Тамара прошла по комнате, вернулась, снова дошла до двери, снова вернулась, подошла к зеркалу, пригладила волосы, провела пальцем меж бровей, где залегла глубокая морщинка. Опустилась в кресло. Легкая, воздушная ткань голубого пеньюара, поднялась облаком до лица. Господи, как долго тянется день. Поглядела на часы. Уже пять, Вадик не звонит. Ходил к следователю, или нет? Сколько раз набирала его номер, ответ все один и тот же. Абонент недоступен! Позвоните позже! Намеренно, отключил телефон! А может быть, с Вероникой балуется! Какое ему дело до моих переживаний!
Настя щелкнула включателем. — Свет, что ль экономите? — миловидное личико скривилось в презрительной гримасе. — Тамара Николаевна, я пойду, у меня голова разболелась! Вадим Евгеньевич придет, обед в микроволновке!
Тамара махнула рукой. Настя, виляя полными бедрами, прошла через комнату, скрылась за шелковой занавеской. Ну вот, совсем одна. Вздохнула женщина. Подняла руку, легкая ткань опустилась на колено. Японский шелк! Вадим в прошлом году привез из командировки. Обрадовалась, словно девчонка. А сейчас все равно. Володька! Она сжала голову руками. Если посадят! Я не выживу! Единственный сын! Тихо застонала. Прокрутить бы последнюю неделю назад, как в кино, и начать все сначала! Еще лучше, с того момента, когда закончила школу. Зачем торопилась замуж! Хорошо жилось, в маленькой двушке с матерью и отцом. Утром, вернувшись, домой, после выпускного бала, расправила подол широкого платья, опустилась на диван.
— Теперь делаю все, что захочу!
— Что же ты хочешь? — с улыбкой вышла из спальни, мама, завязывая на ходу тесемки пояса, пестрого, красного в желто-черных разводах, халата.
— Ремня она хочет! — появился на пороге комнаты отец.
— В театральный поеду поступать, в Москву! — крикнула Тамара.
— Только там тебя и ждут! — рассмеялся отец. Военный человек, полковник в отставке, он смотрел на увлечение дочери отрицательно. Хотя приходил на спектакли школьного драмкружка. — Черт с тобой! Не стану перечить!
— Папка! — Тамара бросилась отцу на шею, обняла. Покрыла поцелуями его колючие с утра щеки.
— Ну, ладно, будет! Только смотри, не провались! Не позорь отца!
Она честно готовилась к экзаменам. Зубрила стихи и басни перед зеркалом. Больше любуясь собой, чем следила за мимикой. В город приехал Вадим. Серьезный, взрослый, немного полноватый, с аккуратно зачесанными назад волосами, нарядными костюмами. Он развернул строительство ресторана и одновременно особняка на окраине города, на пустыре. Многие шептались за его спиной, мол, отмывает деньги, приобретенные незаконным путем. Но она не слышала пересудов. Каждый день посыльный приносил букеты, корзины цветов, коробки дорогих конфет. Лохматые игрушки, духи, белье. А когда, в ее руки положили коробочку с бриллиантовым кольцом, она сдалась. На свадьбе, в недостроенном ресторане, гулял весь город. Но она видела, мать и отец, сиротливо сидевшие, в конце огромного стола, не одобряют ее поступок. Через год родила Володьку. Отец простил, когда на колени, положили, теплый, пускающий пузыри, сверток. Сердце дедушки зашлось в умилении.
— Ну, дочка, угодила отцу!
Володьку он любил! Только морщился, наблюдая, как располневшая Тамара, выгружает из сумки на кухне, принесенные гостинцы.— Спасибо! — вертя недовольно головой, бурчал старик. — Ты ешь поменьше! А то, Вадим обзаведется молоденькой, худой любовницей. Сейчас худышки в моде! По телевизору показывает, ноги от ушей растут, крашеные блондинки!
Потом отец умер, внезапно, от сердечной недостаточности. Мать отказалась переехать к ней в роскошный особняк. Володька, после смерти деда, остался при живых родителях, без присмотра. С бабкой доверительных отношений, как с дедом, не возникло. Тамара навещала мать, приносила продукты, и молча, выпив чашку чая с домашним пирожком, торопилась уйти. Рассказывать матери о своей жизни не хотелось. Валялась по утрам в постели, Много внимания уделяла своей внешности. Тяжело переживая угасание красоты. Расстраивалась, при виде каждой, новой морщинки. А у Вадима, действительно, появилась молоденькая любовница.
Тамара вздохнула, отгоняя воспоминания. Ей представилась картина, когда Володю увезли. Как она бежала вслед за милицейской машиной. Разве она его не любила?
Звук шагов за спиной, заставил вздрогнуть.
— Не слышала, как ты вошел! — Тамара поглядела на часы над камином. Сегодня рано! Не поехал к ней! Поняла женщина.
— Устал! — Вадим швырнул на журнальный столик папку, сел в кресло.
— Ужин в микроволновке!
— Спасибо, я сыт!
— Ты был у следователя? Договорился о свидании?
— Нет! — вздохнул Вадим. — Помогал Галине. Съездил в банк, снял деньги. Завтра похороны Сережки. — повернулся к жене. — Только не болтай никому!
— И на кладбище пойдешь?
— Не знаю! У меня много работы!
— Совесть свою успокоил! Надеешься все уладить при помощи денег?
— Дура! Прекрати! — вскочил Вадим. — Ты думаешь, сейчас можно без денег, что-то сделать? Как думаешь Володьку вызволять? Попрекаешь деньгами!? Чем живешь? Весь день слоняешься по дому, никаких забот!
Тамара поняла, зря упрекает мужа. Володю не вытащить без крупной суммы.
— Прости! Целый день одна! В голове каша из мыслей! — она приложила ладони к щекам. — Как ты думаешь, мне прилично пойти на кладбище?
— Твое дело! — Вадим, оттянул подтяжки. Прошел по комнате. — Занес твоей матери продукты. Жаловалась на тебя. Редко заходишь!
— Боюсь! Станет о Володе спрашивать. Не знаю, что говорить!
— Пусть похороны пройдут! Тело земле не предано, а я стану просить, предлагать, понимаешь? — Вадим остановился перед женой. Она съежилась под его пристальным взглядом, словно ожидая удара. Он обнял жену, погладил по волосам. — Потерпи! Вытащим из тюрьмы, отошлем куда-нибудь, может быть, за границу.
Тамара всхлипнула. — Ну, будет! Вадим поцеловал жену в волосы, пахнущие сладким, непонятным ароматом, отошел, сел на диван.
Приласкал, за сколько лет. Женщина поглядела на мужа, ожидая ласкового взгляда. Но Вадим закрыл глаза, погрузившись в невеселые мысли.
