К тому времени, когда началась драка, все во дворе уже наблюдали за ними.
Несколько минут назад на открытом воздухе встретились две совершенно разные группы. Первая группа представляла собой разношерстное сборище парней, одетых в разную одежду — от спортивных футболок до малиновой гарвардской атрибутики.
Однако больше всего внимания привлекала вторая группа. Все они были одеты в одно и то же: рубашки с воротничками, брюки нейтрального цвета хаки, сверкающие итальянские лоферы… Я не знала никого из них лично, но знала парней с таким типажом. Сыновья миллиардеров, политиков и даже герцогов.
Напряжение нарастало, то и дело раздавались насмешки и оскорбления, но затем раздался громкий одиночный крик. Сквозь прореху между брюками я увидела, как двое парней грубо сцепились на земле, кулаки летали, кровь брызгала. За пределами телевидения я никогда не видела драк, и меня удивило, насколько неистово она выглядела.
Зрители поднялись на ноги, некоторые встали на стулья и скамейки, чтобы лучше видеть. Я могла разобрать ободрительный боевой клич и призывы к миру. По пасторальной зеленой лужайке мчалась полиция кампуса, сразу за ней бежал профессор в твидовом пиджаке.
— …Восс, слезай с него!
— …Убей его! Убей его!
— Хоторн, заставь их остановиться!
Самый громкий крик исходил от юноши, стоявшего на задворках толпы. Он смотрел на другого молодого человека.
Как и я, юноша остался сидеть на месте. Засунув руки в карманы, он откинулся на скамейку в парке, закинув ноги на второй стул. Его золотисто-каштановые волосы сверкали в лучах сентябрьского солнца, как ореол божественности. Красивые и аристократичные черты лица в сочетании с демонстративной ухмылкой заставили меня поверить, что его нисколько не беспокоит эта драка. Более того, казалось, что его всё это забавляет.
Профессор в твидовом пиджаке обошел драку и направился прямо к парню. Он что-то сказал ему, его суровый взгляд становился всё более искаженным, чем больше он злился.
Парень что-то сказал, слишком тихо, чтобы я могла расслышать, но, видимо, попал в цель, потому что драка немедленно прекратилась. Бросив быстрый взгляд на дерущихся парней, я увидела, что из их носов течет кровь, а полицейские схватили их за плечи. Но, как и все остальные во дворе, я оглянулась на лидера группы.
К моему удивлению, его глаза уже смотрели на меня. Карие глаза цвета виски, достаточно глубокие, чтобы в них можно было опьянеть. Между нами возникло напряжение.
Его губы дрогнули, и он склонил голову, как рыцарь, приветствующий даму. Я разорвала наши взгляды.
Парень поднялся на ноги, призывая к себе своих приспешников. Слаженными движениями, словно волна, группа хорошо одетых парней покинула площадь и скрылась в здании из красного кирпича.
Я посмотрела на тетю через маленький столик в кафе. Тетя Розамунда была повёрнута ко мне лицом, на котором появилось странное выражение, но потом она вернула своё привычное холодное выражение. Мы наслаждались перерывом на кофе после утренней распаковки вещей, когда весь двор взорвался переполохом.
— Один из финальных клубов, я полагаю, — ответила она на мой незаданный вопрос.
— Как ты думаешь, они состоят в том же клубе, что и дядя Карлайл?
Тетя Розамунда сделала глоток своего кофе.
— Не могу сказать, Августина. Мне не хватает знаний о Гарвардских Финальных Клубах.
— По своей воле или в силу обстоятельств?
Её глаза весело блеснули, но она не улыбнулась. Из всех членов моей семьи я больше всего была похожа на свою тетю. Физически у нас была одинаковая костная структура женщин Грейди и темно-синие глаза. Но больше всего походили друг на друга наши личности. Мы обе не спешили смеяться, безлично улыбались и были хорошо воспитаны. Вместе мы представляли более замкнутую и молчаливую часть нашей маленькой семьи.
— Ты уже поговорила со своей сестрой? — спросила она, явно закончив обсуждать Финальные Клубы.
— Поговорила. Эдди сказала, что дядя Карлайл пытается держать себя в руках, но у него это с треском проваливается.
Мои сестра и дядя в настоящее время находились на другом конце страны, в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. У нас с Эдвиной была разница в десять месяцев, но мы всегда учились в одном классе. Изначально Эдвина собиралась поступать в тот же колледж, что и я, но после недолгих уговоров она согласилась следовать своим собственным амбициям и поступить в колледж своей мечты. Однако, когда до меня начала доходить реальность того, что моя сестра была за много километров от меня, часть меня пожалела, что я не убедила её в обратном.
— Никому из нас не хочется жить в тихом доме, — сказала моя тетя. Это был её способ сказать, что она будет скучать по нас. От женщин Грейди никогда не стоило ждать слез или эмоциональных заявлений. — Твой дядя очень гордится тем, что ты выбрала колледж за пределами штата, Августина.
