Впервые, с момента нашей встречи, у Дэла изменилось выражение лица. Пропала эта надменная ухмылка. Безучастность сменилась неприкрытым желанием быть услышанным.
Я спросил у него, есть ли справка, подтверждающая отсутствие венерических заболеваний у его сестры?
В ответ я крепко получил по щеке.
– Еще один такой вопрос, и твоим любовником стану я, парень. Думай, что говоришь.
Думать, что говорю. А ты, спрашиваю, когда выказываешь явное неуважение в мой адрес, думаешь о том, что тебе сказать?
– Кажется, я сообщил, что мне насрать, как тебя зовут. Что у тебя хилое рукопожатие. Да, так здороваются девчонки. У тебя разило изо рта. Это называется правдой, парень.
И вновь шах и мат.
Эндшпиль.
Я снова вынужден с ним согласиться. Все, что воспринимается нами как агрессия, или же элементарное неуважение, на поверку оказывается правдой. Той самой информацией, которую мы не хотим слышать.
Я – концентрированное недоверие.
Факты кажутся оскорблениями, ибо мы тщательно скрываем то, что может нас изобличить. Правда в силах развеять любой, даже самый незабвенный образ. Даже такая мелочь, как констатация зловонного дыхания.
Что вы чувствуете, когда говорите правду?
И сколько причин, чтобы солгать?
Гитлер утверждал, что в средние века евреи занимались ритуальными убийствами христианских детей и использовали их кровь для приготовления хлеба, который едят на Пасху.
Греки соорудили огромного деревянного коня, заверив троянцев в том, что это подарок. Чем все закончилось – мы знаем.
История учит нас быть осмотрительными.
– Видимо, ты со мной согласен.
Очевидно.
– Ладно, слушай. Мою сестру зовут Каталина. Ей двадцать шесть лет и она находится на лечении в психиатрической клинике на Лоуэлл-Роуд. Она там уже около семи лет.
Я спрашиваю, как Каталина туда попала?
– Пожар. Наши родители сгорели заживо. В рождественскую ночь вспыхнула одна из гирлянд, пока мать с отцом спали. В тот момент мы находились у бабушки. Ну, ты знаешь, родители частенько просят детей, чтобы те провели ночь вне дома. Маме с папой надо поговорить.
Читай потрахаться.
В пять часов утра бабушке позвонили копы, сказали, что нам надо приехать домой. Как можно скорее. Зачем? Чтобы мы поглазели на барбекю из собственных родителей? Или подтвердить смерть близких?
Мне вспомнилась Мадлен.
Я подумал о Дороти.
– С тех пор Каталина молчит. Мы закончили дело, начатое пожаром. Кремировали обугленные тела. Обе урны сейчас стоят в палате сестры, помещенные в пластиковый инкубатор, на случай, если Каталина вздумает причинить себе вред. Она может сутками просто смотреть на эти урны. Сколько бы врачи не пытались до нее достучаться – бесполезно. Мне несколько раз предлагали забрать ее домой и надеяться на то, что когда-нибудь она заговорит. Семь лет. Ничего не меняется.
Что мне нужно делать?
– Завтра я привезу Каталину домой. Тебе нужно будет проводить с ней каждые выходные. Но ты будешь не просто другом, как я уже говорил, а любовником. Расшевели ее.
То есть, спрашиваю, ты предлагаешь мне сделать то, чего не смогли сделать профессионалы?
– Я предлагаю тебе работу. А в отношении Каталины считай, что ты таблетка. Препарат, который стоит испробовать. Другие медикаменты не помогают. Главное, чтобы у тебя не было серьезных побочных эффектов.
Как я себе представляю секс с сестрой Дэла? Вы это хотели спросить? Я и сам не знаю. Но это будет по-другому. Не так, как с наркоманками в убогой исповедальне, где откровением является крепкий оргазм. И эта плесень на потолке.
Но мне отчаянно хочется взяться за это дело. Разве, идеальная женщина – это не та, которая не говорит? Я хочу сказать, все беды – не из-за того ли, что индивид N сказал что-то господину M – скорее всего правду – а тот обиделся и решил отомстить? Вас могут порезать, "вооруженно ограбить", обоссать дверь вашего дома. Но слова могут и убить.
Любая правда – ранение в сердце.
И слова ссут не на дверь, и даже не на новые туфли, а прямо в душу.
Вы ведь помните каждое оскорбление в свой адрес, ложитесь спать и представляете, как даете сдачи обидчику. Вновь и вновь моделируете ситуацию, где плохие парни будут непременно наказаны за грубость в отношении вас.
Секс с Каталиной – это секс с отчаянием, просто очередной кирпичик, который вывалится из стены, как только эфемерные родственные связи перейдут в фазу отягощающей рутины.
Секс с Сильвией – секс с безразличием. Она не имеет надо мной власти. Одноразовая знакомая.
Воспоминания – худший из побочных эффектов. От него не избавиться и его нельзя предотвратить. У каждого человека должен быть в кармане рецепт, в котором будет указано "возможно, не забудете никогда". Или "исчезнет из воспоминаний через три недели". Но нет. Мы выбираем тех, кто сделает нас несчастными. Больнее клюнет, а значит, навечно останется в памяти.
Я спрашиваю у Дэла, во сколько мне прийти?
– В двенадцать. Я вас познакомлю, а сам отправлюсь по делам.
Я сказал, что не опоздаю.
Мы встали из-за стола, предварительно оплатив завтрак. Дэл сказал официантке, что у омлета дерьмовый привкус. Но за красивые глаза и сочную грудь, оставил на чай двадцатку.
– Не хотите у меня отососать?
Девушка лишь смущенно улыбнулась и сказала, что у нее есть парень.
– И? Это не значит, что ваш рот не принадлежит всему миру.
Затем он бросил официантке визитку и ушел не попрощавшись. Я попросил показать, что он ей оставил.
"Дэл Симмонс. Изготовление сувениров. Ручная работа".