя убить, — говорит он, и я на самом деле совершенно уверена, что он говорит не метафорически. — Остерегайся их.
— А ты? — возражаю я, скрещивая руки на груди. Взгляд Крида опускается на обнажённый участок кожи над моей блузкой. Здесь было немного жарковато, поэтому я сняла свой красный галстук и расстегнула несколько пуговиц. Такое чувство, что он видит всё, по тому, как он смотрит на меня. — Чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты ушла, — говорит он, делая ударение на последнем слове, а затем возвращается к обычной беспечной весёлости праздных богачей. — Убирайся из академии и чувствуй себя как дома где-нибудь в другом месте. Почему бы тебе не подружиться со своей подругой Лиззи в Подготовительной Академии Ковентри?
— Мы с Лиззи не друзья, — рявкаю я, и Крид смеётся, звук такой же жизнерадостный, как у Миранды. Однако, если её смех напоминает мне школьный звонок, радостно напоминающий всем нам, что пора учиться, то звонкий смех Крида подобен похоронному звону церковной колокольни во время похорон.
— Ты, кажется, дружишь с Заком Бруксом. Как так получилось, что он получает свободное прощение, а она нет?
— Он не получил прощение, — говорю я, заставляя себя сохранять спокойствие. Крид хочет, чтобы я разозлилась и среагировала. Мы просто смотрим друг на друга, и от моего внимания не ускользает, что его рубашка тоже расстёгнута. Я вижу часть его груди, и мои пальцы сжимают край стула. Кроме того, наши колени расположены слишком близко, всего в каких-то двух дюймах друг от друга. Если бы я пошевелилась, то наткнулась бы на его длинные-предлинные ноги. Я остаюсь совершенно неподвижной. — Ты видел, что я с ним сделала. Радуйся, что всё, что я сделала, это разрушила твои отношения с матерью и сестрой.
Крид сжимает челюсти — единственный признак того, что я задела его за живое.
— Если бы я хотел, чтобы ты упала на колени и взывала о моём милосердии, я мог бы это сделать. — Он внезапно наклоняется ко мне, пока наши лица не оказываются в нескольких дюймах друг от друга. — Я мог бы уничтожить тебя, Черити.
— В самом деле? Потому что ё что ты до сих пор кидал в меня, было чертовски слабым. Я не боюсь тебя, Крид Кэбот.
Мы продолжаем смотреть друг на друга, даже несмотря на то, что это убивает меня. Его губы так близко, что я могу вспомнить, какими они были на вкус в ночь зимнего бала, в ту великолепную ночь, когда я сидела у него на коленях и целовала его на бодрящем холодном зимнем воздухе. Дерьмо. От него также приятно пахнет свежим бельём и мылом.
«Не думай о его запахе, Марни, это смешно».
— Ты можешь говорить все эти ужасные вещи, если хочешь, но ты не действуешь. Потому что, если ты это сделаешь, ты сам выроешь себе могилу. Твоя сестра уже ненавидит тебя, просто продолжай давить на неё и посмотри, насколько злым ты можешь стать, прежде чем она полностью откажется от тебя. Должно быть, это очень больно — терять близнеца. — Я скрещиваю руки на груди, когда Крид выдыхает и закрывает глаза.
Ага.
Он как кастрированный пёс.
Я была права, вычеркнув его из своего списка.
— Над тобой тоже издевались, — наконец шепчу я, и он откидывается на спинку стула, резко отводя взгляд. Его красивые светлые волосы падают вперёд и закрывают лицо. Он постукивает по губам длинным пальцем, и я просто не могу не восхищаться тем, какие длинные у него конечности. Он высокий и подтянутый, но всё ещё мускулистый. То, как его рубашка облегает плечи, выдаёт развивающееся телосложение. — Как ты мог так поступить со мной?
— Как ты могла выбрать Зейда? — шипит он, внезапно поворачиваясь ко мне. Я помню, каким было его лицо, когда я спускалась по ступенькам на выпускной бал в том красном платье. У меня немного болит сердце, но я отбрасываю это чувство в сторону. — Зейда. — Крид смеётся, звук получается сухим и пронзительным, а затем он встаёт. Ну, скорее, он вытягивает свои длинные конечности из кресла, возвышаясь надо мной, когда протягивает руку и расстёгивает ещё одну пуговицу. — А теперь, извини.
