Через неделю после Регаты на реке Чарльз я поднималась по лестнице Гуманитарного Центра Махиндры, когда в меня влетел кто-то. У меня было всего несколько секунд, чтобы среагировать и схватиться за перила, но книги выпали у меня из рук и разлетелись по лестнице.
— О, мне так жаль! — раздался женский голос.
Она торопливо спускалась по лестнице, собирая мои книги и постоянно бормоча извинения. Темная челка скрывала ее лицо, но на шее расцвели красные пятна смущения.
Я поднялась на ноги и с благодарностью приняла протянутые ею книги.
— Все в порядке. Ты очень торопилась.
Девушка подняла голову, показав залитые слезами щеки и красные глаза. Я узнала ее почти сразу. Ее имя на мгновение вылетело у меня из головы, но она сидела через три ряда передо мной на курсе по обществознанию.
— Ты в порядке? — спросила я.
На секунду мне показалось, что она собирается что-то сказать, но вместо этого она схватила свои книги и убежала, исчезнув так же быстро, как и появилась.
Отмахнувшись от странной встречи, я направилась к кабинету профессора Фулька. Вполне возможно, что он подверг ее какой-то жесткой критике, и она не смогла с ней справиться. Гарвард был полон академически одаренных студентов, чья самооценка измерялась их средним баллом. Даже малейшего намека на критику было достаточно, чтобы вывести из строя весь механизм.
Дверь кабинета Фулька была приоткрыта, и я увидела, как профессор заправляет рубашку в брюки. Подняв глаза, он заметил меня и улыбнулся в знак приветствия.
— Августина, входите. Вы хотели обсудить свою оценку, да?
Я рискнула зайти в его кабинет, и у меня сложилось краткое впечатление о стенах из вишневого дерева и темно-зеленой мебели. Окна со створками выходили на лужайку, заросшую спутанными кустарниками.
— Присаживайтесь, где вам удобнее, — сказал он непринужденно, усаживаясь в небольшое кресло. Мы одновременно обратили внимание на опрокинутую чайную чашку на журнальном столике. — Какой же я неуклюжий. Не могли бы Вы передать мне салфетки, пока вы ещё стоите? Они как раз лежат на моем столе.
«Салфетки» были в остатках его обеда, с пятнами майонеза на уголках. Я передала их профессору, который вытер капли чая, устраиваясь на диван напротив него. Когда я села, поднялась пыль, и мягкие подушки вызвали зуд у моей обнаженной руки.
Профессор Фульк перебирал лежащие перед ним какие-то бумаги. На одной из них вверху было написано 42 %, а рядом написано имя Пердиты дю Кассе. Если профессор и заметил мой блуждающий взгляд, то никак этого не показал, а просто вытащил листок с моим именем вверху и отметкой 92,5 рядом с ним. Пока что это моя самая низкая оценка за год.
— Так, так. Давайте посмотрим. В вашем электронном письме Вы написали, что считаете, что вам неправильно поставили оценку за третий параграф?
— Да, сэр. Мой аргумент…
Он бегло просмотрел лист.
— Мм, да. Я вижу, где Вы ошиблись. Вы ссылались на работу Милля19…
— Многие из его работ включены в наш учебный план…
Фульк продолжал говорить.
— Однако мы не будем изучать Милля еще несколько недель, мисс Грейди, и хотя я восхищен тем, что Вы прочли всю литературу, я считаю, что лучше всего, когда студенты идут в ногу вместе с классом. Это помогает создать более равную обстановку, скажем так, — он подмигнул мне. — О чем мы узнаем лучше, когда дойдем до классовой политики Маркса и Энгельса.
Я заколебалась.
— Простите, я не знала, что нам нельзя читать дальше…
— Не волнуйтесь, мисс Грейди. Это полностью моя вина, — он успокаивающе положил руку мне на колено и похлопал по нему. Мой взгляд упал на его обручальное кольцо, затем снова переместился на лицо. — Просто убедитесь, что вы останетесь на равные со всеми остальными, хорошо? Вы получите гораздо больше пользы от моих занятий, если будете этому следовать.
Я отодвинула ногу, подтянув ее ближе к телу.
— Я вижу, что у вас настоящий талант к этому предмету, Августина, — тепло сказал он, положив руку обратно на свою ногу. — Никогда не рано начинать приставать к нам, профессорам, с просьбами о должности ассистента.
Но было еще слишком рано ссылаться на определенную литературу?
— Спасибо за внимание и уделенное время, — вежливо ответила я, поднимаясь на ноги. Он скопировал мое действие и последовал за мной к двери, держа ее для меня открытой.
— Я сожалею, Августина, что снял баллы, — сказал он. Затем шокирующим движением протянул руку и сжал кожу между моей шеей и плечом в отцовском жесте, от которого я чуть не выпрыгнула из своей кожи. — Надеюсь, Вы не слишком сильно меня за это ненавидите.