Глава 22.
Нина спустилась по ступенькам школьного крылечка. Пойти домой? Павел еще на работе. Прошла по тротуару, остановилась, и, повернув в обратную сторону, ускорила шаги.
— Ну, спасибо, заглянула в родной дом! — открыла дверь Зинаида Васильевна.
Женщина, не скрывает радости. — В школе, не поговорить, к тебе домой, ой как не хочется приходить! Теща! Никак не привыкну к новому званию!
Нина обняла мать за плечи, вдохнув родной запах любимой, домашней еды.
— Павлик добрый! Приходи в любое время, мы всегда рады!
— За отцом кто заботиться станет! С утра до вечера в больнице. Главврач, ответственная должность! Ладо, проходи, будем обедать.
Нина прошла на кухню. — По твоему совету, к девочке этой, Наташе Федоровой ходила.
— Как она! — Зинаида Васильевна присела на табурет.
— Плохо! Мать из больницы выписали. С девочкой на моих глазах случился припадок, потом обморок. Я сделала укол. Страшно мама! Чувствую себя перед ней виноватой.
— Кто тебя обвиняет?
— В общем, никто! Павлик ведет следствие! Брата ее Михаила, посадили в тюрьму. Завтра похороны этого парня, которого они убили. Сожгли на вечном огне, еще живого. Как подумаю, все внутри содрогается!
— Завтра, говоришь похороны? Надо пойти! Надежда твоего отца с того света вытянула. Дежурила возле него днем и ночью, когда у него инфаркт был. Бедная женщина! Я сегодня ему по телефону сказала, когда сможет, тогда и выйдет на работу. Не упрекай! Ей тяжело! Стакана воды подать некому. У всех свои дела. Я так и не смогла найти время заглянуть к ней. Все стали жестокими. Думаем прежде о себе.
Надя остановила взгляд на столе. Чашки с недопитым чаем, куски колбасы на тарелке, остатки хлеба в решетчатой хлебнице. Взяла в руки серую, бумагу, прочитала вслух, надпись, черными, крупными буквами: — Свидетельство о смерти. — Развернула. Никитин Сергей. Глаза застлало темной пеленой. В голове закружилось. Завтра похороны Сережи! Завтра! Вот и дождалась! Сына поеду хоронить! Кажется, совсем недавно, они вместе с мужем привезли маленький живой комочек в голубом покрывале. Ярко светило весеннее солнце. Он двигал маленькими ручками и ножками. Счастливые, не отводили глаз от малыша. Теперь, готовься, мать, завтра опустят твоего сына в сырую, осеннюю землю. И останутся только воспоминания. Она прислонилась к спинке дивана, закрыла глаза. Галя сказала, Георгий Львович похлопотал, машина, гроб. Утром Галя заедет за мной. Она потерла ладонью лоб. Платье черное есть, в нем Диму хоронила. Полезет оно на меня? Сколько лет прошло? Да, вроде и не изменилась. Встала, открыла шкаф. Перебрала вешалки. Моего почти и нет. Сережкины вещи. Его одеть надо! Нагишом в гроб не положишь! Где темно синий костюм? Он в нем ушел на гулянье. Тогда вот этот, черный в тонкую белую полоску. И рубашку белую. Новую, надел в тот вечер. Эта еще не старая, даже не рваная. В магазин уже не успею сходить. Носков много, туфли есть, тоже ношеные, где теперь все новое взять? Она собрала вещи, дошла до дивана, разложила, стала еще раз пересматривать. Костюм, рубашка, носки, туфли. Еще майка и галстук. Снова подошла к шкафу. Потянула с полки целлофановый пакет с белой майкой. Пожалел надеть, вот и сохранилась. Слава богу! Хоть одна вещь не надеванная. На тесемке, сбоку висят несколько галстуков. Темно синего в белый горошек, его любимого тоже нет. Вот этот подойдет! Пальцы коснулись серого, с широкой, синей, поперечной полосой. Отдернула руку, словно, уколовшись. Потом сняла галстук, взяла с полки новенький, белый, носовой платок. Надо положить под подушку маленькое зеркальце и расческу. Женщина пошла в ванную, взяла с полочки узкую красную расческу в футляре. Подняла глаза, посмотрела на себя в зеркало. Неужели это я? Серые щеки, впалые, черные глазницы, заострившийся нос. В зеркало нельзя глядеть сорок дней! Вспомнила она. Опустила глаза, и вышла из ванной. В ящике стола в коридоре, долго перебирала, старые, забытые сувениры, когда-то подаренные на праздники. Она не любила безделушек, и совала их в беспорядке по ящикам, столов, тумбочек, шкафов. Теперь, с ожесточением, расшвыривала, весь хлам. Вот ведь сколько, накопила ненужных вещей! Наконец, на дне ящика увидела зеркало овальной формы, в красном ободке, с ручкой. — Извини, сынок, другого нет! — повертела сувенир в руках. Кто дарил? Я им никогда не пользовалась! Вернулась в комнату, подошла к дивану. Аккуратно сложила брюки, пиджак, рубашку, сверху майку, галстук, носки, платок, поставила туфли. Затем положила зеркало и расческу. — Ну вот, собрала одежду для сына! — увязала вещи в белый ситцевый платок. Села, перебирая в памяти, собранные вещи. Ничего не забыла? Теперь себя собрать. Платье на антресолях! Взяла стул, вынесла в коридор. Опершись на спинку, поставила сначала одну ногу, потом вторую, потянула ручку дверцы антресоли. Бросила на пол, желтый пакет, тяжело слезла со стула. Вытряхнула содержимое. Черное шерстяное платье. Атласная черная косынка, черный жакет, оставшийся от матери. Митеньку тоже осенью хоронила, вспомнила она. Прикинула к груди жакетку. Буду выглядеть на похоронах, франтом. Туфли в коридоре. Больше ничего не надо. Повесила вещи на спинку стула. Надя представила себя в завтрашнем наряде, и осталась довольна. В нее словно вдохнули живую струю. Женщина подошла к тумбочке под телевизором, открыла ящик, вытащила большой альбом в коричневой обложке. Прижала к груди, как драгоценную ношу, села на диван, положила на колени, раскрыла. На первой странице молодая женщина в велюровой шляпке и темноволосый мужчина в клетчатой кепке. — Мамочка моя и папка! — прошептала Надежда. Вытащила фото, приложила к груди, потом к губам. — Мои родные! Завтра внука вам отдам! Не успели налюбоваться им при жизни. Теперь он с вами останется навсегда. Будет охранять ваш покой. Никому не даст в обиду. А я останусь совсем одна. Не знаю, сколько выдержу! Может быть, скоро свидимся! — туман застлал глаза. Потерла веки пальцами. Слез нет! Сердце мое