Он обходит стол, останавливаясь, чтобы встретиться взглядом с Илеаной Тайтингер.
Я наблюдаю, как он флиртует с ней, и мои внутренности скручиваются в опасный узел. У неё старинное имя, очень устоявшееся семейное наследие. Хм-м.
Может быть, я вычеркнула его имя слишком рано?
Мне придётся приглядывать за ними.
А пока я собираю свои книги, поднимаюсь на ноги и покидаю святая святых библиотеки.
Папа не может отпроситься с работы, чтобы заехать за мной на осенние каникулы, поэтому Зак подвозит меня домой на своём оранжевом «Макларене». Большую часть поездки мы сидим в тишине, что мне действительно нравится. Когда я рядом с Заком Бруксом, я не чувствую, что мне нужно как-то действовать. Тишина между нами дружеская и непринуждённая, без напряжения или неловкости.
— Я не могу поверить, что ты всё ещё крутишься вокруг меня, — говорю я ему, отрывая взгляд от экрана своего телефона, чтобы посмотреть ему в лицо. Всё равно всё, что я делаю, — это просматриваю сайты со сплетнями. Каждая грёбаная статья посвящена этому парню-принцу, этому Виндзору Йорку. По-моему, он полный придурок. Он бы почувствовал себя как дома в академии. Согласно жёлтым прессам интернет-издания, он спит со всеми знаменитостями, моделями или наследницами миллиардеров, которые попадаются ему под руку. Напоминает мне кое-кого, но, по крайней мере, его улыбка на всех фотографиях приятная.
И всё же… ещё один мужчина-шлюха, мерзость. Нет, спасибо.
Я выключаю свой телефон.
— Почему в это так трудно поверить? — спрашивает Зак невероятно мягким голосом. Я замечаю, что теперь он всегда так делает со мной, смягчает все свои острые углы. Это почти… делает его симпатичным. Почти. Но не совсем. Теперь он взялся за дело, и у него это чертовски хорошо получается. Я предполагаю, что в следующем году он заработает себе ещё одну куртку Леттермана. На самом деле, мне следует сбить его с ног ещё раз. Но сделаю ли я это? Посмотрим. Я не доверяю ему настолько, насколько я могла бы оттолкнуть его, что, учитывая, какой он мускулистый и высокий, было бы не так уж далеко. — Я сказал тебе, что я к тебе чувствую.
Мои ноздри раздуваются, а горло сжимается. О Боже. Теперь тишина действительно кажется неловкой.
Я смотрю на дорогу и сосредотачиваюсь на жёлтых линиях.
Зак не любит меня. Это странно. Он долбаный психованный хулиган. Помнишь, как он обращался с Илеаной во время отбора? Внутри он монстр, ему нельзя доверять.
И всё же я так расслабляюсь рядом с ним, что засыпаю и пускаю слюни на его дорогую спортивную машину. Следующее, что я помню, — он несёт меня в мою спальню в вагоне поезда и укрывает одеялом. Почти уверена, что мне это причудилось, но мне кажется, что он целует меня в лоб, прежде чем я снова погружаюсь в сон.
Утром меня будит аромат знаменитых папиных ванильных вафель, и я совершенно забываю о поцелуе, которого-почти-возможно-не-было.
— Доброе утро, — говорю я, крепко обнимая его. На самом деле он выглядит хорошо, гораздо лучше, чем я опасалась. — Как ты себя чувствуешь?
— Вообще-то, замечательно, — отвечает он, протягивая мне тарелку. Я намазываю вафли арахисовым маслом и поливаю их настоящим кленовым сиропом. Не спрашивайте: это обычное дело. Когда я сажусь на диван в гостиной, меня переполняют эмоции, и мне приходится сдерживать слёзы. Я не буду негативно отзываться о своём отце или его перспективах. Какая ему от этого польза? — Медицинский центр Дюпон просто невероятный.
Мой рот сжимается в тонкую линию, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не высказать свои опасения вслух. Почему именно Харпер помогает моему отцу, я не знаю. Держать его у меня над головой? Я могу только предполагать, как вся эта ситуация плохо закончится. Однако, если она испортит здоровье моего отца… Да поможет ей бог.
