_Господин Шульц_. Как же так, ваше превосходительство! Нельзя забывать о стачке на предприятиях Гейнзиуса. Она оказывает влияние и на моих рабочих, будоражит их. Мне приходится день ото дня увеличивать специальные суммы на подкуп, чтобы надежные элементы успокоительно действовали на других. Вообразите, ваше превосходительство, что забастовка начнется и у меня на заводах. Что же тогда делать правительству с его заказами?
_Незнакомец_ (с усмешкой разглядывает Шульца). Вы расходуете специальные суммы только на то, чтобы успокоить ваших рабочих, или также на то, чтобы не успокаивать рабочих Гейнзиуса?
_Господин Шульц_ (громко хохочет, фамильярно хлопает по плечу незнакомца). Черт возьми, ваше превосходительство! Вы - единственный человек из правительства, у которого старому Шульцу есть еще чему поучиться.
_Голос рядом_. Я говорил: бойся меня, повинуйся мне. Иначе я разрушу жилище твое. Но нет, они рано собрались в путь. Все дела их были мерзостны.
_Господин Шульц_. Этот библейский олух совершенно несносен. Пойдемте в ресторан.
Уходят.
_Голос рядом_ (очень явственно). Ваше серебро и ваше золото не смогут спасти вас в день его гнева. Ваша кровь превратится в грязь и ваша плоть в прах. И настанет день трубного гласа и грома войны.
13
Комната Томаса. Поздние сумерки. Свет не зажжен.
_Анна-Мари_ сидит, ждет. _Томас_ входит. Анна-Мари всхлипывает.
_Томас_. Кто здесь?
_Анна-Мари_. Я, Томас.
_Томас_ (потрясенный). Анна-Мари. Ты вернулась! (Неловкими движениями зажигает лампу.) Анна-Мари...
_Анна-Мари_. Не смотри на меня. Мне стыдно.
_Томас_. Чем я могу помочь тебе?
_Анна-Мари_. Я стосковалась по болезни, бедности, отчаянию. Потому что на других путях я нигде не могу найти тебя.
Молчание.
_Томас_. Ты останешься теперь у меня?
_Анна-Мари_. Ты не спрашиваешь, откуда я?
_Томас_ (взглядывает на нее; тихо). Нет.
_Анна-Мари_ (встает, молча начинает убирать в шкафу). Хорошо. Так я приготовлю чай, Томас.
14
Библиотека на вилле у Георга.
_Георг_ (один, читает книгу). "Мы, европейцы, в общем очень хорошо понимаем поборника справедливости и очень плохо - святого, ибо мы исследователи и скептики, нам нужны мерило и закон. В мире исследователей и скептиков святой всегда недоказателен, к тому же он - юродивый, чудак, беглец, лишний; поэтому паука в равной мере высмеивала его и превозносила справедливого". (Швыряет книгу прочь.) Я не хочу думать о Томасе. (Звонит по телефону.) Жена еще не возвращалась? Как только она придет, сообщите мне. (Кладет трубку, шагает взад и вперед.)
Я никогда не любил дымящих труб моей фабрики, но меня злит, что она замерла. Сказать бы этому сброду два слова - и все было бы в порядке. В конце концов улещиваешь ведь, если нужно, упрямую собаку двумя-тремя ласковыми словами, и при этом у тебя нет чувства, будто ты солгал и унизился.
Я знаю, как двусмысленна болтовня о чести и собственном достоинстве, я не верю в слова. Так почему же я не могу разговаривать с этой сворой? Высокомерие? (Останавливается перед статуей Будды.)
Где жил он, там смирение переходит в гордыню, смирение и гордыня схожи, как два близнеца.
_Томас_ (входит). Я не помешал вам?
_Георг_ (вежливо). Нисколько. (Указывая на Будду.) Эту статую я купил две недели тому назад. Взгляните на нее.
_Томас_. Я пришел по очень важному делу.
