Варвара Михайловна накрыла полотенцем вымытую посуду в сушилке. Вытерла руки. Подошла к окну. Мелкие капли дождя стучат по железному подоконнику. Вот и весна пришла! День сегодня хороший! Любаша пошла на работу. Отошла от окна, села на табуретку у стола. Сняла с головы косынку. В коридоре щелкнул замок. Видно Наташка со школы пораньше пришла. Сейчас обедом накормлю.
— Наташа?
В кухню вошла Люба, прислонилась к дверному косяку.
— Любаша? Что случилось? Заболела? Лица на тебе нет!
— Вадима Евгеньевича арестовали, ресторан закрыли! — Люба прошла к столу, села на табурет, расстегнула пуговицы на пальто.
— Как арестовали? За что? — старушка приложила ладони к щекам, покачала головой.
— У него давние дела с милицией. С прежней службы, бежал. Обосновался в нашем городе. Теперь его нашли.
— Ох, ты, Господи! Беда, какая!
— Как жить станем? На твою пенсию!? — Люба потянула с головы платок.
— Ты и не разделась! Давай помогу! — подошла к дочери старушка.
— Ой, мама! Меня даже уборщицей не возьмут, из-за моего сердца. Кому нужен больной работник. Это Вадим закрывал на все глаза, потому, что мой Мишка взял всю вину за преступление на себя! — она скинула пальто на пол. — Наташка скоро родит, чем малыша кормить! Эх, что ж это за жизнь моя такая! Жить не могу, и помереть не могу! Мучаюсь сама и мучаю других! Словно проклял, кто!
— Любаша, что ты говоришь! Господь с тобою! — Варвара Михайловна встала, налила в стакан воды из чайника, поставила перед дочкой. — Попей водички! Легче станет! Придумаем что-нибудь!
— Ой, тяжко мне! — Люба оттянула ворот свитера, тяжело задышала. Потом вдруг уронила голову на стол, тело ее обмякло, и съехало на пол.
— Доченька, Любаша! — бросилась к ней Варвара Михайловна, подняла ее голову. Из открытых губ Любаши вырвался хрип. Сердце схватило. Не иначе, инфаркт! — Погоди, я скорую вызову! Сейчас, потерпи, Любонька! — она оперлась рукой о пол, встала, метнулась в комнату. Набрала номер.
— Скорее, приезжайте. Сердечный приступ! — прокричала в трубку. Открыла дверь в прихожей, вернулась в кухню, склонилась над дочерью.
— Господи! Что ж такое!? Скорее бы приехали!
Скорая приехала быстро.
— Пульс прослушивается слабо! — врач раскрыл ящик, набрал лекарство в шприц, ввел в вену. — Несите в машину!
— Я не могу поехать с вами! Внучку дождусь, она приедет! — Варвара Михайловна поняла, сил встать, у нее нет, тело онемело.
— Вам помощь нужна?
— Мне ничего не нужно! — Варвара Михайловна взглянула в глаза врачу умоляющим взглядом. — Ей помогите! Спасите!
— Сделаем все, что в наших силах!
Варвара Михайловна осталась сидеть на табурете, словно связанная по рукам и ногам. В голове звенит. Заложило уши.
Наташа удивилась открытой настежь двери в квартиру.
— Бабуль! Ты где!
—Маму в больницу увезли! — по сморщенным, старческим щекам покатились слезы.
— Когда!
— Полчаса назад! Сердце! Давление подскочило!
Наташа выскочила на лестницу.
— Постой! Поешь! — крикнула вслед ей бабуля. Но девушка уже бежала по улице.
— Скорее! — шепчут ее губы. — Вот и здание больницы. Дорожка к неврологическому отделению, коридор, словно кто подтолкнул ее ко второй двери слева.
— Мама! — бросилась Наташа, к матери. Накрыла ладонью, лежащую, поверх одеяла, руку. — Мамочка, я здесь! Посмотри на меня!
Люба, будто издалека услышала голос дочери. Веки отяжелели, не поднимаются. Пошевелила онемевшим языком, но не смогла произнести имя дочери.
— Кто пустил в приемный покой посторонних! — раздался за спиной Наташи, резкий голос. — Женщину в реанимацию! Девочка, уйди отсюда! — мужчина в белом халате, сжал плечо девушки.