— Кроме того, я хотел поговорить с тобой о твоей матери…
— Пожалуйста, не заставляй меня встречаться с ней, — выпаливаю я. Я к этому не готова. У нас с Дженнифер в лучшем случае натянутые отношения. Быть дома — значит заботиться о папе и отдохнуть от крысиных бегов, которыми является Подготовительная Академия Бёрберри. Если мне придётся провести с ней ещё несколько вынужденных вечеров, я упаду в обморок.
— Я не буду, — говорит папа, удивляя меня. Я кладу вилку и откидываюсь на подушки, поигрывая браслетом-оберегом бабушки Рид. Я не решаюсь взять его с собой в школу. Можете себе представить, что сделали бы эти психи с Голубой Кровью, если бы они заполучили его? — С моей стороны было неправильно пытаться навязать вам отношения. — Он тяжело сглатывает и отводит взгляд, как будто он чего-то стыдиться. Я прищуриваю глаза.
— Ты же не купил курицу вместо индейки, как в прошлом году? — спрашиваю я, уже предвкушая ужин на День благодарения. Чарли хихикает и оглядывается на меня, кожа вокруг его глаз покрывается морщинками, когда он улыбается.
— Вау, ты слишком хорошо меня знаешь, — говорит он, смеясь. Но этот смех кажется таким… вынужденным. Это было не то, что он собирался сказать. Я прищуриваюсь, но папа уже встаёт и направляется на кухню, чтобы поджарить яичницу. Я уже наелась, но у меня не хватает духу сказать ему нет. Кроме того, мне просто нравится смотреть, как он готовит, вдыхать запахи, устраиваться на старом потрёпанном диване.
Если Идолы думают, что счастье можно купить за деньги, мне их жаль.
Вот оно, прямо здесь — вот в чём суть жизни.
Папа не очень-то рад получить приглашение от семьи Зака на ужин в честь Дня благодарения у Бруксов. Он почти ничего не говорил об этом с тех пор, как появилось видео на футбольном матче, но я знаю, что он расстроен. Больше из-за меня, чем из-за него, но всё же, несмотря на то, что я сказала ему, что простила Зака, этого недостаточно. Да и не должно быть, учитывая, что Зак сделал со мной.
И всё же, когда приходит приглашение, возникает соблазн пойти.
— Я не знал, что это он подвёз тебя домой из академии, — говорит папа, скрещивая руки на груди и глядя на меня так, словно он сильно разочарован. Я прикусываю нижнюю губу и гримасничаю. Я никогда не вру своему отцу; я стараюсь взять за привычку вообще не лгать. Дело в том, что я ему тоже ничего толком не сказала.
— Пап, — начинаю я, бросая взгляд на коричневые бумажные пакеты с продуктами на прилавке. Я ходила по магазинам за всем, что нам понадобится для грандиозного праздника в честь Дня благодарения, но я просто… устала, и папа устал, и, честно говоря, это звучит довольно весело — потусоваться с Заком. Делает ли это меня сумасшедшей? — Послушай, я не пытаюсь преуменьшить то, что Зак сделал со мной. Но я знаю, что тебе нравится тусоваться с ним, и я знаю, что он составлял тебе компанию в прошлом году, когда меня не было. Прийти к нему домой на ужин не означает, что он прощён или что его грехи забыты. — Я выдыхаю и провожу ладонями вниз по своей красной юбке. — Но тебе не кажется, что он заслуживает второго шанса? Ты же подарил шанс Дженнифер.
Чарли поджимает тонкие губы и засовывает руки в карманы своего заляпанного краской комбинезона. Он, должно быть, верит во второй шанс, иначе у него не было бы романа с Дженнифер. Мы ещё не говорили об этом; сейчас это кажется таким неважным. Здоровье папы — это единственное, что имеет значение.
— Я думаю, у них там, вероятно, будет полный… — он вздрагивает, и я ухмыляюсь. Мне не нужно продолжать настаивать: я уже покорила его. Папа говорит, что я слишком легко прощаю, но он также верит в силу прощения. Это тонкая грань, по которой нужно идти.
Итак, в четверг мы поехали в дом семьи Брукс на папином проржавевшем «Форде». Он прогрохотал по нетронутой подъездной дорожке из белого известняка и остановился возле впечатляющей лестницы. Крыльцо в этом доме такое же большое, как весь наш вагон поезда.