_Георг_. Было время, когда вы не остановились бы перед далеким путешествием ради того, чтобы взглянуть на эту статую.
_Томас_ (уклончиво). Это время миновало. (Пауза.)
_Георг_ (любезно). Что вы хотели мне сказать? Прошу вас.
_Томас_. Я пришел поговорить о стачке. Ваши рабочие ожесточены до крайности. Тем не менее я беру на себя уладить все на условиях, которые в основном вы уже приняли. Примите их до конца, и через три дня рабочие выйдут на работу.
_Георг_. Прошу вас, Томас, не надо никаких фокусов, когда мы разговариваем с вами с глазу на глаз. Вы прекрасно знаете, что для меня важнее другое. Эти молодцы хотят выжать из меня деньги - два миллиона - на повышение заработной платы. Отлично. Я должен восстановить на работе обоих зачинщиков. Отлично. Но не называть вымогателя вымогателем, а подлеца подлецом? Нет. Хотя бы заводы простояли до Страшного суда. Нет.
_Томас_ молчит.
_Георг_. Неужели вы всерьез можете требовать этого от меня? (Тихо, с гримасой брезгливости.) Вы хотите, чтобы я сел за один стол с этими молодцами, заискивающе похлопывал их по плечу, танцевал с их потными девушками, восхищался их пугливыми, тупыми, хмурыми детьми? (Встает.) Нет, дорогой Томас. Деньги - пожалуйста. Но своим "я" не желаю жертвовать ни на йоту.
_Томас_ (стоя перед Буддой). Что ему тут делать, если вы так говорите?
_Георг_. Самоотречение, которому он учит, не имеет ничего общего с вашим пошлым смирением.
Я не желаю произносить дешевые фразы. Я моим рабочим не друг. Я оплачиваю их точно так же, как кормлю своих ломовых лошадей. И точка.
_Томас_. Очень удобно закрывать глаза. Очень удобно видеть различия и не видеть общего. Очень удобно, когда кто-нибудь зовет на помощь, пожать плечами: я, мол, не понимаю диалекта, на котором ты говоришь.
_Георг_. Вы - хороший оратор, Томас. Но мы не на митинге. Я не принимаю на веру фразы. Меня вы не ошеломите фонтанами красноречия. Дайте мне факты.
_Томас_. Если вашим рабочим не доступно ничего, кроме жратвы и распутства, почему они настаивают, чтобы вы извинились? На ваше извинение они хлеба ведь не купят. Почему они не довольствуются деньгами?
_Георг_. Они, вероятно, не упирались бы, если бы их не подстрекали. Если бы вы, Томас, их не подстрекали. Они были тупы и довольны. А теперь они кричат о "чести" и "человеческом достоинстве". И они несчастны.
_Томас_. Да, это я подстрекал их. Я разбудил в них недовольство. Я ненавижу тех, кто довольствуется малым. Во всех бедствиях на свете виноваты те, кому не нужно многого.
_Георг_. Вы как будто только что говорили о смирении? Странное смирение. С винтовками и бомбами. Не кажется ли вам порой самому, что это - та же гордость, только замаскированная?
_Томас_. Когда я вижу человека бедного, опустившегося, то не разницу между ним и собой я замечаю; нет, я чувствую, что сам нисколько не лучше его. Я знаю, что мы - братья, и отношусь к нему по-братски. Это и есть мое смирение.
_Георг_. Братья. Ерунда. Гете и какой-нибудь людоед не братья. Одного среди тысяч я, может быть, признаю братом. С единственным я могу общаться, пожалуй, даже приду ему на помощь. А масса, множество, человечество вздор.
_Томас_. Вы не думаете, что созерцателю, стоящему над человеком, вне человека, разница между так называемой духовно развитой личностью и массой должна казаться до смешного ничтожной? Животное развилось в человека, а вы не допускаете, что духовно неразвитый человек может преодолеть одну крохотную ступень и подняться к нам, развитым? Я верю в это, Георг.