— Это мама моя! Я не уйду! — Наташа побежала за каталкой увозившей, Любу по коридору. Створки дверей, с надписью: «Реанимация» резко захлопнулись перед Наташей.
Девушка села на стул у стены. А я радовалась сегодня, что все налаживается. И все рухнуло. Только бы мама поправилась!
Мимо нее пробежала медсестра.
— Здесь нельзя сидеть! — последние слова, которые услышала Наташа. Потемнело в глазах, приступ тошноты подкатил к горлу, сильно заныло внизу живота.
Надежда Ивановна закрутила тугую повязку на голове больного.
— Надо же так удариться! Хорошо, не виском. До чего пьянка доводит!
— Не сердись, сестричка! — встал больной. — День рождения отмечали!
— Могли закончить праздник в морге!
Надя вымыла руки, вытерла полотенцем. Увидит Георгий Львович, бранить станет! А я не могу! Сердцем отдыхаю, когда с больными общаюсь.
— Надежда Ивановна, там девушка в родильном! Кажется та, что к вам приходит. Ее возле реанимации нашли, без сознания! — заглянула Маша в процедурную.
— Наташа!? — женщина побледнела. Только этого не хватало! Выскочила из отделения, побежала по дорожке, перепрыгивая через лужи. Ей ведь еще рано рожать! Что она здесь делала? Почему не пришла ко мне?
— Где девушка, которую подобрали в реанимации? — крикнула Надя, едва перешагнув порог родильного отделения.
— В палату положили! Укол успокоительный сделали. Она в коме! Не приходит в себя. Врач, говорит, роды могут начаться! — дежурная медсестра, не мигая, глядит на Надежду Ивановну. — Плохая совсем!
— У нее срок не вышел!
— Ну да. Врач так и сказал.
— Ее на сохранение надо! — Надя поправила на голове колпачок. — Я пройду!
Дежурная кивнула.
Надя потянула ручку двери, с надписью «Главврач».
— Федорова, в какой палате!
— Надежда Ивановна, не беспокойтесь! — Борис Николаевич встал из-за стола, подошел к женщине. — Возле нее дежурная медсестра. Не исключена возможность преждевременных родов.
Надя вбежала в палату. Бледное лицо девушки, разметавшиеся по подушке волосы.
— Наташенька! — она взяла руку девочки. Наташа не шевельнулась. Наклонилась, прижалась губами к влажному лбу. Подвинула стул, села возле постели. — Господи, не дай ей умереть! Прошу тебя! Сохрани ребенка! Как я жить стану, если лишусь последней надежды в жизни. Сына потеряла. А теперь и внук в опасности! Сохрани ей жизнь! — шепчет Надежда Ивановна.
Наташа слабо пошевелила пальцами в ее руке.
— Наташенька! Слышишь! Это я, тетя Надя! Я с тобой!
Девушка тихо застонала.
— Врача! Скорее! Она пришла в себя! — Надя вскочила со стула, распахнула дверь. Вернулась к постели Наташи.
— Очнись, девочка! Живи! Ради малыша! Ради меня! Не уходи! — слезы покатились по ее щекам.
— Успокойтесь! Не кричите! — подбежала Вера Никитична. — Надежда Ивановна! Что вы здесь делаете?
— Это невестка моя! — прошептала Надя. — Она от сына моего рожает!
— Ох, эти малолетки! Когда только успевают! — покачала головой врач.
— Так я останусь! Можно! — Надежда устремила на Веру, наполненные слезами, глаза.
— Дежурить возле нее будете! Так ей не нужен никто! — она положила ладонь на низ живота девушки. — У нее, похоже, роды начинаются. Света! — обернулась к медсестре, стоящей, словно страж у двери. — Каталку, быстрей! В родильное!
Санитары уложили Наташу на каталку, повезли по коридору.
Надежда побежала следом.
— Сюда нельзя! — остановила ее в дверях Вера. — Жди, мы попробуем спасти, хотя бы ребенка.
— Так, серьезно! — Надя приложила ладонь ко рту, сдерживая крик. Неужели, жизнь Наташи под угрозой? Не может быть!
Вера Никитична склонилась над девушкой.