Зак ждёт снаружи, небрежно прислонившись к стене возле входной двери, засунув свои большие руки в карманы чёрных брюк. Я удивилась, увидев его одетым в белую рубашку на пуговицах и пиджак. Он выглядит в нём таким неуютным, как будто предпочёл бы тренироваться в спортзале в спортивных штанах и майке. Несмотря на то, что он кажется беспечным, я могу сказать, что он нервничает из-за нашего визита. Наверное, нервничает из-за противостояния с моим отцом. Таким, он и должен быть, во всяком случае.
Чарли выходит из машины в своей нелестной жёлто-красной клетчатой рубашке на пуговицах (я пыталась убедить его не надевать её) и коричневых брюках. Почти уверена, что это тот же самый наряд, который он надевал на свадьбу своего друга два или три десятилетия назад. Он также сильно нахмурился, что кажется очень заметным на слегка морщинистом лице. Обходя грузовик спереди и направляясь вверх по лестнице, Зак поднимает голову и встречается со мной взглядом.
В этом нет никаких сомнений: моё сердце спотыкается, останавливается, падает. Мне становится трудно дышать, и мои ладони внезапно становятся потными. Я снова проклинаю эти чёртовы подростковые гормоны и закатываю глаза, когда Чарли подходит к Заку с серьёзным выражением лица.
— Зак.
— Мистер Рид.
Двое мужчин смотрят друг на друга сверху вниз, и я жду у подножия лестницы, чтобы посмотреть, кто первым разрядит напряжение. Несмотря на то, что я могу сказать, что ему больно, это делает Зак, отводя взгляд от моего отца в сторону кресла-качалки, покрытого тыквами, клочками сена и улыбающимся пугалом. Вся веранда оформлена в осенних тонах: оранжевые, красные и жёлтые листья, силуэты индейки, рога изобилия. Интересно, кто занимался украшением? Вероятно, кто-то, кому заплатили за это. Бруксы не производят на меня впечатления семьи, которая сама занимается оформлением интерьера.
Зак снова оборачивается к моему отцу и встречает его пристальный взгляд в упор.
— Сэр, я уже однажды извинился перед вашей дочерью, но сделаю это снова. Я бы также хотел извиниться перед вами. — Зак гордо вздёргивает подбородок. — Для того, что я сделал, нет слов, чтобы исправить это. Но мне действительно жаль. С этого момента я постараюсь стать лучше. В обязанности Марни не входило учить меня, как быть лучшей версией себя, но она всё равно уже это сделала. — Зак переводит на меня свой карий взгляд, и я чувствую, как меня охватывает лёгкий трепет. Мне требуется вся сдержанность, что у меня есть, чтобы не ёрзать. — Спасибо тебе, Марни.
Прежде чем я успеваю придумать, что сказать, открывается входная дверь, и выходит мама Зака, Робин. Она одета в со вкусом подобранный кремовый костюм на низких каблуках, её шоколадные волосы обрамляют лицо пеной. Когда она видит меня, то улыбается.
— Честно говоря, — произносит она, засовывая руки в карманы и выходя на крыльцо, — я не думала, что вы примете наше приглашение. Но я рада, что вы это сделали. — Робин бросает взгляд на Чарли, и они очень по-деловому пожимают друг другу руки. Я знаю, что у них был долгий-предолгий разговор на футбольном матче, но я не совсем уверена, как все прошло. — Проходите.
Робин жестом приглашает нас войти, и мы проходим по длинному, отделанному мрамором коридору в официальную столовую, оформленную как разворот журнала.
— Мои родители любят устраивать шоу, — шепчет Зак, наклоняясь через моё плечо и прижимаясь губами к моему уху. Всё моё тело в одно мгновение раскаляется добела, а по рукам бегут мурашки. К счастью, папа слишком занят тем, что его знакомят с сестрой Зака, Келси, и некоторыми друзьями их семьи. Отца Зака нигде не видно. — Только… не хвали мою маму за её готовку, — добавляет он, слегка скривив губы. — Всё с доставки.
Зак отодвигает для меня стул, и я подтягиваю свою пышную красную юбку под бёдра, прежде чем сесть. Он ненадолго кладёт руки мне на плечи, прежде чем подтолкнуть меня внутрь и сесть рядом. Чарли определённо наблюдает за нами сейчас, и я краснею.