— Нет, конечно, нет, — мои пальцы так сильно сжали ремешок сумки, что они побелели. — Хорошего вам дня, — я ушла, прежде чем он успел сказать что-то еще, сердце билось в моей груди, как крыло колибри.
***
Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что недостаточно загруженный Риккард — опасный Риккард.
Ему постоянно приходилось разгадывать головоломки, будь то кроссворд за обедом или судоку на вечеринке. Когда он не искал внимания, он искал загадку. Поэтому я не удивилась, когда по дороге на железнодорожную станцию заметила знакомую копну золотистых волос, склонившуюся над одной из многочисленных шахматных досок на площади Гарварда.
Не только студенты Гарварда пользовались этими досками, но и многие местные жители — так называемые «хаслеры20» — также стекались сюда. Эти «хаслеры» нередко использовали в своих интересах высокомерных студентов колледжа, забирая у них все, чего они стоили за одну партию. Часто звучали обвинения в мошенничестве, но при этом не было никакого регулирующего совета, который мог бы установить какие-либо правила. Вероятно, эта грязная игра нравилась Риккарду гораздо больше, чем официальные игры Шахматного Клуба.
Столики у входа «Au Bon Pain» были переполнены любопытными зеваками, особенно симпатичными девушками, которые смотрели на Риккарда так же, как на свои миндальные круассаны. Я на мгновение присоединилась к их рядам, любуясь его сосредоточенным выражением лица, напряженной линией губ, складкой между бровями. Это было то же самое выражение лица, которое было в моих снах о нем — тех, о которых я даже не смела думать.
Я подошла к его партии как раз вовремя, чтобы увидеть, как его конь убирает одну из пешек соперника. Хаслер — мужчина лет пятидесяти с неровной бородой и в шапочке из фольги — заметил меня первым и одарил неприятной улыбкой.
— Это твоя девушка, Хоторн? — у него был сильный бостонский акцент, который просачивался между щелями его зубов, как патока.
Риккард посмотрел на своего оппонента, а затем на меня. Его сосредоточенное выражение лица не изменилось, но губы изогнулись в улыбке.
— Нет, я ей не нравлюсь, Капперс.
— Я никогда этого не говорила, — ответила я. — Я не хотела прерывать вашу игру, я пришла только посмотреть.
Капперс почесал бороду, выглядя слегка озадаченным.
— Почему тебе не нравится Риккард? Он хороший мальчик.
Риккард поднял на меня глаза, его улыбка стала шире.
— Да, Августина, я же хороший мальчик.
Капперс забрал одну из фигур Риккарда, и тот, тихо ругаясь под нос, вернул внимание к игре.
Я заняла свободное место рядом с ними, достала книгу и скрылась между страницами. Этим утром было достаточно тепло, чтобы я не надела чулки, и теперь я грела ноги на солнце.
— Будь внимателен, мальчик. Что с тобой такое? — заворчал Капперс.
Риккард что-то пробормотал себе под нос, но Капперс издал грубый смешок, который звучал так, словно ребенок очень плохо сыграл на музыкальном инструменте.
Их игра закончилась еще до того, как я закончила главу, и Капперс был объявлен победителем.
— Ты дерьмово играл, — сказал он прямо.
Щеки Риккарда покраснели, и он быстро взглянул в мою сторону.
— Кажется, я съел что-то плохое сегодня утром за завтраком. Это меня выбило из колеи.
Капперс фыркнул.
— Конечно, конечно. Возвращайся, когда приведешь себя в порядок, — он приподнял свою шапочку из фольги в мою сторону. — Приятно было познакомиться с тобой, Августина.
— Взаимно, мистер Капперс.
Он выглядел довольным тем, что к нему обращаются «мистер», и перешел к следующей партии.
— Ты умеешь играть? — спросил Риккард.
— Не очень хорошо.
Он жестом подозвал меня двумя пальцами, и ноги сами понесли меня к свободному месту напротив него, прежде чем я успела осознать происходящее. Риккард установил доску, на которой я играла белыми.
Он указывал на фигуры, объясняя.
— Вот пешка, ладья, конь, слон, ферзь и король, — я кивнула. — Цель игры — окружить короля противника.
Риккард был очень терпеливым учителем, рассказывая все ходы, которые могли сделать каждая фигура. Мы сыграли несколько партий, но он объявил их все беспроигрышными, потому что я все еще училась, но мы оба знали, что он меня победил. Мне было лестно, что он пожертвовал победой ради меня, мне было интересно, как долго мы будем друзьями, прежде чем он перестанет так поступать.
Вернув фигуры на места, он спросил: — Куда это ты собралась?
— В книжный магазин. Мне нужна книга для одного из моих курсов, а все экземпляры в библиотеке уже выданы на руки, — и прежде чем мой разум успел предупредить меня, что это плохая идея, я добавила: — Ты можешь присоединиться ко мне.
Он улыбнулся.
— С удовольствием.