Корсаков нежно кладет ладони на талию и привлекает меня к себе. Сердце гулко стучит у меня в груди, отбивая новый невиданный ранее ритм, созвучный словам «Я люблю тебя». Господи, он ведь правда это сказал! А я… стою с широко распахнутыми глазами, позабыв как дышать.
Ведь если он сказал эти слова, то это значит… Что он уверен! Уверен, что у нас всё по-настоящему и серьёзно!
Слово «навсегда» я боюсь произнести даже про себя. Но если Саша смог признаться, значит он действительно мне доверяет и хочет, чтобы я стала частью его жизни! И возможно даже хочет, чтобы это «навсегда» когда-нибудь стало реальностью!
— Знаешь, сколько я раз пересмотрел это наше с тобой интервью? Ночами напролёт по кругу, как безумный… Просто чтобы хоть так увидеть тебя, услышать твой голос…
— Саш… — я не знаю, что сказать и просто потрясённо смотрю на него, всё ещё не веря в происходящее.
— Лиз, я без тебя не могу, правда. Я долго пытался найти хоть какое-то объяснение и хоть какую-то логику, зачем я с этим контрактом тебе навязываюсь и с этим тест-драйвом… Дело ведь было не только в том, чтобы вывести тебя на чистую воду. Мне на это довольно быстро стало как-то плевать. А оказалось, логики тут нет… потому что я в тебя влюбился как мальчишка. И если тебя нет рядом, то и меня как будто нет. Вроде бы хожу, ем, сплю, а сердце не на месте. И работа не радует, и ничего не радует. А всё что было раньше — всё стало каким-то неважным, мелким, бессмысленным, — Корсаков находит мои ладони и нежно сжимает их. — Ты как маленький лучик солнца, ворвалась в мою жизнь и озарила всё вокруг своим светом. Перевернула всё с ног на голову. И показала, что такое по-настоящему жить. Жить, а не существовать от одной выполненной цели до другой. Я люблю тебя, Лиз… Только, пожалуйста, никогда больше не убегай от меня, я тебя очень прошу. Мне этих двух раз хватило с лихвой, когда всё сердце в клочья. Третий я просто не выдержу. Давай просто будем вместе: ты и я. По-настоящему. Вместе.
— Ты… ты точно уверен? — шепчу я ему, не в силах совладать с голосом после такого признания. Мы стоим так близко друг к другу, по-прежнему не размыкая рук. Смотрим в глаза, едва соприкасаясь кончиками носа и губами. Как-то так искренне и трогательно, совсем не похоже на то, как мы страстно накинулись друг на друга при встрече. Но и эта милая ласка сейчас вызывает совершенно невообразимую гамму чувств, затрагивая самые потаённые струны души.
— Да, — твёрдо отвечает Саша, а моё сердце делает очередное сальто радости и триумфа. — Лиз, и давай больше не будем валять дурака. Ладно?
— Прости меня… за всё, — наконец-то говорю я одни из тех важных слов, которые давно должна была сказать. Порывисто обхватываю Корсакова за шею, прижимаюсь к нему сильно-сильно. Хочется высказать следом тысячи слов извинений, но они кажутся сейчас такими пустыми и ненужными. Будто в этом одном «прости» совместилась вся боль и раскаяние о совершённых мной ошибках. Вместо этого я смущённо прячу лицо на его груди и борюсь с подступающими слезами. Не хватало ещё запачкать его белоснежную рубашку. Но чувство невероятного облегчения требовало выход и пара слезинок всё-таки достигли своей цели.
— А ты прости меня…
— Ну это не ты ж меня окатил водой с балкона! И вообще…
— Если бы я меньше осторожничал, и вовремя говорил правильные слова, ничего бы этого не было, — усмехается Саша, нежно гладя рукой по моим волосам.
— А я не могла поверить, что ты правда такой, — поднимаю я лицо и внимательно смотрю в любимую серую дымку глаз.
— Какой такой?
— Такой, — выдыхаю я и на несколько мгновений нежно прижимаюсь его губам, вкладывая в поцелуй всю любовь и нежность, что так давно томились в моей душе. — Идеальный. Как будто созданный специально для меня. Мне всегда казалось, что это полный бред и так не бывает на свете. Ну если только в книжках или сериалах. Я всё никак не могла поверить, что ты и правда… настоящий. И что тебе действительно нужна именно я. В общем, мы с тобой оба хороши…
— Лиз, давай возьмём за правило: если в чём-то сомневаемся, что-то смущает или хотим что-то друг о друге узнать, то мы просто разговариваем. Как взрослые адекватные люди. Ну это ведь не так сложно, правда? — улыбается Саша, зажигая в моей душе очередной всполох радости.
— Саш, а откуда ты Шекспира наизусть знаешь?
И нечего так на меня смотреть, товарищ. Сам же только что сказал: если хочется что-то узнать, достаточно спросить. Вот я и спрашиваю!
Корсаков закидывает голову назад и раскатисто смеётся.
— Серьёзно? Тебя только это интересует?
— Не только, — хихикаю я.