— Должен признаться, я не хотел сюда приходить, — говорит папа, садясь напротив меня, а Робин занимает своё место во главе стола. Сестра Зака сидит напротив него, а пара — я не расслышала ни одного из их имён — в конце стола. — Но моя дочь — очень снисходительная душа. Это черта характера, которой я не могу препятствовать.
Я натянуто улыбаюсь, и Зак приподнимает обе свои тёмные брови. Если бы Чарли только знал… Будет ли он гордиться мной? Или разочарован? Я стараюсь не слишком задумываться об этом.
— Ну, мой сын, к сожалению, полная противоположность, — говорит Робин, и Зак прищуривает глаза. Он смотрит на свою мать, и они обмениваются одним из тех тихих, личных разговоров, которые не требуют слов. — К сожалению, он, кажется, пошёл в своего отца.
— Почему ты говоришь такие вещи? — шепчет Зак, его голос низкий и мрачный, угрожающий. — Ты же знаешь, что это полная чушь. Я совсем не похож на него.
— Что ты сделал с этой девушкой? — говорит Робин, вставая с парой разделочных ножей в руках. Так она выглядит немного пугающе. — Это то, что сделал бы твой отец в твоём возрасте. Если тебе стыдно, тогда хорошо: тебе должно быть стыдно.
Зак хмурится, но я улыбаюсь. Робин немного напоминает мне Кэтлин, совсем чуть-чуть… но мягче? Через мгновение она вздыхает и заставляет себя улыбнуться.
— Я люблю тебя, сынок. Не испорти это дело. Дёргать девушку за косички, потому что она тебе нравится, — это не мило.
— Она тебе нравится? — повторяет папа, переводя взгляд с меня на Зака, как будто он только сейчас что-то понял.
О Боже.
Робин хихикает, когда Чарли, прищурившись, смотрит на её сына. Тем временем Зак просто сидит там, как всегда, с рельефными мышцами и прищуренным тёмным взглядом. Когда он смотрит на меня, я внезапно решаю, что мы сидим слишком близко. Но не будет ли слишком очевидным отодвинуть мой стул на несколько дюймов? Возможно.
— Мальчик влюблён, — произносит Робин, и обе её подруги смеются, в то время как папа сидит, нахмурив брови. Сестра Зака, Келси, тоже не стесняется высказывать своё мнение. Она не похожа ни на Зака, ни на свою мать, поэтому я полагаю, что её бледно-рыжие волосы и светло-зелёные глаза — продукт генетики их отца.
— Он тосковал по ней весь прошлый год. Он был абсолютно отравлен этим.
Зак рычит на свою сестру, но Робин только цыкает на них и начинает разделывать индейку, раздавая кусочки сначала мне и папе, затем своим друзьям, дочери и, наконец, сыну. Она подмигивает ему, когда, наконец, передаёт тарелку.
— Я просто рада, что они оба поступили в академию, — говорит Келси, мило улыбаясь мне. Она кажется достаточно милой, но сейчас я так настороженно отношусь к красивым девушкам. Мне не следовало бы этого делать — это какое-то глупое внутреннее женоненавистничество, — но это правда. Я также боюсь красивых парней, так что, по крайней мере, никто не сможет назвать меня сексисткой. — Зак, по сути, одержим.
— Ладно, Келси, теперь ты можешь, нахрен, заткнуться, — отвечает Зак, но я сдерживаю смех, а папа напуган до смерти.
— Слово на букву «Х» за обеденным столом? Боже, Зак Маркус Брукс, займись своим воспитанием. — Робин садится на своё место, и мы все кладём себе гарнир. Всё выглядит так красиво, как будто это из кулинарного шоу или что-то в этом роде. Это красивее, чем в прошлом году, когда мы с Заком сидели за большим одиноким столом совсем одни. Так намного лучше.
На мгновение меня охватывает дежавю, как будто я разыгрываю ту же историю, только с другим исходом. Крид с блокнотом, Зак на Дне благодарения. Но на этот раз, когда пари выиграно, и сердца разбиваются вдребезги, как хрупкие стеклянные безделушки, не моё будет лежать на земле окровавленными кусками.
Нет, на этот раз Идолы попробуют своё собственное лекарство.
Я улыбаюсь, подхватывая кусочек сладкого картофеля, и ловлю на себе взгляд Зака.
