Я продолжал:
– Смешно думать, Кузьма Георгич, что ваше перерождение ограничится внутренностью, а не внешностью. Вы получите подобающий костюм, а зачем вам заграничный?
– Чрезмерное стремление, – сказал Черпанов небрежно.
Жаворонков поднял кулак.
– А ну, встаньте!
Черпанов встал.
– Я Егор Егорычу велел встать.
– Да мы приблизительно одного роста.
– Где ж одного, когда вы, Леон Ионыч, головой выше.
– Это кажется от моих умственных способностей. Кроме того, если он заграничный, то сядет. Заграничный костюм подходящ для каждого.
Жаворонков еще более очерствел, заосторожничал, замялся.
– А ну, пройдитесь, – сказал он.
Черпанов сделал два-три шага.
– Присядь.
Черпанов присел.
– Да, будет годен.
– А цвет какой? – спросил я, вспомнив о зеленой поддевке.
– Да цвет такой, скромный, вполне для ваших секретарских лет. Еще раз встаньте. Вполне подходит, верьте мне. И длина, и ширина, и замечательная заграничная материя.
– Ну вот, мы его и купим.
– Отлично, Егор Егорыч.
– Посмотреть бы лично, Кузьма Георгич.
– Отчего не посмотреть, Егор Егорыч.
Он осторожненько вздохнул – и мысленно огляделся. Так же как и вся комната.
– А сколько же вы даете, граждане, комиссионных?
– Позвольте. Мы же у вас костюм покупаем, и вам же комиссионные!
– Кабы у меня, Егор Егорыч, я б его, возможно, даром подарил. Продал я его. Вышло здесь одно испуганное обстоятельство: разгорячился я клеветой доктора, думая также, что Сусанна насчет алиментов запускает, и двинул его смертельно. Милиция, думаю, обыск. Скажут, откуда заграничные вещи? Продал. Задарма продал.
Черпанов подряд пересел со стула на стул – этак стульев шесть.
– Фу ты, какой растяпа! Кому ж вы продали?
– Фамилию назвать пустяковое дело, Леон Ионыч. Только он вам все равно не продаст. Он тоже встревожен. Вот вы меня успокоили своим приглашением, я чувствую себя человеком, мне жаль костюма. Вот ведь до чего доводит несдержанный характер. В божьем заступничестве начал сомневаться, а теперь, похоже, опять вернулся к лону…
– А черт с ним, с лоном! Кому продали? – сдвигая стулья в одну линию, скачал Черпанов. Он шумом стульев как бы повышал свой голос.
– Случайно продал. Пришел он узнать, так как у меня произошел скандал, а он метил устроить вечеринку – с картами. Предлагает мне пятидюймовые плахи, а от меня костюм, так как гость его любит играть на вещи, а не на деньги. А узнать он хотел – как и бил: для милиции или для себя. Опять же костюм бильярд ему напомнил.
Я осторожно, желая выведать хоть бы цвет, спросил:
– Чем же бильярд?
Жаворонков дерзко щелкнул меня пальцем по плечу:
– Гладкостью.
Черпанов придвинул к стульям скамейку:
– Экая глупость! А мы привыкли жить осторожно. Баба говорит – по новой системе лечит. То есть доктор. А я думаю, черт его знает, не ложный ли свидетель по части алиментов? 10 % могу рассчитывать комиссионных, граждане?
– Десять процентов с чего, Кузьма Георгич?
– С общей суммы костюма.
– Но ведь костюм-то ваш?
– Опять то – на то. Зачем мой? Я его снова куплю.
Черпанов сдержанно, но достаточно раздраженно проскрипел:
– С нас комиссионные? Ты с ума сошел, Жаворонков?
– Как угодно, – дерзко глядя в глаза Черпанова, ответил Жаворонков.
Мы помолчали.
– Ты нам скажи, – начал опять Черпанов, – кому ты его продал?
– Леон Ионыч! Богом клянусь, делом нашим клянусь, не продаст он вам костюма.
– Как его фамилия?
– Фамилия?