Варвара Михайловна зашла в комнату, поглядела на, свернувшуюся калачиком, на постели, внучку.
— В школу пойдешь? Который день не ходишь?
Девушка не шевельнулась.
Старушка подошла к кровати, положила ладонь Наташе на плечо.
— Живая, или нет? Проснись девочка! Нельзя постоянно лежать в постели.
— Откуда вам знать, что можно, а что нельзя! — крикнула Наташка, и повернулась к бабке. — Надоели! Ненавижу! Оставьте меня в покое! Ничего не хочу! Жить не хочу! — по лицу девочки покатились слезы.
— Девонька, моя, не надо! — бабушка присела на край постели, обняла худенькие, трясущиеся от рыданий, плечи.
— Как я буду без Сережки!? — захлебываясь слезами, заикаясь, произнесла Наташа. — Ты ничего не понимаешь! Я, я, люблю его! — Наташа упала головой в колени бабушки. — Если бы ты видела, что они с ним сделали! Как я могу забыть все это!
Варвара Михайловна положила ладони на голову Наташи, погладила по густым волосам.
— Его, не вернуть! А жить надо! Ты еще молодая! Пройдет время, забудешь весь ужас!
— Как ты можешь так говорить! — отстранилась Наташа. — Ты ничего не понимаешь! Мы любили друг друга! Он, такой, такой! — на миг ее заплаканное лицо осветилось мимолетным воспоминанием о счастье, и тут же исказилось в страшной гримасе. Потеряв, от волнения, голос, она прошептала. — Я умру без него! — оттолкнув бабку, отвернулась к стене, закрылась с головой одеялом, злобно прошипела.
— Уйдите все! Никого не хочу видеть!
— Встань, поешь!
Наташа не ответила. Все ее тело сотрясается от беззвучных рыданий.
Бабушка протянула руку, чтобы коснуться, девочки, но рука повисла в воздухе, она отошла от постели, подошла к окну, отдернула шторы.
— Сегодня мама, после обеда возвращается из больницы. Упросила врача о выписке. Пойдем встречать?
Наташа не ответила.
Старушка вздохнула, и вышла из комнаты. В кухне, села на табуретку, налила в чашку чаю, взяла с тарелки кусочек хлеба, намазала маслом, откусила, запила чаем. За один день семья распалась! Мишку в тюрьму посадили! Наташка лежит, страдает! У Любы больное сердце! Каждый замкнулся в своем горе! В прихожей прозвенел звонок. Она вздрогнула, тяжело припадая на больную ногу, вышла в прихожую, отрыла дверь.
— Любаша! Сказала, после обеда выпишут, я к тебе собиралась!
Люба перешагнула порог, поставила сумку на пол.
— Как вы тут без меня? — сняла куртку, повесила на вешалку, прошла на кухню. Немытая посуда в раковине, пыль на полу, на полках. Села на табуретку, пригладила ладонями волосы.
— Наташка в школе?
Варвара Михайловна приложила ладони к щекам, горестно покачала головой.
— Уж, который день не ходит. Лежит в постели, не пьет, не ест! Как не упрашиваю, не слушает! Говорит, не хочет жить! Любовь у них была!
— Еще одна беда! Лишь бы, с собой ничего не сделала, дурочка! Что у них было, не говорила?
— Да, Бог, с тобой! — махнула старуха руками на дочь. — Неужто, ты полагаешь? Ой, Господи! Дитя неразумное! За что на нашу голову!?
— Мам, успокойся, сказала, не подумав. Может быть, ничего между ними не было? — поднялась, прошла в комнату, приоткрыла дверь, поглядела на лежащую в постели, дочь.
— Не трогай ее! — старушка положила руку на плечо дочери. — Она плачет, страшно становится. Пусть лежит, так ей легче.
Люба вернулась в кухню.
— Тогда, давай обед варить! — надела фартук, подошла к плите.
— Как себя чувствуешь! — старушка присела у стола, поглядела на дочь.
— Врать не стану, мам, плохо! Покалывает в груди, в голове кружится. Врач говорит, никаких стрессов, если хотите задержаться на этом свете! — повернулась Люба к матери. — Как без стресса? Сын в тюрьме! Дочь из постели не вылезает, плачет, горе у нее. А у меня, значит, все хорошо! Сплошная экзотика! Как избавиться от всех бед, разом? Одним взмахом? Волшебной палочки у меня нет! — застучала ножом по донышку, нарезая мелкими кубиками, луковицу.
— Доченька! Не знаю, чем могу помочь! — Варвара Михайловна горько всхлипнула. — Была бы моя воля, все бы отдала за твое счастье!