Под столом его длинная нога натыкается на мою, и я чувствую, как у меня внезапно сжимается горло. Мной овладевают бабочки, и мне требуются все силы, что у меня есть, чтобы сосредоточиться на происходящем разговоре. Очевидно, у друзей Робин есть виноградник, и они ищут кого-нибудь, кто изготовит на заказ арки из железа, скамейки и кровати для их отеля «постель и завтрак». В итоге папа получает работу и бокал скотча, который стоит дороже, чем его машина, в то время как мы с Заком удаляемся на задний двор и окунаем ноги в бассейн с подогревом.
Мы сидим достаточно близко, чтобы наши бёдра были на одной линии. Забавно смотреть на них вот так. Мои намного меньше, чем у него.
— Так ты тосковал по мне весь прошлый год, да? — спрашиваю я, и губы Зака плотно сжимаются. У него такая пухлая нижняя губа. Когда я смотрю на неё, я не могу не вспомнить тот поцелуй на футбольном стадионе, и просто… все эти чувства. Все они.
— Может быть. — Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, лунный свет играет на его мужественных чертах, на его прямом греческом носе, на его полных губах. Божечки. Я резко выдыхаю и отворачиваюсь, глядя на воду. — А это имело бы какое-нибудь значение?
— Не совсем. — «Но, может быть». Я держу эту мысль при себе, постукивая носочками по бортику бассейна. — И вообще, как вы с Лиззи пришли к тому, что заключили это пари?
Зак замирает рядом со мной, но через мгновение выдыхает, как будто сдался.
— Лиззи была старшим членом Клуба Бесконечности; она спонсировала меня. Спонсор всегда должен вызвать своего новичка на игру с высокими ставками. Другие девочки подначивали её. Не позволяй Харпер, или Бекки, или кому-либо ещё притворяться невиновным во всём этом дерьме.
— А ты? Кто тебя подстрекал? Ты собираешься обвинять Тристана, Крида и Зейда в том, что ты сделал? — Зак качает головой, протягивая руку, чтобы провести ладонью по волосам. Его рубашка теперь расстёгнута, а брюки закатаны до колен. Судя по его общению с матерью, ясно, что он надел этот наряд, чтобы доставить ей удовольствие. На самом деле, это довольно мило — получить этот маленький фрагмент его жизни, который показывает, что ему не всё равно. На мой взгляд, это делает очень явным различие между Заком и Кридом.
Крида не волнует, расстраивает он свою семью или нет. Ну, я имею в виду, что ему не всё равно, но он всё же продолжает это делать. Это так неприятно наблюдать.
— Нет. Я беру на себя полную ответственность за свои действия. — Зак снова вздыхает, как будто внезапно почувствовал сильную усталость. — Но ты же видела их: они чудовища. Все трое. Честно, Марни, отомсти, а потом беги. Ты не увидишь от них никаких угрызений совести.
— Я ничего такого и не ожидала, — признаюсь я, глядя на извилистый лабиринт садов, образующих задний двор Зака. Ну, наверное, один из его задних дворов, учитывая, что я уже видела три дома его семьи: этот, прошлогодний дом у озера и место, где он жил, когда учился в средней школе. Интересно, почему его дед вообще решил отречься от своей семьи… и что побудило его вернуть всё это? — Смысл всех моих поступков не в этом. Всю свою жизнь им сходило с рук всё, что они хотели. Вероятно, так и будет всю оставшуюся жизнь. Из-за этого крошечного эпизода на их временной шкале я хочу, чтобы они знали, на что это похоже. Если это остановит их от преследования одного человека, тогда это того стоит.
— И это всё? — спрашивает Зак, голос мягко прощупывает, но не подталкивает. — Это не имеет никакого отношения к тому факту, что они разбили тебе сердце?
Я плотно сжимаю губы и впиваюсь ногтями в цементный край бассейна.
— Если и так, то это не твоё дело, — говорю я ему грубым голосом. Он резко отворачивается, и мы несколько минут сидим молча, вода плещется о наши голые ноги.
— Мы тебя не заслуживаем, — наконец рычит Зак, отталкиваясь от края бассейна. — Ни один из нас. Помни об этом, Марни. — Он поворачивается и шлёпает прочь мокрыми ногами.
Я сижу там, уставившись на своё отражение, пока Чарли не приходит за мной, задаваясь вопросом о моих собственных мотивах.
Интересно, не заставляет ли меня до сих пор истекать кровью моё разбитое стеклянное сердце?