Понедельник — день тяжёлый.
Эту истину мы узнаем уже в самом раннем возрасте. Осознавать начинаем где-то в школе и тихо несем знание через всю жизнь.
Однако с некоторых пор понедельники я полюбила. Во-первых, потому что мне не нужно было подскакивать ни свет, ни заря и нестись на работу, а во-вторых, Сашка уходил в школу, и у меня было примерно полдня для того, чтобы заняться и своими заказами и всеми необходимыми хозяйственными делами.
В общем, понедельник для меня был в основном днём генеральной уборки.
К полудню этого понедельника я закончила драить кухню, добравшись не только до верхних полок гарнитура, но наконец-то разобрав немногочисленные запасы нашей с Сашкой посуды.
Никаких советских сервизов с супницами и селёдочницами у меня, к счастью, не было. В старые времена такая роскошь считалась солидным приданным для невесты, а мама моя видела меня в разных ипостасях, но только не счастливой женой какого-нибудь мужчины. Она вообще была уверена, что я буду одинока до конца своих дней, и видимо, поэтому сервиз бабушки Агафьи, своей свекрови, она прибрала в самый дальний угол антресоли.
У меня было подозрение, что таким образом она хотела меня наказать, правда, почему-то до сих пор не поняла, насколько мне был безразличен этот раритет советского фарфорового искусства.
Из кухни я переместилась в ванную и туалет. «Санокс», «Доместос», «Пемолюкс» и прочие химикаты ловко применялись по назначению, и еще через полчаса я, счастливая от полученного сияющего результата, свалилась пластом на свой незаменимый матрас.
Но едва мои глаза сомкнулись в надежде подремать минут двадцать до возвращения Сашки домой из школы, как где-то рядом телефон разразился мелодичным рингтоном.
На экране высветилось слово, которое не вызывало во мне ничего, кроме желания сморщить нос.
«Мама».
И я сморщилась, как будто заранее чувствовала, что ничего хорошего этот разговор не сулил.
Я вообще не могла вспомнить, когда мы с ней последний раз разговаривали нормально. Как мама и дочка. Без ругани и истерик, угроз и упрёков, без сарказма, который выработался во мне за несколько лет выслушивания претензий и без обвинений в моей полной несостоятельности.
— Привет, мам.
— У твоего отца юбилей скоро, что ты по этому поводу думаешь? — как всегда без приветствий начала она.
И ведь странно, я помню, что как учитель русского языка она точно умела здороваться и делала это весьма охотно, когда заходила в класс к ученикам или в коридорах с другими преподавателями.
— Я помню. Вы хотели отпраздновать в кафе и, кажется, уже определились.
— Именно. Но ты же понимаешь, что придет много уважаемых людей?
Я понимала, но предмет самого звонка оставался для меня загадкой.
— Да, ты уже говорила, что вы пригласили кого-то из администрации города и всё руководство местного СК.
— Вот именно. И так как у твоего отца сложилась определённая репутация, — это слово она сказала с такой интонацией, будто бы в нем заключался весь смысл жизни, — не хотелось бы и в этот раз ударить в грязь лицом.
И что она имеет в виду? Оплатить им пару килограммов черной икры для гостей или заказать какой-нибудь особенный вид шампанского? Может быть, более элитный коньяк?
— Что ты собираешь подарить своему отцу? — спросила наконец-то мама.
— Эээ… деньги.
— Это совсем не оригинально и даже как-то пошло, — пискнула она, и я услышала, как чайная чашка звякнула о блюдце, что ознаменовало неминуемую развязку этого разговора. — В общем, мы тут подумали и решили, что для поддержания его статусности, несмотря на то, что он службу уже закончил, ему нужен более престижный автомобиль.
Я даже села. В смысле?
— Но вы недавно его меняли.
— Два года прошло.
В голове загудело, как после приличной попойки, и горло сжало судорогой, больше похожей на тошноту.
— Что ты хочешь, мам? — Я знала ответ, оставалось просто узнать сумму.
— Мы нашли подходящий вариант, и дилер готов взять нашу машину в трейд-ин. После всех скидок и с небольшой помощью твоего непутёвого братца, — Илью она почему-то вообще старалась не называть по имени, — получается, что нам не хватает всего триста тысяч.
Триста. Всего триста?
Я хохотнула.
Почти всё, что у меня сейчас есть для того, чтобы сделать небольшой косметический ремонт в квартире.
Я рассмеялась в голос более протяжно, и, видимо, даже мама уловила нотки истерики в этом нездоровом смехе.
— Я знаю, что у тебя есть деньги. Твоя халупа не могла стоить так дорого, и ты всегда откладываешь на чёрный день, и…
— Мам, ты, кажется, выжила из ума, — продолжала хохотать я, чувствуя, что в уголках глаз собирается влага. — Я не банкомат и не благотворительная организация.
— Я знаю! Ты неблагодарная дочь, которая прибежала домой после того, как вдоволь натрахалась с первым бабником школы. Забыла, сколько мы вложили в тебя и Сашку? Забыла, сколько мы ночей не спали, потому что малец плакал? То зубы, то колики, то больницы, то массажи! Коляски, одежда, памперсы, смеси, и я уже не говорю про…
— Говоришь, — прошипела я, прервав её глупую болтовню. — Ты много говоришь, но совсем не понимаешь, что прямо сейчас собираешься меня обобрать до нитки.
— Ну конечно!
— Помолчи! Господи, ты не получишь этих денег, даже если пошлёшь на меня все проклятья мира, мам. Вам нужна машина? Отлично — поумерьте аппетиты, как я умерила свои, живя с вами.
— Мы дали тебе все!
— Кроме поддержки. Кроме участия. Кроме сраной любви. Все это было мне необходимо! Это, а не… — Я запнулась, потому что не хотела врать. Деньги тоже были нужны, и мне бы в голову не пришло смалодушничать, если бы не их отношение к Сашке. — Черт, не важно. Завтра я переведу вам сотню, и, пожалуйста, не звони мне больше, хотя бы до Нового года.
Я повесила трубку и еще до того, как телефон зазвонил снова, скинула маму в «чёрный список». Мне нужна была передышка.
Мой сын не был ни в чём виноват, как и любой другой ребёнок, рождённый вне брака по случаю или из-за глупости родителей, из-за легкомысленного отношения к сексу.
У меня были деньги, и я могла бы красиво и эффектно швырнуть ими своим родителям прямо в лицо посреди праздничного банкета, могла бы молча перевести на карту и никуда не ходить.
Но я не видела ни одной причины, по которой должна наступать на горло своим желаниям и обещаниям маленькому мальчику, для которого я хотела быть целым миром.
Миром, которого не было у меня.