кишлаке!
- Я думаю, товарищ полковник, еще на подходе к первому кишлаку кто-то нас засек и
ускакал предупредить Джиду.
- Не разбудив своих? Нет, Королев, не проходит. От кишлака три дороги и в разных
направлениях- откуда тот мог знать, куда вы пойдете? Кого-то в первом кишлаке вы "плохо
убили", а, комбат? Кто-то ожил, увидел, куда вы двинулись, на коне обогнал вас и
предупредил! Я же тебе приказывал, ѐть твою дурака мать, в первом кишлаке ни одной
живой курицы не оставлять! Бля, как чуял!.. Ладно, кого ты там не добил, особист выяснит.
Наказывать тебя я не буду: война есть война. Но про орден забудь! И об Академии пока не
мечтай! Научишься воевать без потерь- пошлю. Идти в Академию надо по трупам врагов, а
не по своим- запомнил, долбак?! Всѐ, иди, глаза б мои тебя не видели! Завтра всей роте
выходной.
- Минутку! - приподнялся начштаба. - Завтра к 17 ноль-ноль твой начштаба должен
принести мне отработанные карты боевых действий и боевые распоряжения. А зам по
тылу-расчет обеспечения материальным имуществом, расходы вещевого имущества, продовольствия, медикаментов и цифры потерь, санитарных и безвозвратных!
Королев вышел из бункера и присел на скамейку под зонтиком в курилке. Сидел он долго, почти не шевелясь, глядя в одну точку, а там все росла и росла горка окурков. К нему никто
не походил, видели: человек не в себе, можно невзначай и схлопотать, Королев на руку
скор.
Внезапно комбат поднял голову, словно что-то вдруг увидел и понял-глаза сузились, задергалось левое веко. Он решительно встал и зашагал в медпункт.
Большая палатка медпункта перегорожена простынями на несколько маленьких
"палат". В одной из них, предназначенной для гнойных перевязок, за крохотным столиком
сидел мрачный Гольдин. Опустошенная на треть поллитровая бутылка спирта, краюха
хлеба, соль, луковица, вскрытая банка тушенки-доктор пил в одиночку и уже был довольно
нагружен.
- А, комбат! Заходи, Валера, помянем ребят!
- Ты, я вижу, уже неплохо помянул, им и на том свете икаться будет! Ладно...
Слушай, док, я вот думал, думал - как же это мы нарвались, а? И, как в сказке: думал-
думал и придумал! А ведь это ты не добил бачу в самой первой комнате, а? Больше некому.
Очередь-то дал, помню, да не туда? Только так между нами, мужиками, ведь не добил, а?
Гольдин плеснул себе в стакан спирта, не разбавляя, выпил, скривился, с
отвращением затолкал в себя кусок тушенки.
- Не добил, комбат. Прости, но не мог я, рука не поднялась. .. Уж больно
симпатичный был пацан... Не смог! Да и вообще - я воевать с детьми не подписывался!
У комбата вновь задергалось левое веко, по лицу пробежала судорога.
- Не подписывался, говоришь? Ты офицер, а ведь тебе, сукин ты кот, я , твой
командир,приказ отдал ! Я мог бы тебя сейчас под трибунал!.. Сука ты, доктор, пидор
добренький! По-жалел он, видите ли!.. Что ж ты наших-то не пожалел? 14 убитых, 27
раненых- полроты!.. Мы ведь друзьями были, верил я тебе!..
- Приказ... - с пьяной покорностью повторил Гольдин и при-щурился: - А ты бы под
таким приказом подпись поставил?
Комбат крутнулся на табуретке, сорвал со стены висящий на ней автомат Гольдина, дал три
короткие очереди в потолок палатки. На белой простыне отчетливо проступила буква К.
- Вот тебе моя подпись. Узнал?
В палатку влетел испуганный дежурный сержант-фельдшер.
- Что случилось, товарищ капитан?
- Ничего, все нормально, случайность, - усмехнулся Король. Сержант взглянул на
недопитую бутылку спирта, понимающе хмыкнул и испарился.
- Все понял, комбат, трибунал так трибунал!-затряс головой доктор. - А пацана я все
равно убить не мог! Это ж... надо в себе через что-то такое переступить, что потом и