– Бумажные.
– Маленькие размером, значит?
– Нормальные.
– Ну да черт с ними, есть о чем разговаривать! Спасибо. Где нашел-то?
– А у себя в сундучке.
– Любопытно, как я их мог только засунуть под сундук.
– Да нет, в сундучке.
– Извини, но в сундук я твой не лазил.
– Да зачем вам туда лазить? Кроме меня да бога никого туда не пускается.
– Что ж, выходит, что ты у меня их и спер.
– Я спер? Мои кровные.
– Твои. Зачем же ты мне их даешь?
– На дело.
– Делов у меня много.
– А на то самое. На несчастную религию, в пользу вашего скрытого креста. Мне одно только желательно, хоть я и погибнуть могу в этом деле, скажите, что помощь вам оказывает Жаворонков, и он всегда с вами.
– Платками.
– Да нет, не платками тут, а делом.
Черпанов пощупал деньги в кармане.
– Действительно шуршат. А я думал, мои носовые платки, я их всегда теряю. Сколько же их тут?
– Двести пятьдесят. Вы бы мне расписочку о вступлении в коммуну от вашего скрытого креста.
– Какого скрытого?
– А скрытого Красного Креста, который пришел в лице вас на помощь запуганным. Я могу вести молитвы, даже так ловко, что никто и не догадается, которые опасаются, я знаю такую краткую и убийственную на врагов молитву, которую, можешь и в компартии состоять, – читай, и все простится и все в нашу сторону повернется.
Черпанов передал ему платок обратно.
– Ты ошибаешься, Жаворонков, у нас атеистическая коммуна.
– Человек с такими удостоверениями, как у вас, в нашу трущобу не залезет. Мне тоже известно и про стадион. Никто, кроме вас, не может повернуть и увести нас от стадиона. Вам дали неограниченные полномочия, и вы, увидев вокруг меня бога, как я им поворачивать могу, поняли, что возможно только при этом условии нести жребий.
Жаворонков наклонился и прислонился к его коленям.
– Не я обнимаю, а бог тебя обнимает.
– Давай монету, – сказал Черпанов. – Но деньги нам, повторяю, твои, Жаворонков, не нужны, и было б лучше, если б ты достал мне костюм, который ты упустил, но я беру деньги в кассу коммуны, а в общем, пожалуй, надо тебя ввести в президиум.
Жаворонков все держал платок в руках, получил он его обратно не без удовольствия, и возвращать его ему не особенно хотелось.
– Когда же будет заседание президиума коммуны?
– Скоро. Я тебя извещу.
– Народ-то здесь вредный и не особенно верующий, их надо держать в руках. Вот если б вы мне позволили, я бы их сдержал.
– Ладно.
Черпанов ударил его по руке, он выронил деньги. Он наклонился. Черпанов наступил сапогом и сказал:
– Действительно, пока не уничтожат деньги, они могут употребляться совершенно в ложную сторону. Так государство изготовляет оружие, которое может быть направлено против него самого же. Вот здесь 250 рублей – это зачастую равняется 250 выстрелам из револьвера. Скрытый крест! Представьте, Егор Егорыч, сослан куда-то в Сибирь кулак или убийца или охранник. Получает от неизвестного лица 5 рублей. До этого он почти в полном отчаяньи, вокруг себя он наблюдает строительство новой жизни, в дебри проходят изыскательные партии, прокладываются дороги, находят уголь, нефть, торф, воздвигаются соц. города. Какое он чувствует одиночество! «И вдруг – 5 рублей. Перевод. Есть, оказывается, люди, которые его помнят, которые сочувствуют ему. Весело становится убийце, он начинает надеяться на лучшую жизнь, он начинает думать: отлично, выстроить-то соц. города можно, а вот как в них прожить и кто в них будет жить? Он начинает искать вокруг себя друзей, он не доверяет, конечно, особенно, но все-таки начинает пронюхивать, нащупывать почву, и вот однажды он бежит. Он спокойно идет по глухим тропам. Далекий московский друг ведет его. Вот он приходит под Москву, ложится в канаву и ждет. Пятьдесят ударов камнем – по пяти рублей, пятьдесят револьверных выстрелов. Да, страшная жизнь при деньгах. Иди, Жаворонков. Оставляешь деньги-то?
Он мало понял из речи Черпанова, но расставаться с деньгами ему было тяжело, он понимал, что бьет правильно, но все-таки опасался. Он старался не смотреть на ногу Черпанова, не слушал его речь – но странно, в его речи звучали нотки. Черпанов явно подражал или передразнивал доктора, я не знаю.
– Да ведь оставляю, сказал.
– Но твердо ли оставляешь?
Жаворонков сказал медленнее и, если б сказал это Черпанов, менее дразня его, он бы взял их обратно.
– Раз топчешь, значит, знак от бога, чего ж тверже.
– Я бы тебе рекомендовал все-таки расписку взять, что на благотворительные нужды взята от тебя, Жаворонкова, такая-то сумма!
Жаворонков молчал. Черпанов отнял ногу, взял платок, пересчитал.
– Да, двести пятьдесят. И долго копил?
Жаворонков ответил почти со злобой:
– У нас без копления не обходится.
– Ну, иди. Благословляю тебя. – И он перекрестил его.
Жаворонков выкатился.
– Ишь, дурь какая! Скрытый крест! У меня против этих супчиков, подобных этому, такой удар, Егор Егорыч, приготовлен, что лопнете со смеху.
– Напрасно вы взяли, – сказал я.