Дядя Карлайл сказал мне то же самое в аэропорту. Когда я подавала документы в колледж, все предполагали, что моим первым выбором будет Джорджтаун. Мало того, что я смогла бы жить дома, так ещё и мой парень и одноклассники собирались поступать туда. В последнюю минуту я выбрала Гарвард, альма-матер семьи Стэнхоуп. Спустя одно письмо о том, что меня приняли, я уже была в 650 километрах от Вашингтона.
Хотя, технически, я и не была Стэнхоуп, они были на седьмом небе от счастья по поводу моего выбора. Отец дяди Карлайла, мой псевдодедушка, обзвонил всех своих старых школьных друзей и попросил их позаботиться обо мне. Он также дал мне список людей, к которым я могла бы обратиться, если бы мне вообще понадобилась какая-либо помощь. Дядя Карлайл и Стэнхоупы так много сделали для меня, и то, что я сделала их такими счастливыми в ответ, было дополнительным бонусом.
На другом конце кафе какой-то парень поймал мой взгляд и дерзко улыбнулся. У него были вьющиеся светлые волосы и рубашка с эмблемой Гарварда на ней. Парень помахал мне рукой, но я быстро отвела взгляд.
Никогда ничего не пропускающая тетя Розамунда сказала: — Как только мы закончим наш обед, почему бы тебе не присоединиться к нему?
— Я его не знаю.
— Он пригласил тебя, Августина. Полагаю, это потому, что он хочет узнать тебя получше.
— У меня есть парень.
— И мы очень любим Джонатана, — сказала она, — но его здесь нет, и я должна признаться, я немного беспокоюсь о том, что у тебя нет друзей.
С тех пор как я была ребенком, мне было легко знакомиться с людьми, но я с трудом заводила друзей. Некоторые люди ошибочно принимали это за застенчивость или незаинтересованность, но правда заключалась в том, что точно так же, как некоторые люди рождаются экстравертами, я родилась тихой.
Тетя Розамунда нежно коснулась моей руки.
— Тебе также следует дать себе немного времени, прежде чем ты решишь, устраивает ли тебя это место.
Я положила свою руку поверх её.
— Пожалуйста, не беспокойся обо мне, тетя Розамунда. Я знаю, где проходят все мои занятия, а также познакомилась с своей соседкой по комнате и проктором. Мне не потребуется слишком много времени, чтобы освоится.
— Могу я тебя кое о чем попросить? — спросила она. В её тоне не было ни малейшего намека на то, о чем она могла бы меня попросить, но я знала, что это, вероятно, будет не то, что мне понравится.
И все же я сказала: — Конечно.
Тетя Розамунда выдержала мой взгляд.
— Используй это время в своей жизни по максимуму, Августина. Было бы глупо прожить следующие четыре года, не создавая воспоминаний. Тебе следует завести новых друзей и совершать ошибки. Ходить на занятия с похмельем, повстречаться не с тем парнем, провалить несколько тестов.
Колледж рассматривался как время в твоей жизни, когда ты можешь вести себя немного более дико, притворяться более непобедимым, чем на самом деле. Для меня колледж был всего лишь ступенькой. Что-то, что нужно пометить галочкой в списке, прежде чем я перейду к следующему этапу жизни. Но тетя Розамунда редко — если вообще когда-либо — просила меня о чем-то, и я обдумала её просьбу.
— Ты совершала ошибки в колледже? — спросила я вместо того, чтобы дать ответ.
— Я расскажу тебе через четыре года, — сказала она, и редкая улыбка заставила её губы дрогнуть. Дядя Карлайл долго хвастался, что он единственный, кто может заставить тетю Розамунду улыбаться, но иногда нам с Эдвиной также удавалось это сделать.
В ответ я одарила ее своей собственной улыбкой.
— Дядя Карлайл совершал ошибки?
— О, конечно. Он и члены его маленького Финального Клуба. Пожалуйста, не спрашивай его ни о чем, пока тебе не исполнится хотя бы двадцать один год.
Дядя Карлайл уже немного рассказал нам с Эдвиной о своих студенческих годах. Он был членом Финального клуба, элитного общества, в котором воспитывались более состоятельные студенты с более широкими связями, и в которое, как известно, было трудно попасть. Многие миллиардеры, президенты и даже отдельные криминальные авторитеты были членами таких клубов в студенческие годы.
Дядя Карлайл был библиотекарем, ничтожная должность, но это давало ему связи. Благодаря этим связям он смог превратить свою благотворительную организацию в одну из самых признанных организаций в США. За последние четырнадцать лет Благотворительный Навигатор1 присваивал ему четыре звезды (самый высокий рейтинг).