Женщины замолчали. Только звуки кухонной утвари, стук ножа, шипение чайника, бульканье бульона в кастрюле, возвещают скорое завершение приготовление обеда.
В прихожей пропел звонок.
— К нам? — задержала в воздухе ложку, Люба. Старушка взялась за поясницу, пытаясь подняться. — Сиди, мам! — остановила ее Любаша. — Сама открою!
Нина Георгиевна, увидев Любу, смутилась, щеки покрылись густым румянцем.
— Девочка ваша!
— Знаю! — прервала Люба. — Я из больницы сегодня вышла. Проходите!
— Она учится хорошо! Догонит! Узнать пришла!
— Спасибо! Раздевайтесь, сейчас обед будет готов, пообедаете с нами. Проходите в комнату!
— Спасибо, я не голодна! — Нина сняла плащ, повесила на вешалку. — Я еще ни к одному ученику не ходила! Первый год работаю.
— Мама ваша здорова! — Люба задержалась у двери кухни.
— Спасибо! Не хочет сидеть дома. А на работе хлопот, хоть отбавляй. Как стала директором, так пропадает в школе. Папа часто к нам обедать приходит. Говорит, плохо, когда жена начальник!
— На работе веселей! — улыбнулась Люба. — Я швеей на фабрике, сколько лет проработала, мастер высшего класса. Развалился Союз, позакрывали фабрики, заводы. Хорошо, хоть здешний миллионер приютил у себя в ресторане, посудницей. Здоровье плохое, а терпеть надо! С больницы вышла, зашла в ресторан, так полную сумку продуктов дал, благодетель! Если Наташке скажу, совсем не притронется к еде. Мне не до гордости. Увидеть бы, Мишку до суда! — она прислонилась к дверному косяку.
— Я поговорю с Павликом! — в глазах девушки заблестели слезы.
—Присаживайтесь! Сейчас обед принесу. Если хотите с Натальей поговорить, она в соседней комнате, в постели. Уже который день не встает!
— Нет, я пойду, пожалуй! Не надо ее тревожить! — Нина приложила ладошку ко лбу. — Завтра похороны Сережи! Если сможете, приходите. Павлик просил передать.
Люба шагнула в комнату, тяжело опустилась на диван.
— Мишку отпустят?
— Не знаю! Для них это было бы хорошей встряской! Такое сотворить с товарищем! — она зажала рот ладошкой, увидев, как побледнели щеки женщины.
— Простите! Я не хотела!
Люба приложила ладонь к груди.
— Не извиняйтесь, сейчас пройдет! — отстранила руку девушки, пытающуюся расстегнуть ворот ее платья. Встретилась с нею взглядом. — Вы правы! За жестокость надо расплачиваться! Они подлецы!
— Я все слышала! — Наташа, в длинной ночной рубашке, с растрепанными, волосами. Бледная, похудевшая, словно приведение, застыла на пороге. Глаза расширились от гнева. — Ты предательница! — подбежала к матери. — Взяла продукты у этого паразита! Он на крови людей деньги делает! Володька убил Сережку, а ты! Как ты могла! Вообще к твоей еде не притронусь! Умру от голода, а есть не стану! — круто развернулась, смерила взглядом с головы до ног, учительницу. — Ваш муж моего брата в тюрьму упрятал! Мишка не виноват! Он не мог убить! Он знает, что я люблю Сережку. Это Володька с Колькой убили! Я вас всех ненавижу! — Наташа закрыла лицо руками, и упала на пол.
— Наташенька! — Варвара Михайловна склонилась над девочкой. — Люба, сделайте что-нибудь! Она совсем не в себе!
— Люба махнула рукой. — Мне тоже плохо! Чем я могу ей помочь! Свинье не до поросят, когда ее на огонь тащат!
— Люба! Ты мать! Наташенька, доченька! — старушка ухватила девочку за плечи.
— Я сейчас, помогу! — Нина отбросила сумку, приподняла руку девушки, кисть безвольно упала. — У нее обморок! У Вас есть лекарства! Покажите! Я сделаю укол, я умею, меня папа учил.
В тумбочке, под телевизором.
Нина взяла из коробки ампулу, освободила из пакета шприц, набрала лекарство, склонилась над девушкой, ввела иглу в предплечье. — Если не поможет, я в вену могу!
Втроем, приподняли девушку, положили на диван. Нина поправила подушку, приложила ухо к груди Наташи, двумя пальцами сжала запястье. — Пульс становится ровнее, и наполненность хорошая! — она присела на край дивана.