застыло! Не могу плакать! Сжала ладонями голову. В висках, уже который день подряд, стучат молотки. Перевернула страницу. Девочка, с торчащими в стороны тугими косичками, хитро улыбается, кокетливо отставила ножку в лаковой туфельке. В первый класс мама собрала, папка настроил фотоаппарат, а я состроила рожицу. Надежда улыбнулась. В нижнем углу альбома, девушка в белом гипюровом платье, толстая темно русая коса перекинута на грудь. Школу закончила! Все девчонки волосы навили, а мне отец не разрешил косу отрезать. На другой странице. Институт! Москва! Девчонки в общаге! День рождения отмечали. Вот и Димка в уголке. На порог его не пускала. Пока не окончу институт, замуж не выйду. Он ждал! Она по ночам плакала в подушку. Боялась, не дождется. Слово, данное отцу, не могла нарушить! Откинулась к спинке дивана, опустила усталые веки на воспаленные от бессонных ночей, глаза. Институт окончила, вышла замуж. Снова склонилась над новой страницей. В свадебном одеянии. Вернулись в ее родной город. Он детдомовский, куда она, туда и он. Перевернула страницу. Сережке шесть месяцев. Маленький, толстый карапуз, на руках у Мити, улыбается беззубым ртом. Очень веселый мальчик! А потом, вдруг описал Митю. Она громко смеялась вместе с фотографом. Дима обиделся. Фотограф успокоил, сказал, на свадьбе у сына будет гулять. Не пришлось! Ушел Митя! И ей не придется гулять на свадьбе. Завтра проводит Сергея в последний путь! Там он встретится с отцом, дедом, бабкой. Переворачивает страницы, быстро пробегая глазами сверху вниз. Сережкино детство! Школа, первый класс. Как же он похож на нее? А иногда, кажется, на отца! Говорят, сын похож на мать, счастливый! Только счастье где-то затерялось! Так же, как и мое. Мелькнуло, блеснуло белозубой Митиной улыбкой, и исчезло. Сына подарила судьба, не дала насладиться радостью общения. Забрала в темноту неизвестности. Внуков теперь не дождаться! Прекратился ее род. Некому продолжить их древо жизни. Не успел он посадить свои зернышки, прорастить ростки, пустить корни. Все останется в земле. Пролистала несколько страниц, где запечатлены школьные годы Сергея. Взгляд привлекла большая цветная фотография симпатичной рыжеволосой девчушки, а рядом, другая. Рука Сергея обнимает плечи девушки, щекой касается щеки, на губах счастливая улыбка. За их спиной гранитная стела памятника в парке, и решетчатая воронка вечного огня. Это Наташа! Снялись у этого проклятого памятника! Значит, правда у них с Натальей любовь! Почему не рассказал? Закрыла альбом. Тусклый свет пробивается сквозь щель в шторе. Вот и утро нового дня! Всю ночь, просидела.
Надежда Ивановна подошла к окну, раздвинула шторы. Серый, утренний, свет осветил комнату. Последний рассвет, завершает его жизненный путь. Опустят в могилу, и он уже никогда не посетит эту землю. Кончилось его пребывание на этом свете. Мало времени ему отпустил господь! Забрал на вечное царствие небесное! Надя оглядела комнату. Ни одной иконы. Дмитрия хоронила, как коммуниста, даже свечей не зажигали. А Сережа, комсомольцем не был. Не успел. Союз распался, коммунистов и комсомольцев объявили в опалу. Прошла в ванную, открыла кран с холодной водой, подставила под струю ладони, вода обожгла кожу, а она глядит, как бежит вода, омывая пальцы, стекает с ладоней в раковину. Плеснула горсть воды в лицо. От холода перехватило дыхание. Вернулась в комнату, оглядела, приготовленную с вечера одежду. Медленно стянула с себя халат. Взяла черное платье. — Сыночек, надену то платье, в котором мы с тобой папу хоронили. — повернулась к столу, где стоял портрет сына в рамке, перевязанный на углу черной ленточкой, приготовленный с вечера. — Жакет надену тот, помнишь? Который, тебе не нравился. После папиных похорон ни разу не надевала. А сейчас надену, ты уж, извини! Лучше ничего у меня нет! — села на диван, натянула черные чулки, повязала на голову черный платок. — Вот я и готова!
Зазвонил звонок. Надежда Ивановна поднялась, вышла в прихожую, открыла дверь. Галина окинула ее взглядом. Ну, точно, черная вдова! Пронеслось у нее в голове. Облачилась с ног до головы во все черное.
— Вещи собрала для Сережи? — Галя прошла в комнату, села на стул у стола. — Не спала! По лицу вижу! Фотографии смотрела! — кивнула на альбом и разложенные на диване снимки.
Надя остановилась на пороге.
— Присядь! Дай с духом собраться! — Галя помахала ладонями перед лицом. Щеки ее горели. Ей никогда не приходилось заниматься похоронными хлопотами. Она перебрала мысленно в голове, словно по бумажке, все ли сделала, ничего не забыла?
Надя присела напротив подруги, на диван.
— Не спросила у тебя, — Галина достала из кармана плаща носовой платок, вытерла вспотевший лоб. — Во двор не надо привозить, прощаться? Как ты думаешь? Из морга, сразу на кладбище! Если хочешь, привезем? — всмотрелась в лицо Надежды. Не понимает, о чем говорю. На бледных щеках не дрогнул ни один мускул.
— Сюда не приедем! — она встала. Вслед за ней поднялась Надя. — Галя взяла сверток. Постояв, несколько секунд перед закрытой дверью, женщина медленно повернула ключ в замке. Звук их шагов эхом откликнулся на лестничной площадке.
— Куда такую рань? — приоткрыла дверь старушка на третьем этаже. И видно, вспомнив, добавила. — Прощаться привезете? Не по-людски это!
Надя узнала, стоящий у подъезда красный автобус. В прошлом году, за грибами с коллективом ездили. Поддерживаемая руками Галины, она вошла в салон.
— Примите, мои соболезнования, Надежда Ивановна! — повернулся водитель Гриша.
Надя села на сиденье возле двери.
— Венки, цветы, гроб, в больнице! — объяснила Галина.
Надежда не шевельнулась. Галя скосила глаза на подругу. Хоть бы слово произнесла. Как мумия! Словно дар речи потеряла. Галина не могла понять, почему в ее душе, против ее воли, поднимается раздражение. Николай сидит в тюрьме, из-за ее Сережки. Не будь этой вечеринки, и все было бы, как прежде, тихо и мирно. Словно черт их надоумил устроить праздничный вечер!