Всякий раз, когда дядя Карлайл и его старые друзья по колледжу собирались вместе, они обменивались тайными взглядами и шутками, даже парой песен. Они несколько раз намекали на свои более дикие преступления, но никогда ничего явно не раскрывали. Как опытный хранитель секретов, я восхищалась этим таинственным действом, даже если мне отчаянно хотелось узнать, что же происходило на самом деле.
После одной особенно душераздирающей истории о том, как дядя Карлайл вломился в особняк конкурирующего клуба, чтобы украсть их чашу посвящения, я спросила, могу ли я однажды присоединиться к клубу. Он признал — хотя и с некоторым смущением, — что женщинам не разрешается вступать в клуб, и это резко отбило у меня интерес.
— Я постараюсь сделать все возможное, чтобы почаще выходить из своей скорлупы, — сказала я.
Ее лицо смягчилось.
— Это всё, о чём я прошу, Августина.
Пронзительный звонок её телефона прервал наш разговор, и достаточно было одного взгляда на определитель номера, чтобы морщинки вокруг её рта напряглись.
Как у нынешней главы администрации вице-президента, у тети Розамунды было много забот, и я знала, что, выбрав день из своего напряженного графика, чтобы помочь мне освоиться в колледже, она пропустила много важных встреч.
— Тебе пора? — спросила я.
Она кивнула, и в выражении её лица промелькнул намек на вину.
Тетя Розамунда ещё раз проверила моё общежитие перед отъездом, трижды удостоверившись, что у меня есть всё необходимое, и, наконец, вызвала такси. Не было ни объятий, ни рыданий, как у других родителей, прощающихся со своими детьми, но когда такси отъехало от тротуара, я заметила, как она торопливо вытирает глаза.
Вернувшись в общежитие, мой парень позвонил мне. В Джорджтауне за неделю до этого начался осенний семестр, и наши звонки становились все реже и реже. Я вполуха слушала, как Джонатан рассказывал о своих профессорах и однокурсниках.
— Я постоянно встречаю кого-то знакомого на всех своих занятиях, — сказал он. — Помнишь Джессику Карпентер с углубленного курса по географии? Она ходит со мной на занятия по Введению в нейронауку. Она была удивлена, что ты не выбрала Джорджтаун, — он продолжал дальше. — Как и Дэйви Кэмпбелл. Я столкнулся с ним в обеденном зале.
Джонатан и я познакомились в старших классах, и наши сверстники и семьи поощряли наши отношения. Мы оба были слишком любезны, чтобы лишиться этого, и с того момента вместе уже много лет. Джонатан хороший парень, и однажды он станет хорошим мужем. Его уважали, он был образованным и из хорошей семьи.
— Возможно, ты сможешь перевестись весной, — его тон был теплым, заботливым. — Я ненавижу представлять тебя совсем одну в Гарварде.
Прежде чем я успела ответить, он добавил: — Здесь весь наш выпускной класс. Такое чувство, что я никогда не покидал ДДШ2.
Слова тети Розамунды о том, что нужно заводить новых друзей, внезапно пришли мне в голову, но я не стала их повторять. Для Джонатана знакомство со всеми в колледже было не чем иным, как преимуществом. В богатых кругах люди знали друг друга десятилетиями. От начальной до старшей школы, затем от колледжа до смерти. Мы нанимали друг друга на работу, вели бизнес друг с другом и проводили лето в домах отдыха друг у друга. Даже наши дети женились бы на детях друг друга.
Меня это не возмущало. Ничего подобного. Но в свой последний год в школе я просто чувствовала себя немного… скучающей, незаинтересованной. Я осознала, что в моей жизни не будет никаких сюрпризов, что в некотором смысле было благословением, и как я планировала. Подача документов в Гарвард и принятие того, что я буду учиться там, были способом побороть это чувство.
Мы с Джонатаном поговорили ещё немного, прежде чем пообещать друг другу созвониться в ближайшее время снова.
На противоположной стороне комнаты моя соседка по комнате, Сахар, была погружена в книгу. Летом мы общались по электронной почте, но с тех пор, как съехались, едва ли сказали друг другу слово — обе были слишком замкнуты, чтобы прерывать наших родителей, которые вели большую часть разговора. Я вспомнила, что она планировала получить диплом экономиста. И если судить по плакату размером 59 на 84 см с Гостевым клубом лицея Оран над её кроватью, она также была большой поклонницей аниме.
Я не хотела мешать ей читать, но слова тети Розамунды эхом отдавались у меня в голове.
— Я не знаю, во сколько ты просыпаешься, — сказала я, стараясь, чтобы это не прозвучало отчужденно или грубо, — но, если хочешь, мы можем позавтракать вместе утром?
Сахар высунула свою голову из книги, её большие глаза моргали на меня из-под темно-каштановой челки. На ее лице появилась облегченная улыбка.
— С удовольствием.
Я улыбнулась ей в ответ, прежде чем зарыться под одеяло.