За свое недолгое знакомство с Настей я понял одно: девчонка непредсказуема. И если уж какая идея взбрела ей в голову, то она будет идти до конца.
Так что теперь, глядя вслед уверенно покачивающимся бедрам, я думаю лишь о том, какое восхищение вызывает у меня эта девушка. Независимая. Яркая. Смелая. Яр и правда дурак, что предпочел невыразительную Синцову такой красотке.
— Чего лыбишься, — бросает мне брат.
Я и сам не заметил, что улыбался.
— Да так. — Я ловлю его угрожающий взгляд.
— Я же сказал тебе, — бесится братец, — мои сотрудницы вне зоны доступа.
Я присаживаюсь на край рабочего стола, отставляю кофе в сторону и складываю руки под грудью.
— А еще ты сказал, что собираешься жениться на Насте. Поменял курс на половине пути?
— Я тогда еще не решил, — отвечает придурок.
— Как можно не знать, на ком хочешь жениться? Ты в магазине колбасу выбираешь? — спрашиваю я и тут же машу рукой. — А, ладно, забей. Мне вообще все равно.
Внезапно тон Яра становится мягче:
— И это правда, что она?.. Что она?..
Он не может выговорить это слово вслух. Как будто если скажет, то слова станут реальностью, которую будет больше нельзя отрицать.
— Беременна? — Я поднимаю брови. — Да, конечно. Мы с тобой уже не так молоды, и я очень даже готов стать отцом. А вот тебе, дорогой брат, похоже, все еще надо повзрослеть. Ты до сих пор не оставил свои юношеские привычки с девушками. То, что работало в семнадцать, уже не факт что сработает в тридцать семь.
— Ах ты ублюдок… — сквозь зубы говорит Яр, но меня его угрозы не волнуют.
— Ты и так уже достаточно наворотил дел. — Я подхожу к нему и кладу руку ему на плечо. — Остынь.
Еще позавчера я собирался набить брату морду. Удивительно, но сегодня я чувствую по отношению к нему лишь жалость.
Когда выхожу в оупенспейс, Насти уже нет, но, судя по взбудораженным сотрудникам, шороху она успела навести и здесь. Артем Баранов, директор по маркетингу, нервно крутит в руках пачку сигарет. Скользкий тип какой-то, неприятный.
Я спускаюсь на улицу и ожидаемо застаю Настю у входа. На груди у нее плачет ландшафтница Муравьева. Настя гладит ее по голове и шепчет какие-то слова утешения, как будто не она сама только что уволилась.
Сцена с поцелуем стала для меня полнейшей неожиданностью. Но не скажу, что на что-то жалуюсь. Яр заслужил подобное обращение.
— Настя, — выдыхаю я ее имя будто молитву.
Муравьева что-то говорит, но я не могу разобрать что.
— Давай потом, — произносит Настя одними губами. Судя по всему, не хочет говорить при свидетелях.
Я молча киваю и, засунув руки в карманы, направляюсь к парковке. С делами можно разобраться и потом, сейчас есть вещи поважнее. Сажусь в машину и завожу двигатель. Руки чешутся по привычке открыть рабочую почту, но я заставляю себя сидеть без движения и закрываю глаза.
Едва слышный щелчок открывающейся двери выводит меня из транса. Настя почти бесшумно оказывается в салоне. Щелкает ремень безопасности.
— Писец, Волков, — выдыхает она.
Я открываю глаза и вижу ее обеспокоенное лицо.
— Все-таки решила уволиться? — спрашиваю я, а затем начинаю выезжать с парковки.
Яр сто процентов сейчас наблюдает за нами из окна пятого этажа, и, похоже, Настя это тоже понимает.
— Я в полной заднице, — говорит она, закрыв лицо руками. — Придется идти на поклон к матушке.
— Зачем? — искренне не понимаю я.
— Хорошо быть богатым, да, Волков? — с сарказмом отвечает Настя.
Только сейчас в ее глазах начинают собираться слезы. При других она сильная, но я видел ее в разные моменты слабости, и, кажется, со мной она чувствует себя в безопасности. Что-то внутри меня отчаянно щемит, но я не касаюсь ее, чтобы не спугнуть, как бы сильно мне ни хотелось.
Я игнорирую подкол.
— Так уж не хочется к ней идти?
Настя фыркает.