Машина вырулила из двора, медленно выехала на улицу. Галина поглядела на подругу. Сидит, словно ее не касается происходящее. Даже спасибо не сказала. И это за мои старания!? Автобус резко подпрыгнул, Галина задела лбом угол окна. Ей стало стыдно! Что это я! О чем думаю! Ведь это мой сын соучастник убийства! Они убили Сережку! Это я перед ней на коленях должна стоять, молить о прощении. Никакие мои хлопоты не возместят ей потери сына. Она положила руку на колено подруги.
— Надь, прости, ради Бога! Не знаю, правильно ли я все делаю!
Надя смотрит в окно, но не узнает улицы родного города и не понимает где они едут.
— Приехали! — крикнул Григорий.
— Здесь посиди! — Галя наклонилась к лицу Нади. — Санитары все сделают!
Надя подняла на подругу глаза.
— Я сама его соберу! — оперлась рукой о сиденье автобуса, приподнялась.
— Не положено! Если хочешь, сойди, посиди на лавочке.
— Нет, я сама! — Надежда, неуклюже спустилась со ступенек автобуса, направилась к низенькому зданию морга. Дорогу ей преградил патологоанатом, Антон Борисович.
— Нельзя, милая! Мальчики сделают быстро и профессионально!
Галина подала сверток санитарам.
Надя закрыла ладонями лицо. Они будут прикасаться к ее сыну? Она вспомнила, как готовила вчера себя совершить последний обряд. Собрать Сережу! Рассказать, какой костюм ему надевает, рубашку, галстук. Повернула побледневшее лицо.
— Они умеют завязывать галстук?
— Не беспокойтесь! — положил ей на плечо руку, Антон Борисович. — Гроб уже там! Вот цветы несут! — он указал на вход в приемный покой. Главврач, и двое мужчин, медленно спускаясь по ступенькам, несли большой венок, за ними еще двое мужчин, с венком поменьше. Девочки, стажерки, с букетами белых и красных астр. В глазах Надежды Ивановны запрыгали яркие цветные пятна.
— Столько лет проработали в больнице! — доносится до нее голос мужчины. — Георгий Львович распорядился! — он замолчал. Вспомнил, как вчера, главврач долго наставлял, не упоминать имени Вадима Евгеньевича, который дал на похороны деньги. «Сейчас, чтобы умереть по-человечески, надо быть миллионером!»
Молодой санитар, прижав сверток, к груди, быстро шагая по коридору морга, поглядел на товарища.
— Первый раз, такую работу выполняю!
— Я год здесь работаю! — подмигнул ему Юрка. — Каждый раз, не по себе. Еще не привык! А этот! Сам увидишь! — из открытой двери потянуло холодом.
— Входи! Здесь никого нет! — подтолкнул товарища. Подошел к столу, откинул простынь.
Никита остановился у двери. Приставленный к стене дубовый гроб, с откинутой крышкой, словно пригвоздил его к полу.
— Местный буржуй привез! — заметил взгляд товарища, Юрий. — Его сыночек в убийстве замешан, вот он и выпендривается!
— А если, тетя Надя откажется?
— Она ничего не видит и не слышит. И потом Георгий Львович всех предупредил, только больница занимается похоронами. Сам понимаешь, откуда такие деньги! Слава Богу, зарплату платят вовремя!
— Приступим! — Юра потер ладони одна о другую, натянул перчатки.
— Не пугайся! Обгорел, лицо разбито! Обрабатывали спец. составом, бальзамировали. Видок у него ужасный!
— Брить не надо? — подошедший Никита не решается взглянуть на труп. — Я его знал, хотя он моложе. В одной школе учились! Хороший был мальчишка! — вздохнул паренек.
— Давай одежду! — Юра занялся привычным делом. Никита отводит глаза, стараясь не глядеть на изувеченное тело.
— Сволочи! Ничего не скажешь! Ну, как, приукрасил! — закончил работу Юрка.
— Ладно! Не хвастай! — отвернулся Никита, и услышал голос Юрия из коридора.
— Готово! Можно выносить!
Никита выскочил на улицу, отодвинул с лица марлевую маску. Вдохнул прохладный осенний воздух, прислонился к стене.
— Ох, какие мы нежные! — хлопнул его по плечу, Юрка. — Зачем на врача учишься? В анатомичку ходил? Ничего! Привыкнешь!
Мужчины вынесли гроб. Надежда Ивановна шагнула навстречу, но Антон Борисович ее остановил. — В машину занесут!
Раскрыли заднюю дверцу автобуса. Гроб легко вкатился в салон. Поставили венки, цветы. Маша взяла женщину под руку.
— Надежда Ивановна, пойдемте!
Женщина замерла. Будто ее и нет рядом. Все командуют, никто у нее ничего не спрашивает? А ведь все это касается только ее. Она одна здесь главная. Надя оттолкнула Машу. — Я сама! Не трогайте! — крупными шагами, на прямых ногах пошла к машине.
— Она не в себе, разве не видите, помогите, она не сможет подняться! — прошептала Галина.
— Юра! — обернулся врач к парню. Тот кивнул головой, догнал женщину. Коснувшись, ощутил, как все ее тело содрогается. — Не торопитесь! — взял за локоть, помогая влезть в машину. Очутившись в салоне, Надежда склонилась над гробом, стоящим на табуретках. Кто-то, подставил стул, она села, не сводя глаз с белого тюлевого покрывала, закрывающего лицо.
— Он задохнется! — громко произнесла Надя, и откинула тюлевое покрывало. — Дыши! Родной! Потерпи! Недолго осталось! Папа, дедушка с бабушкой встретят, позаботятся о тебе!
Галя, села на сиденье, расправила подол юбки, вздохнула, покачала головой. Машина быстро наполнилась людьми. Автобус вырулил на дорожку, поехал к воротам больницы.
— С богом! — шепнула Галина. Скорей бы все закончилось! С ума сойти можно!
Надежда Ивановна положила ладони на холодный лоб сына. У Галины мурашки пробежали по спине. Она не видит, его ужасного обгоревшего лица. Господи! За что такое! Ей горе! Мне беда! Кто нас проклял! Отвернулась к окну. Черный Мерседес следует за автобусом. Все-таки, приехал! Галина обвела взглядом, расположившихся по бокам, людей. Вот и Андрей, и следователь, Нина с матерью. Томка, в Мерседесе? Королева! Галя скривила рот, подавляя злую усмешку. Перед законом все равны! Твой, тоже мерзнет на нарах. Еще неизвестно, сможет ли Вадька его откупить. До суда дойдет, некогда станет красоту по салонам наводить. И бархатные платья придется снять. Она снова обвела взглядом, присутствующих. Наташки нет! Бабка и Люба здесь, а ее нет. Не пустили!? Зря! Девчонка должна попрощаться!