— Готовьте кесарево!
Наташа тихо застонала.
— Может быть, она очнется? — медсестра посмотрела на врача.
— Мы не можем ждать! Начинаем!
Вера сделала надрез. Коснулась маленького комочка.
— Живой! Вот он!
— Мальчик!? — тихо произнесла Наташа. — Покажите мне!
— Она пришла в себя! — крикнула медсестра. — Укол! Быстро!
Широко открытые глаза Наташи, испугали Веру Никитичну. Это взгляд не живого человека. Будто собрала все силы, чтобы увидеть своего малыша.
— Мальчик! Сыночек у тебя! Поздравляю! — поднесла к ее лицу младенца, женщина.
— Мальчик! — шевельнулись губы девушки. Глаза остановились, голова накренилась набок.
Вера Никитична отвела руку Светланы, со шприцем, наполненным лекарством. — Ничего не надо! Это конец! Я так и предполагала! — она протянула ребенка акушерке. Стянула с лица повязку. Подошла к раковине, подставила под струю воды окровавленные руки.
— Поглядела на своего ребеночка, и готова! — в глазах ассистента Светланы, застыл ужас.
— Она его не увидела! Это агония! — вздохнула Вера.
— Ребенок очень слабый! — прошептала Света.
— Теперь надо положиться только на Бога! — Вера Никитична вытерла руки, громко хлопнула дверью.
— Что? — подбежала к ней Надежда Ивановна.
— Мальчик! Очень слабый! Похоже, внутриутробная дистрофия. Да еще недоношенный. Нынче, с пеленок сексом увлекаются! О последствиях не задумываются. Вот и результат!
— Слава Богу! Я выхожу его! Наташа?
— Это не в наших силах! — Вера быстрыми шагами ушла по коридору.
Наташа умерла? — крикнула вслед врачу, Надя. Невозможно поверить! Молодая девушка, почти девочка, не окончившая школу, и ее больше нет?
— С внуком вас! Надежда Ивановна. — подошла медсестра, Света.
Надя приложила ладонь ко лбу. Как же я сообщу родителям девочки?
— Надежда Ивановна! Мать Наташи в реанимации!
Люба тоже здесь! Она вышла на улицу, сошла со ступенек, и, качаясь, словно, пьяная, пошла к зданию кардиологии. Наташа умерла! Любе не оправиться от такого удара. Что делать? Скажу только о рождении внука.
Она вошла в небольшой холл, подошла к дежурной
— Федорова Любовь!
Пожилая женщина склонилась над книгой записей, водя пальцем по строчкам.
— Так померла она сегодня, утром. Вчера привезли, а сегодня померла!
Надя потянула с головы колпачок. Вышла на улицу. Что ж это? Варвара Михайловна, одна осталась! Правду говорят, — Пришла беда, отворяй ворота! — прошептала женщина. Бабка не выдержит! Ребенка, придется мне забирать. Надя вспомнила о своих недавних переживаниях. Как станет общаться с внуком. Вдруг ей не разрешат с ним видеться. А вот, и не осталось никого. Обрадует ли Варвару Михайловну рождение правнука? Слишком тяжела утрата! Дочка, внучка! Покачивая головой из стороны в сторону, Надежда Ивановна медленно переставляет ноги.
Женщина не помнит, как пришла в ординаторскую, как надела плащ. В голове стучат молотки. Не помнит, как оказалась возле дома Федоровых. Поднялась по лестнице, подняла руку, чтобы нажать кнопку звонка, но заметила щель в двери. Открыто! Сердце ее резко упало вниз. Неужели, и здесь что-то случилось? Толкнула дверь, вошла в коридор.
— Есть кто?
— Входите! — услышала слабый голос.
Сняла туфли, прошла в комнату.
— Наденька! — Варвара Михайловна сняла с головы влажное полотенце. — А я дверь не закрываю. Соседка заходит. Плохо мне совсем! — она попыталась сесть.
— Не вставайте! — Надя подошла к постели. Как она изменилась! Испугалась Надежда. Бледное лицо, темные круги вокруг глаз.
— Может в магазин сходить?
— Не надо ничего! У меня все есть! Сил нет, в больницу сходить! Наташка не пришла домой! Видно, возле Любаши дежурит.