— Ты не представляешь. Она монстр во плоти. С виду вся такая милая, интеллигентная художница, но едва откроет рот, как оттуда сыпятся завуалированные оскорбления. «Примерно такого я от тебя и ожидала», — пародирует она родительницу.
— Так не ходи, — предлагаю я.
— У тебя все так просто. А у меня ипотека. И ребенок… вот-вот появится.
Я с удовлетворением отмечаю, что тему аборта она больше не поднимает. Значит, в каком-то смысле смирилась.
— Мое предложение все еще в силе.
— Какое из? — горько улыбается она. — Ты мне разве что весь мир не предложил, уважаемый бывший начальник. Да любая другая удавилась бы за такого мужчину.
— А тебе, как понимаю, такой не нужен, — без всякой злобы говорю я.
Вместо ответа Настя закрывает лицо руками, наконец позволяя себе расплакаться. Могу представить, что она чувствует относительно Яра, но вот все остальное мне не знакомо — необходимость унижения перед матерью, отсутствие денег. Я хочу сказать ей, что ей не нужно ни о чем из этого беспокоиться, но сейчас она все равно меня не услышит, поэтому просто позволяю ей выплеснуть свои эмоции.
Когда мы останавливаемся у Настиного дома — милой невысокой новостройки, — она уже почти пришла в себя. Пальцами крепко сжимает сумочку, губы едва заметно дрожат, но видно, что она про себя уже что-то решила. Правда, едва она понимает, где оказалась, выглядит растерянной.
— Что?.. — начинает она.
Я отстегиваю ремень безопасности и поворачиваюсь к ней всем телом.
— Настя, — серьезным тоном говорю я, — сейчас мы поднимаемся к тебе, ты собираешь свои вещи и…
— Я не поеду к маме прямо сейчас! — отчаянно выкрикивает она и затем добавляет, чуть тише: — Не в таком состоянии.
Я делаю глубокий вдох.
— Ни к какой маме мы не поедем. Ты собираешь вещи, и мы едем ко мне. Дальше уже со всем разберемся, когда придешь в себя. Насчет денег можешь не беспокоиться.
— Ты меня покупаешь? — Она прищуривается.
Ну почему с этой женщиной так сложно?
— Я о тебе забочусь.
Кажется, такого ответа она точно не ожидала, потому что на ее лице мигом отображаются самые разные эмоции — от удивления до недоверия.
— Зачем это тебе? — спрашивает Настя. — Зачем тебе остатки со стола твоего брата? Хотя, — она хмыкает, — ты уже однажды забрал его девушку. И потом что? Правильно. Что-то я нигде ее не вижу.
А вот с этого места поподробнее.
— Не понял.
— Да все ты понял, Волков. — Настя равнодушно машет рукой. — Ярослав мне все рассказал. Что много лет назад он застал вас в одной постели. Дерьмово иметь свою точную копию, да?
Внутри меня начинает закипать что-то похожее на гнев. Я сжимаю кулаки так крепко, чтобы случайно что-нибудь не ударить.
— И ты поверила?
— Я… — Настя начинает смеяться, но затем резко прекращает, видимо, наконец осознав. — Он же не… Он…
— Ты не захочешь знать, почему я теперь не могу останавливаться в отелях, — отвечаю я и, чтобы закончить разговор, отстегиваю Настин ремень безопасности. — А теперь давай, дуй за вещами.
Возможно, это все благодаря адреналину, но она послушно выходит из машины, заходит в подъезд и начинает подниматься по лестнице. Молча вставляет ключи в замочную скважину и так же молча разувается в коридоре. Я как тень следую за ней. На середину комнаты она выкатывает большой чемодан и еще около часа неторопливо ходит по квартире в поисках тех или иных вещей. Одежду она почти не берет, прокомментировав это как: «Все равно скоро не подойдет».
И тогда я представляю себе ее округлившийся животик, как прекрасна она будет в новом для себя состоянии, в новой роли. То, как она призналась мне в любви в нашу первую встречу, говорит о том, как она на самом деле нуждается в том, что ее ожидает. Как я… тоже нуждаюсь в ней.
Мне придется рано или поздно признаться, что ребенок, возможно, и мой, но на сегодня потрясений определенно достаточно. Может быть, после родов, когда все это уже не будет иметь никакого значения. Может, раньше. С этой девушкой вообще невозможно ничего знать наверняка.