— Как вчера, после укола заснула, так и спит! Не решились будить, вдруг опять плохо ей станет! — наклонившись к Галине, прошептала Варвара Михайловна, словно угадав мысли Галины. — Я и Любу не хотела пускать! Сердце у нее слабое!
Галина Семеновна отвернулась от старушки, поправила на голове черный платок. Мне своих забот хватает!
Автобус затормозил у решетчатой ограды городского кладбища.
— Пойдем! — коснулась Галя локтя Надежды Ивановны.
— Куда? — обернулась к ней Надя. — Куда приехали?
— На кладбище! — лицо Надежды вызвало у Гали, искреннюю жалость. Не понимает, куда приехали. — Выходим! — взяла под руку подругу. Георгий Львович подхватил женщину с другой стороны, и они вместе помогли ей спуститься с машины.
Мужчины вытащили гроб, установили на подставке под навесом. Из двери, небольшой старенькой церкви вышел священник в черном одеянии.
Следуя за автобусом, Вадим Евгеньевич снова и снова повторяет, не глядя не жену.
— Нам не надо присутствовать на похоронах! Как ты не хочешь понять! Наш сын обвиняется в убийстве.
— Мне все равно! Я останусь, даже если она прогонит! Мы вместе выросли!
— Не хочу, чтобы она догадалась о моей финансовой помощи!
— Ее мысли заняты сыном! Возможно, позже, она нам предъявит претензии, может быть, проклянет, но не сегодня.
Мерседес остановился у ворот. Тамара вышла из машины, остановилась возле забора, не решаясь подойти ближе. Вадим встал у противоположной стены.
Монотонный, голос, произносящий слова заупокойной молитвы, не доходит до сознания Надежды Ивановны. Она стоит у изголовья, не отводя глаз от лица сына. Ее не пугает, обуглившаяся кожа, побелевшая, после стараний патологоанатома, и печати смерти. Остатки светлых волос, прилипли ко лбу. Сын неузнаваем! Но она знает, это Сережа!
— Аминь! — донеслось до ее ушей. — Прощайтесь!
— Прощайся! — шепнула ей на ухо Галина.
— Уже! Сейчас унесут! — Надя вздрогнула, невидящими глазами поглядела по сторонам. Потом наклонилась, поцеловала сына в лоб, ощутив холод окоченевшего тела и грубой бумаги. Молитву положили! Поняла она. Провела руками ото лба, до подбородка, коснулась щек. Тело женщины все ниже склоняется над гробом. Концы черного платка, упали на лицо покойника. Ее щека коснулась его лица. Ноги онемели, согнулись в коленях.
— Уведите ее! — повернулся к толпе, священник. — Она упадет, разве не видите!?
Андрей и Георгий Львович подхватили Надежду под руки, отвели от гроба.
— Идти можете? — наклонился к ее лицу, главврач.
— Только постою немного! — понял по движению губ, Георгий Львович.
Глаза Надежды неотрывно следят за происходящим, стараясь запечатлеть в памяти. Подняли гроб, понесли. Люди двинулись следом. Она выпрямила спину, медленно пошла по узкой дорожке.
— Держи ее! — шепнул Андрею Георгий Львович. — Откуда только силы взяла! — они догнали женщину, взяли под руки.
К Митеньке идут! Надя бросилась к открытой могиле. — Митя! Принимай сына!
В наступившей тишине, хрип, вырвавшийся из ее рта, прозвучал, как гром. Анестезиолог, Миша, сжал в кармане, листки, с заготовленным текстом. — Не могу! Хоть убейте! — прошептал, наклонившись к Георгию Львовичу.
Гроб закачался на ремнях, медленно опустился в яму.
— Стойте! — оглушил всех пронзительный, голос. — Как вы могли! Я же не простилась! Сереженька, родной! Они ушли без меня, не разбудили! Прости, меня, миленький мой! Прости!
Наташу невозможно узнать. Из-под плаща, видна ночная рубашка, домашние тапочки надеты на босу ногу. По плечам распущены нечесаные волосы. Лицо распухло от слез.
— Я с тобой! — она подбежала к краю могилы. Тапочки, на ее ногах скользнули по сырой насыпи. Взмахнув руками, как крыльями, девушка чуть не упала в яму. Георгий Львович успел ее подхватить.
— Отпустите! Я хочу к нему! Дайте мне хоть взглянуть на него в последний раз!
— Наташенька! Доченька! Посмотри на меня! — Люба взяла в руки холодные ладони дочери. — Успокойся! Я с тобой! Ему никто уже не нужен! Я без тебя не смогу жить!
— Почему вы без меня ушли? Как вы могли! Вы жестокие, злые! Вы хотите моей смерти!
Надежда бросила горсть земли.
— Прощай сынок! Спи спокойно!
Наташа разжала пальцы матери, оцарапав ее до крови, бросилась ко рву. — Сережа! Подождите! Пустите! Не хочу жить! — девушка, яростно вырывается из рук, словно цепями, сдавивших ее. — А, а, а! Ненавижу вас всех! Ненавижу! Отпустите!
Толпа людей оттащили Наташу от могилы. Варвара Михайловна сжала голову внучки в ладонях. — Деточка, Наташенька! Да, что, же, это такое! Помогите!
Георгий Львович, завернул рукав плаща на руке девушки, вколол шприц с успокаивающим лекарством.
Влажный холмик, украсили венки. Улыбается молодое лицо на портрете, обрамленном черной рамкой. Надежда Ивановна застыла у могилки. Вот и все! Его больше нет! Будто и не было.
— Наденька, столы для поминок накрыли в больнице. Поедем! Уже все разошлись! Наташу с мамой и бабушкой Вадим повез домой. Бедная девочка! — Галя положила руку на плечо женщины.
— Что с нею? — обернулась Надя.
У Галины от удивления округлились, глаза. Она ничего не слышала и не видела. Ей нет дела до всего происходящего. Только бы умом не тронулась. — Пойдем. Я тебя здесь не оставлю! — потянула Галина руку Нади.
— Куда! — попыталась освободить пальцы, Надя. — Я здесь хочу побыть!
— На поминки!
— Я не хочу! — оттолкнула ее женщина. — И поминки мне ни к чему!
Маша приблизилась к женщинам, протянула наполненную кутьей ложку.
— Что это? — Надя отодвинулась.
— Кутья!
—Не могу! Меня сейчас стошнит! Что вы ко мне привязались! — Надежда сделала резкий шаг назад, поскользнулась и упала.
— Только этого не хватало! — Галина Семеновна и Маша подняли Надю, отряхнули испачканный подол. Взяли под руки, повели к ожидающей машине.
— Все хорошо, Наденька! — Георгий Львович сжал ее локоть, усадил на сиденье, погладил по плечу.