Надя подвинула стул, села.
— Внук у вас родился! Пока в больнице будет, недоношенный. Любе курс лечения необходимо пройти! Вы не беспокойтесь! Я пригляжу за ними. Там рядом, меня не затруднит! — Надя положила ладонь на руку старушки, лежащую поверх одеяла.
— Правда, мальчик! Ведь только семь месяцев! — улыбнулась старушка сухими, потрескавшимися губами.
— Я и говорю. Родился раньше срока. За ним врачи присматривают.
— Спасибо, тебе, Надюша! А Наташа что!?
— Наташа с ним в больнице! — женщина опустила голову. Никогда раньше не представляла, как тяжело врать. — Видимо, расстроилась за маму, и у нее начались схватки, а потом и родила. Все будет хорошо! Если вам ничего сегодня не надо, так я пойду! — поднялась Надежда Ивановна. — Буду заходить!
— Наденька! — Варвара Михайловна с трудом приподняла голову от подушки. — Люба не жилец! — подняла руку вверх, опасаясь, что женщина не даст ей выговориться.
— Знаю, сердцем чувствую, ей недолго осталось, да и мне тоже. Очень тебя прошу, не оставляй Наташу и мальчика. Мы уйдем, у нее никого, кроме тебя.
Надя приложила руку к груди. Спазмы сдавили горло. Надо скорее уходить, а то она не выдержит, разрыдается, или впадет в истерику. — Будь спокойны, я их не оставлю! — прохрипела Надежда и выскочила из комнаты.
Мишка, уже который час не может заснуть. Поворачивается на один бок, потом на другой. Ему тревожно. Он не может понять, почему? Поднял голову, поглядел на окно. Узкая полоска света застыла на решетке. Луна светит! Снег растаял. Весна! Наташка, наверное, ходит в школу, делает уроки. Ей скоро родить! Вспомнил Мишка. Кто родится мальчик или девочка? Сережка не увидит своего ребенка. И в этом моя вина! Мишка тяжело вздохнул. А я не скоро увижу волю. Если мать подаст аппеляцию, может мне сократят срок? Но ведь на суде, я признался, что убил! Будто, Володька и Колька были только свидетелями, или наблюдателями. Теперь нет ни Кольки, ни Володьки. Значит, мне придется здесь весь срок париться! Он заложил руку за голову. Приду, сколько мне лет будет!? Тридцать? По телу пробежали холодные мурашки. И Наташка уже станет взрослой женщиной. А мама? Ему стало жутко. У нее больное сердце, и бабушка старенькая. Они меня не дождутся! Он только сейчас осознал, что свидание с матерью, вероятно, было последним. Мать он больше не увидит. Парень повернулся на бок, и уткнулся носом в подушку, заглушая рыдания. Подушка быстро намокла от слез. Щека застыла от холода. Парнишка повернулся на спину. Как хорошо оказаться сейчас дома. Пробежать босиком по лужам после весеннего дождя. Мать ругала за баловство. Однажды, после такого удовольствия, подхватил ангину. Его уложили в постель, всю неделю поили горячим молоком с маслом и медом. Мишка не любил молоко, у него болел живот, но он, стойко перетерпел все процедуры, чтобы не расстраивать маму. Представил, как лежал с завязанным горлом, а Наташка в раскрытую дверь показывала ему язык. На губах Мишки появилась улыбка. Даже хотел засмеяться, но, вспомнив, где находится, крепко сжал зубы. Дома хорошо! Ему вспомнились руки отца. Лица так и не вспомнил. Отец брал его на руки, и высоко поднимал, а Мишка громко смеялся. Почему мама редко говорила об отце? Фотографии всегда прятала. Сколько им с Наташкой было лет, когда утонул на рыбалке отец? Два или три года! Наверное, мама его не любила, потому ничего не рассказывала. В его памяти только сохранились мама и бабуля. Какие вкусные пирожки бабушка пекла! Он облизнул губы, проглотил слюну. А может быть, освободят условно — досрочно, приду домой, бабуля напечет пирожков, соберемся вместе за столом, как раньше. Нет, как раньше уже не будет! Прошептал кто-то над его ухом. Почему? Испугался Мишка, приподнял голову, поглядел в темноту. Пригрезилось! Понял Мишка. Надо спать, но не спится. Он старательно вспоминает, что помнится из его короткой жизни. Детский сад! Первоклассник на линейке, с букетом цветов. И всегда рядом была Наташка. Обнять сестру, поцеловать в ухо. Она всегда страшно кричала. Боялась щекотки, и гонялась за ним, чтобы тоже его укусить, но ей никогда не удавалось догнать брата. Он снова улыбнулся. Однажды в такой погоне, разбили хрустальную вазу. С замиранием сердца ожидали прихода с работы мамы и бабушки. Но ругать их не стали. После откладывали деньги от завтраков. И на восьмое марта подарили матери точно такую. У мамы слезы выступили на глазах. Она прижала их головы к груди, приговаривала: «Дурачки, вы мои! Сколько дней голодали, сознавайтесь!?»