Еще через час мы у меня дома. Я помогаю затащить вещи внутрь и оставляю чемодан посреди гостиной.
— Ты, наверное, голодна, — говорю я Насте, которая с рассеянным видом бродит по дому.
— Только никаких овощей.
— Помню-помню, — усмехаюсь я. — А если чуть-чуть?
— Чуть-чуть можно, — сдается она.
Когда я ставлю перед ней тарелку с ризотто, она будто смотрит сквозь меня. Взгляд мутный, рассеянный. Она словно находится в другом измерении, где ничего из случившегося сегодня не произошло.
Я накладываю себе еще одну тарелку и сажусь напротив нее.
— Я полная неудачница, — наконец заговаривает она хриплым голосом.
— Это еще почему? — хмурюсь я.
— Спрашиваешь? — Настя берется за вилку и начинает задумчиво ковыряться в еде. Затем, немного подумав, отодвигает. — Прости, меня что-то тошнит от мыслей о грибах.
Понимающе кивнув, я забираю обе тарелки.
— А что бы тебе хотелось? — спрашиваю я, открыв холодильник.
— Макароны. С кетчупом.
И я молча убираю обе тарелки, перекладываю содержимое в контейнер и приступаю к приготовлению блюда, которое я сам не ел уже лет двадцать. На этот раз глаза у Насти загораются при виде дымящейся пасты, политой простым соусом. Она с радостью хватается за вилку и принимается накручивать на нее длинную макаронину. Я наливаю себе стакан воды и принимаюсь потягивать его как какой-нибудь изысканный коктейль.
В этот момент снова звонит чей-то телефон, и я не сразу понимаю, что ее. Продолжая жевать, Настя достает аппарат из кармана и ставит вызов на громкую связь.
— Настя, детка, все хорошо?
Внутри меня сразу все натягивается в одну большую струну, которая вот-вот готова лопнуть. Этот урод еще и смеет звонить после всего, что случилось в офисе?
Поразительно, но Настя отвечает со всем хладнокровием:
— Зачем звонишь?
— Настя, — Яр понижает голос, как будто боится, что его подслушают, — если хочешь, я брошу ее. Ты только скажи. Всего одно слово, и я у твоих ног. А что ребенок, так я приму его как своего.
От неожиданности давлюсь водой.
— С тобой кто-то есть? — настораживается брат, услышав мой кашель. — Не говори, что ты с ним. Мое сердце не выдержит. Где ты сейчас? Я приеду.
На все это Настя лишь пожимает плечами.
— Ярослав, скажи, пожалуйста, ты дурак или притворяешься? Я тебе все ясно сказала.
— Я просто подумал… Раз уж ты беременна, это, может, и хорошо. Зачем тебе Алекс? Он бабник, каких свет не видывал. Он тебя поматросит, и через пару месяцев останешься у разбитого корыта. А с Лизой у меня все равно никогда бы не было детей, и я, если честно, даже не задумывался о том, чтобы стать отцом.
У меня из груди вырывается животное рычание, но Настя жестом меня останавливает.
— Слишком много метафор в одной фразе, меня аж снова мутить начинает. Слушай, если ты думаешь, что после такого я смогу вернуться к тебе, даже если бросишь свою секретаршу, то плохо меня знаешь. — Она говорит спокойно, голос практически не дрожит. — Это последний раз, когда я с тобой разговариваю, Ярослав. Надеюсь, больше мы никогда не пересечемся, даже случайно. — И, не дожидаясь ответа, она завершает разговор.
Мы обмениваемся долгими взглядами, и я вижу в Настиных глазах бездонный океан боли от перенесенного предательства. Что ж, в этом я могу ее понять. Но сейчас кое-что меня беспокоит даже больше.
— Почему он сказал, что у них с Лизой все равно не будет детей? — спрашиваю я, чувствуя, как вновь пересыхает во рту.
Настя вновь пожимает плечами.
— Яр утверждал, что бесплоден, — говорит она, даже не догадываясь, какую бурю сейчас поднимает у меня в душе, — но, как видишь, похоже, и тут соврал.
А что, если нет? Что, если у моего брата и правда не может быть детей? Что ж, тогда…
— Мне нужно тебе кое-что сказать, — выдыхаю я.