И уже более серьёзно добавляю:
— Ещё мне очень интересно… а когда ты понял, что меня любишь? Когда мы поругались тогда у дома Мереминского? Или после нашего интервью?
Как знать, если моё прозрение наступило только после того случая с Гордеевым, когда я поняла, что могу навсегда потерять Сашу, то может у него был какой-то переломный момент. И все наши страдания были не просто так…
— Нет, намного раньше, — качает головой Саша. А я вновь смущённо улыбаюсь и жду его рассказа, затаив дыхание. — Лиз, я не помню точно когда. Просто мы сидели рядом, ты что-то мне увлечённо рассказывала. А я посмотрел на тебя и вдруг подумал: «А ведь я её люблю». Вот и всё. Не очень романтично, да?
Ой, да и чёрт с ней с этой романтикой! Зато искренне!
— Так, Корсаков, а что мы будем делать с твоими знаменитыми принципами? — наигранно выгибаю я бровь.
— Принципами?
— Ну ты мне в Москве тогда целую лекцию о настоящей любви прочитал и как не любишь разбрасываться словами. И что признаваться в любви надо, только если видишь с этим человеком своё будущее.
— А ты по-прежнему думаешь, что я его с тобой не вижу? Серьёзно? Чёрт, Лиз, мне кажется, я тогда вообще наговорил тебе какую-то дичь… — на мгновение Корсаков со стоном прячет своё лицо за ладонями, вспоминая наш разговор, — Лишь бы побыстрее соскочить с этой темы про чувства и случайно не вывалить на тебя признание.
— Погоди, так ты уже тогда… Но зачем?!
— Потому что боялся признаться даже самому себе до конца, что это так… Потому что струсил. Потому что переживал, что ты ещё не остыла после ссоры и не воспримешь мои слова всерьёз. Потому что не знал до конца, заодно ты с Мереминским или нет…
— Господи, да даже будь я с ним заодно, это бы что-то изменило?
— В конечном счёте — ничего, — сверкнул улыбкой Саша, вновь возвращая меня в свои надёжные и крепкие объятия. — Так или иначе ты была бы моя. Но у меня было как минимум три недели, чтобы ты выкинула из головы все глупости и забыла о всех своих договоренностях с Яриком.
— То есть ты был уверен, что трех недель мне хватит, чтобы в тебя влюбиться?!
— Ну… плюс-минус. После Москвы я особо не придавал значения сколько дней прошло от нашего выдуманного тест-драйва.
— Зато я их считала, — усмехаюсь я с лёгкой грустью, погружаясь в воспоминания обо всех своих мыслях и терзаниях по поводу спора.
Саша аккуратно приподнимает кончиками пальцев мой подбородок, и внимательно скользит взглядом по моему лицу, точно подмечая любое незначительное изменение в моём настроении.
— Я подарил Ярику тот красный Порше.
— Но ты же получается в итоге всё равно выиграл спор! — фыркаю я.
— Нельзя выиграть в том, в чём ты не принимал участие, — смеётся в ответ Саша. — Хотя я всё равно выиграл, просто потому что теперь в моей жизни есть ты. И пускай косвенно, но этому всё-таки поспособствовал Мереминский. Поэтому… пускай теперь налаживает свою личную жизнь. Как видишь, порой самые странные способы и идиотские решения приносят свои плоды.
Надеюсь, что это действительно так. И Мереминский не опоздает со своими красивыми широкими жестами. Кто знает, что сейчас на уме у Марины и насколько она вчера была серьёзна в своих словах…
— А ты мне ничего не хочешь сказать?
Так ну нет, он значит партизанил чёрт знает сколько времени, а теперь требует с меня спустя пять минут ответного признания. Нет уж, дудки!
— Хочу, — хитро прищурилась я. — Я очень жду твоих откровений по поводу Шекспира.
— Чёрт бы побрал эту английскую классику, — сокрушается Корсаков, но всё-таки утоляет моё любопытство. — Когда дела отца пошли в гору, меня перевели в элитную гимназию с английским уклоном. Там было куча факультативов и кружков. В том числе театральный.
— Ты что играл Ромео?!
— Мне пришлось. Никто из пацанов не мог запомнить больше четырёх строчек, — тяжело вздыхает Саша. — А я до сих пор могу целые куски декламировать. На русском и английском. Понятия не имею, зачем мой мозг столько времени хранил эту информацию, но вот видишь, пригодилось… Просто нужно было встретить одну очень романтичную барышню, которая без ума от этой веронской истории.
Эх, я бы сейчас многое отдала, чтобы взглянуть хоть одним глазком на юного Ромео в исполнении Саши!
— И если уж мы теперь с тобой полностью откровенны, — по губам Александра третьего скользит хитрая улыбка, которая явно не сулит мне ничего хорошего. — То давай сюда телефон!
— Чего? Это ещё зачем?!
— Переименовывай! — грозно рычит Корсаков.
А я начинаю дико хохотать.
— Значит, не хочешь быть третьим?
— Не хочу.
— Хочешь быть единственным и неповторимым? — продолжаю веселиться я над столь важным требованием ревнивого Отелло.
— Да, — самодовольно кивает Саша.
— И любимым?
— Да… Погоди, что ты сейчас сказала?