— Что вы со мной, как с маленькой! — дернула плечом, Надежда Ивановна. — Сама знаю! Не хочу, не могу, есть! В рот ничего не лезет!
— Посидишь с людьми!
Зря не сделал ей успокаивающий укол. Подумал мужчина. Злится, не плачет! Это очень плохо. Лучше бы кричала и рыдала! Держит в себе боль! Так и до помешательства недалеко!
Надя, боком уселась на сиденье, спрятала ноги под лавочку, отвернулась к окну. Глаза, будто пеленой застлало, ничего не вижу! Удивляется женщина, следя за мелькающими улицами. Только тень движется. Ни одна краска не проглядывает. Звонкая капля стукнула по стеклу. Дождь начинается. Голова пуста! Ни одной мысли! О чем я недавно думала? Галка подошла, потащила! И я все забыла! Что сегодня утром делала?
— Приехали! Выходите!
Надя, увидела, как все выпрыгивают из автобуса. Куда они меня привезли? На какое торжество? Подошла к двери, увидела протянутые к ней руки Георгия Львовича. Он ухватил ее за талию, поставил на землю. Вот привязался, мужик! Женщину охватило раздражение. Она оправила платье, пошла к главному входу больницы. Галина догнала ее.
— Посидишь немного, я тебя провожу!
Надя кивнула головой. Вошла в вестибюль, пошла по коридору к актовому залу. Стоящие девушки, медсестры, перешептываются за ее спиной. Вертихвостки, одежда моя не нравится. Ей вспомнилось, как на первое Мая, надела белое в черный крупный горох, новое платье. Галина в восхищении округлила глаза. — Помолодела на десять лет! Совсем, как девочка! Весь коллектив, не отводил завистливых глаз. Тетка Клава, санитарка, проработавшая двадцать лет в больнице, поджала губы. «Женщина, сын взрослый, а ты коленки открыла!». Так я еще не старая, теть, Клав! Обняла старушку, Надя.
Она прошла в зал. Длинный стол, застелен белой клеенкой. Бутылки водки, красного вина, тарелки, стаканы, блюда с закуской. Остановилась возле двери. За ее спиной прозвучал голос Галины.
— Садитесь, товарищи! Сейчас борщ подадут! Пойдем, тебя посажу! — Галя сжала ее локоть, подвела к стулу в центре стола.
Надежда села, положила руки на колени, расправила юбку. Обвела, рассевшихся за столом, людей, долгим взглядом. Галина поставила перед ней тарелку с борщом. До нее дошел запах пищи, и она почувствовала резкий приступ тошноты. Глаза задержались на руке Георгия Львовича, разливающего по стаканам, водку.
— Выпей, легче станет! — Галя поднесла к ее рту, маленький стеклянный стаканчик, доверху наполненный спиртным.
Надя потянула в себя жидкость. Обожгло гортань, она закашлялась. На тарелке, перед собой увидела винегрет, кусок колбасы. И снова ощутила во рту, тошноту. Отодвинула стул, встала. Никто не заметил, как она побежала к выходу. Выпитый алкоголь, вкусная, щедрая закуска заняли внимание присутствующих. Надя прошла коридор, прислушиваясь, к своим шагам, громко звучащим в пустом помещении, вышла в вестибюль приемного покоя, толкнула дверь на улицу. Спустилась по ступенькам, остановилась, вдохнула всей грудью прохладный воздух.
Домой! Запереться на все засовы, и заснуть! Она медленно пошла по тротуару. Почему не слушаются ноги! Ощутив резкий толчок в теле, остановилась. Оперлась рукой на фонарный столб. Я пьяная! Дошло до нее! Галка, зараза, заставила выпить водку! Протянула перед собой руку, словно отодвигая от себя, что-то мешающее ей идти, и снова пошла. Не дать себе расслабиться! Прошептала она. Дойти до дома! Только дойти до дома! Как нехорошо, как неудобно! Напилась! Вдруг соседи увидят! Надя споткнулась, задержалась ладонью о землю. Почувствовала острую боль. С трудом выпрямилась, поднесла ладонь к лицу. Длинная кровавая царапина пролегла от указательного пальца до запястья. Лизнула языком, ощутив во рту привкус крови. Подняла голову. Аллея парка, высокая стрела, сквозь решетку, вделанную в гранит, пробивается пламя. — Вечный огонь! — прошептали губы. Я пришла к вечному огню. Первая, пришедшая мысль в голову, взять палку и громить, бить по этому, теперь, проклятому для нее месту. Гнев захлестнул. Подняла длинный шест, валявшийся на газоне и, волоча по земле, двинулась к памятнику. Добредя до решетки, почувствовала, как ноги словно налились свинцом. Села на выступающий угол низкой ограды. — Сережа! — тихо произнесла женщина. Голова поникла, и она будто погрузилась в тяжелый сон.
Степан смел в кучу сухие листья. Поправил старенькую кепку на голове. Сейчас приду домой, заварю чай. Парень вздрогнул, заметив возле памятника что-то темное. Мешок или человек сидит!? В сумерках, не разобрать! Не дай, Господи, опять, покойник! Он перекрестил лоб. Пересилив страх, подошел ближе.
— Теть Надь! — наклонился, тронул за плечо, ощутил запах водки. — Живая! — обрадовался, Степа.
— Кто здесь? — испугалась Надежда Ивановна.
— Это я, Степка! — паренек смущенно переступил с ноги на ногу. — Я листья намел, уже домой решил идти, гляжу, сидит кто-то. Сейчас к ночи бомжи часто здесь греются. Подошел, а это вы!
Надя разжала замерзшие пальцы. Палка громко стукнулась о землю.
— Я недалеко живу! Чай заварю! — Иван протянул руку.
Женщина вцепилась, в протянутую ладонь, С трудом подняла отяжелевшее тело. И покорно пошла, не спрашивая, куда он ее ведет.
— Пришли уже! — Иван открыл узкую дверь.
Надя перешагнула порог низенькой каморки. В каких условиях, люди живут! А у меня отдельная квартира.
— Садись, теть Надь! — засуетился Степка. Смахнул крошки с маленького столика у железной кровати, подвинул табуретку.
Она присела, наблюдая, за пареньком. Зажег газ на плите, тут же расположенной у стенки, поставил старый, давно не мытый, черный от копоти, чайник.
— Ты здесь живешь!
— Степка кивнул, улыбнулся.
Надежда Ивановна остановила взгляд на погнутых задниках старых галош.
— Не холодно тебе в галошах?
— Носки забыл надеть! А так, я не мерзну. Работаю ведь! — Степан поставил на стол две чашки с отбитыми ручками, нарезал хлеб, вытащил из тумбочки, кусок копченой колбасы, ловко орудуя ножом, порезал. Налил чай.