Мищка, так и не заснул. Услышав звуки маршевой музыки, встал, и прошел в умывальню. В столовой съел кашу, выпил напиток, подобие чая.
— Федоров, к начальнику колонии! — крикнул дежурный с порога.
Он почувствовал, как внутри у него все похолодело. Сильный приступ тошноты подступил к горлу. Почему вызывают? Вроде, ничего не сделал! Может быть, мама приехала? Прошел коридор, остановился у распахнутой двери.
— Входи! — подтолкнул сержант.
Мишка, заложив руки за спину, перешагнул порог. Смысл услышанных слов не доходит до его сознания. Мать умерла, бабушка умерла, Наташка родила сына и умерла при родах.
— Это неправда! — крикнул Мишка. — Вы все врете!
— Успокойся, Федоров. Вот телеграмма! — полковник подвинул листок бумаги на столе. — Гляди!
— Я вам не верю! Не верю! — Мишка побледнел, и рухнул на пол.
— Врача, быстро! — крикнул начальник колонии, вошедшему на звонок, дежурному. — И в отдельную палату! Пусть отлежится!
Слабый луч луны, будто воришка, проник в зарешеченное окно, осветил комнату.
Михаил открыл глаза. Где я? На окне решетка. Это не камера. Побеленные стены, высокая кровать. Сел на постели. Сжал голову руками от сильной резкой боли в левом виске. Что со мной приключилось? Утро началось, как всегда. Завтрак, перловая каша. Потом повели к начальнику колонии. Полковник сидел у стола. Что он ему сказал? Мишка потер ладонью лоб. На столе лежал белый листок. Ах, да, телеграмма! Ну и что! Мама умерла! Его всего от головы до пяток, будто проткнули длинной острой иглой. Он вскочил. Мама, бабушка, Наташка! Все умерли! Я один остался! Он ощутил себя страшно одиноким, Никому не нужным. У него похолодели ноги. На спине выступил холодный пот. Несколько минут он стоял, покачиваясь на онемевших ногах, не в силах сойти с места. Потом, собравшись с силами, прошел до стены, круто развернулся, пошел назад. Они умерли из-за меня. Я виноват в их смерти! Я всем испортил жизнь! Убил Сережку! У матери больное сердце, бабуля старенькая. Наташка не могла пережить смерть Сергея. Я всех убил! Я убийца! Значит, я тоже должен умереть! Зачем мне жить! Я никому не сделал ничего хорошего, и уже не сделаю! Он сел на постель. Что мне делать!? Уперся локтями в колени, обхватил ладонями голову. Опять головная боль! Словно, железный обруч надели. Сколько дней болит, и не проходит! Мишка застонал. Нет сил, терпеть! Встал, стянул с кровати простынь, скатал в жгут. Завязал петлю. Оглядел комнату, потолок. Никакого крючка. К чему привязать. К решетке! Подвинул стул к окну. Пальцы трясутся, не слушаются. Стул раскачивается под ногами. Снова резкая боль в голове. Волной, она пронзила все тело. Мишка просунул голову в петлю, переступил босыми ногами, стараясь, стать удобнее. Поправил руками на шее жгут. Вдохнул в себя воздух, и оттолкнулся от стула. Спазмы сдавили гортань. В глазах потемнело. Лицо матери вдруг ясно предстало перед его глазами.
— Мамочка, прости! — прохрипел, теряя сознание.