Наташа открыла глаза, обвела всех непонимающим взором.
— Ты лежи! — Нина положила ладонь на руку девочки. — Сейчас все пройдет! Пусть полежит! Накройте теплым одеялом. Дайте горячий чай с лимоном и медом. Она сейчас заснет! А я пойду!
Люба вышла в прихожую.
— Спасибо вам! Если бы не вы!
— Извините, это из-за меня! — покраснела Нина. — Мне не надо было приходить, но Павел просил, сказать! — она махнула рукой. — Вы извините, простите! Я не умею, не знаю, как надо себя вести в таких обстоятельствах.
Люба закрыла за учительницей, дверь, прислонилась к стене. Где взять силы, чтобы вынести все беды, свалившиеся, как снег на голову. Дети подросли, школу заканчивают. Здоровье плохое, но потихоньку скрипела. И вот, все рухнуло в одночасье. Зачем отпустила Мишку на вечер в кафе? Теперь, Наташка! Вошла в комнату, опустилась на стул. Поставила глаза на безжизненно лежащую дочь. Словно мертвая, и не двигается. Только чуть приподнимается и опускается грудь под пледом при дыхании.
— Пойдем на кухню!
Варвара Михайловна тяжело поднялась, пошла за дочкой.
— Ну, вот, и пообедали! — сложила руки на груди, Люба. — Готовила, старалась, а никому и не нужно. Наелись!
— Ты, правда, продукты от Вадима принесла? — старушка строго поглядела на дочь.
— А что, я такое страшное сделала? — Люба хлопнула в ладоши. — Вы меня удивляете, мамаша! Ведь говорят, дают, бери! Зашла на работу. Вадим Евгеньевич изволил распорядиться. Кормиться нам надо! На твою пенсию не проживешь! Искать другую работу негде. Куда мне идти, что делать? На гордости далеко не уедешь! Здохну, тогда живите, как можете! Мишку в тюрьму, меня на кладбище, гордитесь! Извините, что выжила. Надо было, прямиком, туда, как Сережка! — она вдруг побледнела. Потом лицо покрылось красными пятнами.
— Любушка, прости, меня! — Варвара Михайловна, позабыв про больную ногу, кинулась к дочери, опрокинула стул, стоящий у плиты. — Сядь, милая! Я сейчас! — обняла дочь за талию, потянула за собой. — Вот, табуреточка, садись!
Люба, нащупала ладонью сиденье, тяжело опустилась. — Врач приказал не волноваться! С вами проживешь без стрессов, как же!
— Ну, прости, меня, дуру старую! Я так спросила! Ты не думай ничего. Наташка кричала, вот и спросила.
Люба растерла ладонью грудь. — Там на полке, флакон с лекарством. В больнице дали. Налей в стакан, добавь воды!
— Сиди, сиди, я сейчас! — захлопотала Варвара Михайловна.
Люба выпила жидкость. — Гадость, какая! — обернулась к матери. — Ты поешь! Горячее еще! Налей из кастрюльки! Там борщ и котлеты с гречкой. Я посижу пока.
— Не беспокойся, дочка! Я не голодна. Тебя подожду! Потом вместе!
— Я уже наелась! Спасибо! — Люба покачала головой из стороны в сторону. — Как жить дальше, не знаю! И зачем?
— Что такое говоришь! — хлопнула ладонью по столу, старушка. — Грех это! Бог, даст, все уладится! И Мишку отпустят. И Наташенька поправится!
— Мои дни сочтены! — вздохнула Люба. — До суда доживу, а там, не знаю. Такой стыд пережить! Мой сын убийца! Как вынести! — она закрыла лицо руками. Плечи затряслись от рыданий.
— Любушка, не надо! Нельзя тебе расстраиваться! Успокойся, милая!
— Вы бы, лучше, мама, думали, прежде, чем говорить! Скажете, потом успокаиваете! — женщина вытерла ладонями, мокрые от слез, щеки. Встала, подошла к плите. — Давайте, поедим! — разлила по тарелкам борщ, села. — Завтра похороны! Надо сил запастись! — зачерпнула ложкой еду, проглотила. — Как людям в глаза смотреть стану! Весь город, наверное, соберется! Надька, говорят, ходит, словно тень. На работу не выходит! Одна осталась! Без мужа, без сына! Наверное, всех проклинает! А не смею к ней подойти!
— Ты, причем! — отложила ложку, старушка. — Дети, они и есть, дети! По глупости натворили!
— Скорей бы завтрашний день прошел! Наташку не трогай! Пусть спит! Хорошо бы, и завтра ей проспать.