Надя двумя руками взяла чашку, отпила большой глоток. Положила на хлеб ломтик колбасы. Вот ведь, аппетит проснулся, в неубранной Степкиной коморке. Она с удовольствием допила чай. Встала, стряхнула с подола крошки.
— Завтра принесу тебе пальто теплое, куртку, сапоги!
— У меня все есть! Я провожу!
— Спасибо, тебе за угощение! Сама дойду!
Надежда Ивановна быстро пошла по тротуару. Вот и знакомые контуры дома. Она ускорила шаг, вошла в подъезд, поднялась по лестнице, повернула дважды ключ в замочной скважине, толкнула дверь. Рука привычно нащупала включатель.
— Вот и дома! Лучше, чем у Ваньки! — тяжело опустилась на диван. Вся картина сегодняшнего утра ясно возникла перед ее глазами. Сборы, кладбище, отпевание, поминки. — Прости, меня, сынок! — обвела взглядом комнату. Компьютер, настольная лампа, книги, аккуратно, сложенные стопкой у края, магнитофон. Встала, подошла к столу. Пальцы скользнули по гладкой поверхности, клавиш магнитофона. Тихая музыка наполнила комнату. Нечаянно включила кассету. Поняла она. — Господи! За что! — громко произнесла Надежда и упала, как подкошенная на пол! — Сереженька, родной, мой! Что они с тобой, сделали! — сквозь, прозвавшиеся, рыдания, прокричала. — Как жить буду? Одна на белом свете! Все меня покинули! Почему вы там, а я здесь!? Зачем? — ковер под ее лицом стал мокрым. Смолкли звуки музыки. Надя повернулась на бок. Господи! Что со мной! Я плачу? — Хорошо, никто не видит! Им незачем видеть мои слезы! Им незачем видеть мое горе! Они убили моего сына! — оперлась ладонями в пол, села. В мыслях выстраиваются картины из прошлого. Галка всегда мне завидовала. Поглядывала на меня с ненавистью. Вот здесь, за этим самым столом! В этой комнате! У нее из-за меня теперь проблемы! Сына посадили в тюрьму! Отсидит и вернется! Смертную казнь нынче отменили! А моего убили! Сожгли, как ненужную вещь! Живого человека положили на огонь! Осквернили святое место! Нарушили покой героев, захороненных с почестями. Сергей, всегда поклонялся памятнику! Честный, добрый, мальчик! Сколько дел, нужных, полезных мог совершить! А они!? Оболтусы! Один сидит на шее у родителей! Другой, кулаками машет! А третий еще мальчишка! Как воспитали детей, если они совершили такое! Как жить собираетесь дальше!? — Я вас всех прокляну! — подняла над головой сжатый кулак. — Не сниму черной одежды, пока проклятие не осуществится! Сниться буду во сне, и наяву являться! — Надя поднялась, прошла к дивану, села, прислонилась к спинке. — Не хочу жить! — хриплый крик вырвался из ее груди. — Но должна! Стану живым памятником! Живым ужасом для этих подлецов! Пусть думают, сошла с ума! От такого горя, и не грех с ума сойти. Но я не сойду, не надейтесь! Скорее вас всех доведу до сумасшествия! — женщина упала лицом в подушку, Выпитая водка, тяжесть впечатлений сморили ее, и Надежда Ивановна забылась тяжелым сном.
Галина выпила водку, пьяно мотнула головой, ткнула вилкой в салат, вилка выпала из ее руки. Андрей наклонился к жене.
— Галь, пойдем домой!
— Ты думаешь, я, пьяная!? — помахала указательным пальцем перед носом мужа, обвела взглядом стол. Лицо ее сморщилось, из глаз потекли слезы. Галя всхлипнула. — Она думает, только у нее горе!? А у меня, так, цветочки!? Да, я, может быть, в сто раз больше переживаю! Что ей! Ее Сергей спит вечным сном, и ничего ему больше не надо! Носи, цветочки, на кладбище и все! А моему, из-за ее Сережки, всю жизнь испортили! — она громко икнула, поставила глаза на, сидящего напротив, Вадима с Тамарой. — Вот, они! — вытянула руку перед собой. — Все уладят! У них полные карманы денег! Стол накрыли! Панихиду заказали! Гроб дорогой купили! Все расходы оплатили! И совесть их не мучает! — перегнулась через стол, пьяно хихикнула.
— Пойдем домой! — потянул за рукав жену, Андрей. Галина поднялась, окинула всех бессмысленным взглядом. Пустой стул сразу остудил ее пьяное воображение. — Где Надька?
— Ушла! — шепнул ей на ухо, Андрей. — И нам пора!
— Нет, погоди! Как это ушла? Все это из-за нее затеяли, а она ушла? Неблагодарная! Я еще с нею поговорю!
— Плохо человеку! Одной хочется побыть! — Андрей крепко сжал локоть жены.
— Ей плохо! А мне, значит, хорошо! — оттолкнула женщина мужа. Но он крепко сжал ее руку. — Пойдем домой! Нечего куражиться!
— Пойдем! — качнула головой, Галина. — К ней домой пойдем! Что она делает дома! А вдруг не дошла до дома, под машину попала? — лицо Галины вытянулось в гримасу.
— А хоть бы что случилось! Так ей и надо! Проблем не останется! — Галина повисла на руке мужа, как смятая вещь, вяло, перебирая ногами, подталкиваемая Андреем, поплелась к выходу.
Тамара поглядела вслед. А ведь она права! Повернула голову, встретила взгляд Вадима.
— Нам тоже пора! — отодвинул, пустую тарелку, Вадим Евгеньевич. — Я распорядился, девчата уберут.
Тамара поднялась, оправила платье. Да, Галка права! Не стань Надежды, дело об убийстве быстро бы уладили.
* * *
Варвара Михайловна, намочила полотенце в миске с водой, отжала, положила на лоб Наташе.
— Уже который час лежит без движения!
Люба не ответила. Прислонившись к спинке старенького кресла, закрыла глаза. То ли дремлет, то ли думает.
— Выходит, я самая сильная! — тихо произнесла старушка. — Я должна за всеми ухаживать! Заботиться! А ведь мне уже не шестнадцать! На меня нельзя надеяться! Одна лежит, другая! Всем плохо! Одной только мне хорошо! Ступить не могу! — Наташа застонала.
— Наташенька!? — бабка приложила ладонь ко лбу внучки. — Горит огнем! — пригладила волосы надо лбом девушки. — Что ж ты так убиваешься! Как же мы жить станем без тебя! Бог дал, Бог забрал! И ничего теперь не поделаешь! Значит, так ему угодно! Значит, так надо!
— Оставьте, ее, мама! — прошептала Люба. — Спит после укола, и пусть спит! Ваши советы и утешения, ей сейчас ни к чему!
— Любонька! Как ты, дорогая! — забыв обиду, на молчание дочери, повернулась к ней Варвара Михайловна. — Что тебе подать? Валидол?
— Ничего не нужно, мама! Прости, если можешь! Не могу я беседу вести. Уже поздно!
— Голодная! Не ела ничего за весь день!
— Не хочу! Лечь хочу! И умереть!
— Не говори так, глупая! Грех!
— Пойду спать! — поднялась Люба. — И ты ложись! Настанет утро, будем думать, как день прожить!
Девчонки окружили стол.
— Быстро все разбежались! — откусив большой кусок от пирожного, с полным ртом, проговорила, Люда.
— Это же поминки, а не день рождения! — облизнула Зина, короткие толстые пальцы, успев съесть кусок жирной селедки.
— Ну и хорошо, что все разошлись! — собрала грязные тарелки в стопку, Лена. — Вон сколько всего осталось, разберем.
— Чур, пирожные, не брать! Я меньше всех съела! — подвинула блюдо с пирожными к себе, Аня.
— Злые вы, девчонки! — вздохнула Маша. — Мне, лично ничего не хочется. Как на тетю Надю посмотрю, кусок в горло не лезет!
— Она ничего не ела! Черная вся, будто обгорела, как Сережка. Смотреть страшно! — округлила глаза, Зина.
— Ой, типун, тебе на язык! — махнула на нее руками, Маша. — Она очень красивая. Просто, горе никого не красит. Конечно, лицо у нее, изменилось, серое стало.
— Во всем черном одета, будет ходить по городу, людей пугать. Два дурачка теперь у нас в городе станет, Степка и она.
— Что ты мелешь, балда! — стукнула кулаком по столу, Маша. — Надежда Ивановна не дурочка. Все переживет! И Сережка ее красавец был Я на него, не раз заглядывала, а он Наташку полюбил.
— Как ты думаешь, у них что-нибудь было? — засветились от любопытства, глаза Лены.
— Конечно, было! А то чего, она в могилу лезть за ним хотела! — хитро сощурилась, Аня.
— Значит, кандидат к нам в реанимацию, с токсическим отравлением! — подняла кверху палец, Зина.
— Не дай, Бог! Что ты, каркаешь! — хлопнула ее по плечу, Маша.
— Да! Хорошенькое происшествие для нашего маленького города! — вздохнула Анна. — Уже по «Времени» передали. Откуда только узнали!?
— Местные газетчики настучали! Гонорар за горячие новости получили. На чужом несчастье деньги заработали! — застучала посудой, Зина.
— Нашли сенсацию! Ладно, девчонки, убираем посуду, и домой! — махнула рукой на подружек, Маша. — Жутко устала! Надо к Надежде Ивановне зайти!
— Не ходи сегодня! Ей сейчас не до тебя! — поправила фартук на животе, Зина.
— А вдруг, она с собой что-нибудь сделает? — вздохнула, Лена.
— Не сделает! Уверена! — Маша сняла скатерть со стола. — Зина права, сегодня не пойду.
Девчонки вынесли посуду, оглядели стоящий посреди, зала, стол.
— Завтра мужики уберут! — Зина щелкнула включателем, громко хлопнула дверью.
— Бедная тетя Надя! Когда выйдет на работу?
— Полагается три дня отгула! — произнесла в тишине коридора, Лена. — У меня сегодня ночное дежурство! Завалюсь спать в ординаторской!
Тамара поглядывает украдкой, на мужа, ловко поворачивающего руль.
— Завтра пойду к следователю! — не глядя на жену, произнес, Вадим. — Надо Володьку вытаскивать!
— Деньги предложи! Может быть, под залог домой отпустят. Он сознался?
— Сознался, сознался! — передразнил Вадим. — В чем ему сознаваться? Надо отказываться! Ничего не знаю, не видел, не убивал! А он разнюнился! Мишка в слезы и все рассказал. Толик вчера читал показания.
— Свидание просил? Как он там, голодный, наверное!
— Сам виноват! — покрутил головой Вадим. — Нашел компанию!
— Отпустят, в деревню с матерью отправлю. Там у нас дом пустой.
— Не надейся! Не отпустят! — Вадим, поглядел на жену. — После суда, возможно! Если удастся условное наказание выхлопотать! — он устремил глаза на дорогу. Потратил сегодня день впустую. Вечером тоже не удастся уйти. Сиди, гляди на эту толстую корову.
Андрей поглядел на красное лицо жены, похрапывающей на диване. Напилась! Горе у нее! Будто у людей все гладко! Кольку надо выручать! Вадим обещал! Но, в первую очередь, станет Володьку спасать. До Кольки ему дела нет. Завтра надо тренера попросить характеристику написать Николаю. В институт сходить надо! Пусть тоже напишут. Может на поруки?
Он взял телефон, вышел в коридор, набрал номер. Долгие, гудки, один другой. Положил трубку. Никто не берет! Заснули? Вернулся в комнату, посмотрел на часы. Одиннадцать! Завтра к Любаше зайду. Не повезло женщине! Мужа потеряла. Сын в тюрьму угодил, дочь на грани помешательства. И у самой больное сердце.
Прошел в спальню, сел, медленно стянул брюки, бросил на спинку кровати, рубашку. Откинул одеяло, лег. Неуютно стало в квартире. Совсем недавно, жизнь била ключом. Словно проклял кто! Повернулся на бок, прислушался к храпу жены, доносящемуся из соседней комнаты, подложил ладонь под щеку, как в детстве, закрыл глаза. Хорошо бы стать ребенком, хоть на время, пока все неприятности и беды утрясутся. Представил лицо матери. Голубой халатик, русые волосы, связанные на затылке в пучок. Улыбнулся, засыпая.
Галина застонала. Открыла глаза. Невыносимо болит голова! Сжала виски руками. Вчера напилась на поминках! Заснула на диване. На столе лист бумаги. «Завтрак на кухне. Буду не скоро. Попытаюсь добиться свидания с Колькой». Прочла Галя. Господи! Колька! На работу сегодня не вышла. Прокрутила на диске знакомый номер.
— Георгий Львович!
— Отдыхайте! — услышала в ответ. — Намучились с похоронами. Подруге передайте, выйдет, когда сможет!
— Спасибо!
Она вспомнила вчерашний день! Вела себя безобразно! В голове гудит! Руки трясутся! Надька жива, иль нет? Долго прислушивается к долгим гудкам в трубке телефона. Не берет трубку, зараза! — А, чтоб, ты сдохла! — заикаясь, произнесла женщина, с трудом поворачивая язык во рту. Вышла на кухню, налила в чашку чай, обжигаясь, отпила несколько глотков. Прошла в комнату, легла на диван, и заснула.